— Алексанов передать просил, что все вернулись с берега. — Понюхал цветы. — Какой запах... цветы! Вы знаете, у нас на планете цветов нет.
— Юрик, Гемма — не планета, а звезда.
— А какая разница? Трава есть, деревья, а вот цветы... Когда буду возвращаться, повезу с собой семена разных-разных цветов! Да, Николай Владимирович, что слышно о Всемирном конгрессе по проблемам возникновения жизни на Земле? Приглашение для меня еще не поступило? Я, например, к выступлению уже готов.
— Конгресс?! Ах, конгресс... Кажется, его перенесли на два или три месяца, так что ты, Юрик, не волнуйся. Мы уже будем дома, вот и отправишься на конгресс. А о чем ты там будешь докладывать?
— Видите ли, Николай Владимирович, мое сообщение произведет взрыв в биологической науке, и в частности в науке о происхождении человека. Да-да! Я разгромлю и тех, кто утверждает, будто человека создал бог, и тех, кто ссылается на некоего Дарвина, Так вот, человек произошел не от обезьяны и не по прихоти так называемого бога, нет и нет, а от живинки!
— Я тебя слушаю внимательно. Садись. Рассказывай.
— Это я уже установил здесь, на Земле. Так вот, что такое «живинка»? Это маленькая зеленая травка. Она вырастает рано утром на теплой, прогретой солнышком полянке, но не каждый день, нет, а лишь тогда, когда утром пройдет теплый дождик. И тут же солнце появится. Я это увидел сам, своими собственными глазами! — Юрик вскочил с дивана, выглянул в иллюминатор, вернулся, продолжил, понизив голос: — Было раннее утро. Я лежал под деревом, на опушке леса. Пели птицы, бабочки порхали. Лежал я и видел, как перед самым моим лицом росла низенькая травка. И вдруг пошел дождик! Ласковый такой, тихий. Прошелестел по листьям и веткам, земле, траве... И травинки распрямились, как бы напряглись. А тут и горячий солнечный луч упал на траву. Парок от земли пошел. Травинки шевельнулись, полезли из земли, и вдруг я увидел, что это не травинки, а... маленькие, тоненькие, зеленые еще мальчики и девочки. Да вот же — и ручки, головки с золотистыми, как солнечные лучики, волосами, а вместо ножек стебельки, уходящие в землю. Но что это?.. Один мальчик упал и девочка упала: сломались стебельки! Но не пугайтесь, Николай Владимирович, они не погибли, нет. Вот же, подают друг другу тоненькие, уже не зеленые, а смуглые руки, поднимаются, смеются, а потом, взявшись за руки, уходят. И чем дальше уходят от полянки, тем становятся выше, это уже стройные юноши и девушки, живинки, рожденные землей, солнцем и дождем. — Юрик торжествующе поглядел на Русова. Тот кивнул ему, удивленный услышанным, улыбнулся, представив себе ожившие травинки; еще хрупких, пошатывающихся от теплого утреннего ветерка, но веселых, смеющихся мальчиков и девочек, идущих по лесу. Протянул руку, Юрик пожал ее и попросил: — Но это пока тайна. Хорошо?
— Топай ужинать, Юрик. Хотя нет, подожди. — Русов взял руками его за плечи, поглядел ему в глаза. — Этот «конгресс», Гемма... — Он встряхнул парня. — Юра, очнись!
— Ах вот как. Вы все еще не верите, что я прибыл оттуда? Доказательства, значит, нужны? Так вот, старпом, вы вновь увидитесь с девушкой с погибшего теплохода. Не во сне, ведь она снится вам? С живой.
— Да? Очень хорошо... — Русов потер лоб, что-то еще надо сделать, но что? Ах да... Включил судовую радиотрансляцию и сказал: — Судовое время девятнадцать часов ноль-ноль минут. Команде ужинать.
Ночь. Ну Юрик! Луна выплыла из-за черных горбин гор. Тусклая, желтая, серебряные нити оплели и ее плотным клубком. Плеск водопада, тонкие вскрики морских птиц... А вдруг бы действительно открывается дверь и входит Гемма?.. Чушь, глупости... Тоскливый, многоголосый вой с берега, дикие псы, а их обитает на острове несколько стай, воют на луну. Может, чувствуют приближение плохой погоды? Или загнали на скалу кота Тимоху? Ах, Тимофей, мы все так привыкли к тебе... Громкий всплеск воды возле борта танкера, наверно, морской слон подплыл полюбоваться железной махиной. «Тимоха-аа-а!» — донесся с кормы танкера голос боцмана. «А-аа-аа...» — затихая, прокатилось эхо над скалами бухты. «У-у-ууу-у!» — отозвались псы, а потом залаяли, словно обижались на боцмана, сбившего им своим криком такое ровное, хоровое пение...
Ну, Юрик... Русов попытался представить себе лицо Геммы и, странно, не смог этого сделать. Он легко вообразил себе ее легкую фигуру, черные густые волосы и пристальный, цепкий взгляд зеленых глаз, а черты лица были расплывчатыми, как бы прикрыты вуалью из серебристых небесных нитей.
Прислушался: усиливается ветер. Подкрадывается к островам неистовая «Элла», вот-вот и разбушуется во всю свою силу. Как-то они выберутся из этой ловушки? По узкому-то, как бутылочное горлышко, фьорду, при ураганном ветре?! Эта чертова вода, бегущая сейчас по двум напрягшимся шлангам в стальные резервуары танкера... До чего же странно сконструирован человек — он постоянно пренебрегает опасностью, идет на риск ради других! Наверно, именно об этом же сейчас размышляет капитан и, может, ждет, вот придет к нему старпом, поговорит о том, о сем, а потом предложит: «Может, хватит нам дурью маяться? Это самое правильное, что надо сделать именно сейчас. Что поделаешь, если кому-то из рыбаков не хватит «живой» водички?» И Русов решительно поднялся из кресла... Чертыхнулся, повернулся к иллюминатору. Какая-то ночная птица дико вскрикнула и легкой, зыбкой тенью порхнула над лунной водой.
Шаги вроде бы. Русов напряг слух: показалось? Это ветер, гонец «Эллы», балует, шелестит и вздыхает в надстройках танкера. И все же шаги и, кажется, двоих. Вот же, остановились возле его каюты, шепчутся. Итак, Юрик привел Гемму. Русов подошел к двери и резко распахнул ее.
Боцман Дмитрич и матрос Серегин стояли в коридорчике. Лицо у боцмана было смущенным, у Серегина решительным. Русов вздохнул, времени другого не нашли, чтобы выяснять свои отношения!
— Что случилось?
— Николай Владимирович, фигня тут такая... — неуверенно начал боцман и горестно вздохнул: — Вот только что Алексанов сказал мне: Тимоха-то наш вроде со скалы шмякнулся. Такая беда.
— В воду?!
— На камни! За мысом Жарден есть бухточка. Как стенами отвесными, скалами окружена! — зачастил, отодвигая в сторону боцмана, Серегин. — Вот дурак-то ваш Тимофей, обалдуй чертов, погнался за бабочкой да на каменья и ухнул. А подобраться к той бухточке можно лишь на шлюпке.
— Я его на судно в кармане принес, — проговорил боцман и опять шумно вздохнул: — С соски поил.
— Постой, если он ухнулся на камни где-то в бухте, чего ты кричал-то недавно: «Тимоха-аа»?
— Да, может, услышит мой голос и взбодрится. Чтоб знал: не забыли мы его... Ну что делать-то будем?
— Спасать надо Тимофея! — выкрикнул Серегин.