— Товарищ капитан, чиф, я же учитываю и отливное течение! — восклицает Куликов. — Именно оно и снесет нас градуса на два-три вправо. Послушайте, считайте, что я сдаю всем вам свой очень важный экзамен, а?
— Хорошо, Георгий Николаевич, действуйте, — говорит капитан, — отлично идем.
Пенные воротники у подножия скал. Ветер вдруг изменил направление. Теплый, волнующе остро пахнущий землей, он дует из жерла фьорда. В рубке напряженная тишина, лишь жужжит гирокомпас да пощелкивает эхолот. Капитан садится верхом на скамейку перед окном рубки, рядом стоит Русов. И Степан Федорович вышел из штурманской, притих в углу. А Куликов быстро ходит, он то выглядывает из одной двери, то из другой, вот застыл на мгновение у локатора, всмотрелся в экран. Хорошо ведет танкер, молодец! И откуда вдруг у него такая выдержка взялась?
Танкер медленно вплывает во фьорд. Зеленый полусумрак. Со скал в воду обрушиваются водопады. Грохот воды, плеск, столбы водяных каскадов. Правым бортом проходим хорошо, а левым? Русов выскакивает на крыло левого борта: и тут проходим хорошо. Он ловит на себе взгляд Куликова, мелькнувшую на лице молодого штурмана улыбку и смеется, разводит руками: нервишки!
Красотища-то. Извилистые бухточки. Черные скалы, будто чьи-то клыки, высунувшиеся из воды. И птицы, птицы, птицы! Тысячи птиц проносятся над танкером, водой, берегом. Пронзительные вопли, хлопанье крыльев, пух, словно легкие снежинки, на воде, в воздухе, пушинки в ходовой рубке и на седых бровях капитана.
Проход несколько расширился, и глазам открывается свинцовая гладь бухты Хопефул. А тот бурный водопад, не Лазер ли? Да-да, он. Вот и островок Лабернед, который согласно лоции следует оставить по правому борту, а там — мыс Каскад. Все правильно. Теперь остается не менее сложная операция: нужно точно и четко ошвартоваться к скалам. Кормой!
— Боцман, на полубак, — говорит в микрофон Куликов. — Готовь якоря к отдаче.
— Уже все готово, — отзывается с бака боцман. Он стоит там. Кот Тимоха сидит возле ног. — Командуй, Кулик!
— Боцман, не Кулик, а Георгий Николаевич Куликов, — басит в микрофон капитан.
Пора, пожалуй! Скалы растут. Кажется, что они уже под самым форштевнем танкера. Пора? Нет? Но ветерок! При развороте он будет толкать и толкать громаду танкера. Русов сжимает зубы. Честное слово, спокойнее, когда сам делаешь швартовку... Не лупанемся ли кормой о скалы? Пора, пора!
— Руль прямо, — командует Куликов и переводит рукоятку машинного телеграфа на «стоп», — Боцман, майнай левый якорь!
«Гр-рр-ааа-а!» — грохочет в клюзе якорь-цепь, и над баком поднимается рыжее облачко ржавчины. Рывок. Якорь на грунте. «Гр-ррр-раааа-а!» — скрежещет цепь в клюзе. Звенит колокол, пять смычек за бортом, Русов срывается с места, бежит на корму и облегченно вздыхает: танкер проходит чисто, до берега метров тридцать, но тут же обеспокоенно думает: а хорошо ли зацепился якорь за грунт? Тугой рывок. Это боцман зажал якорь-цепь стопором. Русов пригляделся, прислушался и не то чтобы увидел или услышал, а всем своим телом, опытом своим почувствовал — якорь крепко ухватился за грунт. Да вот и второй ухнул в воду. Корма еще с десяток метров скользит вдоль обрывистых скал берега, на которые падают косматые каскады воды, а потом замирает. Порядок!
— Боцман! Шлюпку на воду. Заводи бакштовы с правого и левого бортов, по корме, — говорит Куликов в микрофон. — Кормовой конец на шпиль. Подтянемся еще метров на двадцать, под скалы.
— Рискованно, — говорит капитан. — Видишь риф? — Из воды то показывает, то прячет блестящую черную лысину обкатанная волнами скала. — Если еще подтянемся к берегу, он у нас будет на полкорпуса с левого борта. Жиманет ветер в правый, порвет бакштов — так об него и трахнемся.
— Будем следить за погодой, — возражает Куликов. — Чуть ухудшится — уйдем от берега. Э, конец вахты! Неужели мы три часа входили в бухту? А показалось, минуты! — Жора вытирает лоб ладонью, улыбается. Он счастлив. — Ну как?
Все хорошо. Солнечно, тепло, веселый плеск живой, а не мертвой воды. Пахнет землей, травой и какими-то цветами. Ветерок овевает лицо, не надышаться этим волнующим запахом. Суши, не насмотреться на зеленые долинки и обрывистые скалы. Шлюпка уже на воде, бакштов правого борта заводят, а проще — толстенной веревкой привязывают танкер к берегу. Высокий невозмутимый, плешь сияет, стоит в корме шлюпки боцман, командует. Что-то кричит ему Валька Серегин, опять душу боцману терзает каким-то мусором. В носовой части шлюпки напружинился кот Тимоха, боцман прихватил его с собой. Пускай и кот побродит по бережку.
Как все хорошо! Толпятся на корме танкера матросы, кидают чайкам хлеб. Вот все вдруг закричали, показывают руками в воду. Что там? Пень не пень... пень с... усами! Некое чудо морское — бугорчатая, блестящая башка, жесткие усы... «Пень» разевает пасть, и над водой, заглушая плеск водопадных струй и крики матросов, разносится басовитый рев. Слон, что ли, морской?.. А вон и Юрик. Стоит рядом с коком, тот ему что-то объясняет, колотит себя ладонью в плоскую грудь, наверно, на свою кокову судьбу жалуется, Русова ругает. А Юрик внимательно слушает его, кивает, а сам прижимает к уху металлическую ложку, она торчит черенком вверх, наверно, переговаривается с Великим Командором, не теряет время впустую.
Какое солнце. Удивительно красивый уголок дикой, не затоптанной, не побежденной и не улучшенной человеком земли. Боцман и матросы уже закрепили бакштовы, вот-вот и приладят шланги под воду. Хорошо, что они пришли сюда, получат рыбаки свежую водичку. А этот остров навсегда врастет в память и когда-нибудь, где-нибудь всплывет в твоих воспоминаниях, вот такой же солнечный, синий, в криках птиц и плеске воды.
«Нинка, здравствуй! Не знаю, откуда я отошлю тебе это письмо, но все же пишу: очень соскучился по тебе, очень! Сейчас у меня вахта, вот сижу в штурманской возле раскрытого иллюминатора и пишу. Находимся в бухте Хопефул. Воду берем. Большущий железный бак стоит у подножия водопада, к нему прикреплены два шланга, вот водичка и бежит в емкости танкера.
Опишу, что мне видно в иллюминатор. А видны мне рыжие скалы. Они обрывистые и все в уступах. На одном из них сидит маленький, ушастый кролик. Прискакал полюбоваться танкером. А большая, хищная птица кружит над ним. И вдруг падает прямо на него. А он шмыг в расщелину и затаился. Птица улетает, а кролик, опять выскакивает на уступчик. Очень смелый и любопытный кролик.
У основания скалы — гора камней и чугунный столбик. На бронзовой дощечке надпись: «Территория Республики Франции. 1939 г.». И еще одна — «Антарес». Наверно, название какого-то судна... А дальше столбообразные горы. Сверху каменистые, лысые, а с боков покрытые жесткой зеленой травой. Еще дальше торфянистый, кочковатый берег с черным песком у воды. Множество чаек. На плоской скале три гладкие, блестящие — только что вылезли из воды — нерпы. А возле самого борта ныряет капский морской котик. Он поймал осьминога. Совсем небольшого, со щупальцами, может, всего в полметра. Я долго наблюдал за ним. Вижу, нырнул. Вдруг вынырнул, а в пасти осьминог. Он обвил щупальцами морду зверю, а тот подбрасывал его, видно, чтобы удобнее перехватить зубами.