«Пе-8» медленно обгоняли палубную авиацию, ходившую кругами, собиравшуюся в группы, выстраивавшуюся «фронтом». Вот бомберы ушли к северу, уменьшаясь до роя черных «мушек», и штурмовики пошли второй волной.
Ерохин летел над мерцавшими голубыми волнами и смотрел вперед, где вырастала зубчатая линия зеленых гор. Гавайи!
Ближе к архипелагу палубная авиация снова разминулась с «пешками» – самолеты возвращались, опустошив бомбоотсеки.
Японские и советские самолеты как летели раздельно, так и напали – «Накадзимы» бомбили Гонолулу, а «ильюшины» «окучивали» пригород – Пёрл-Харбор.
После налета «пешек» в гавани хватало пожаров, столбы черного и серого дыма уходили по косой в небо. На рейде Пёрл-Харбора стояла пара линкоров – «Невада» и «Мэриленд», несколько крейсеров вразброс и всякая мелочь, вроде эсминцев и подлодок.
На палубах обоих линкоров виднелись очаги пожара, один из крейсеров тонул, еще два кренились, обильно испуская дымы и пар.
– На боевом курсе! Приготовиться к атаке! Пикировщики!
– Готовы. Начинаем.
Пикирующие бомбардировщики срывались с высоты и круто выворачивали вверх, сбрасывая бомбы. Досталось линкору «Невада» – перекосило вторую носовую башню, а после ее подбросило на вырвавшемся из корабельных недр потоке огня. Рванул боезапас, да так, что волной «подпихнуло» четверку пикировщиков.
На «Мэриленде» огонь охватил всю палубу, кренившийся крейсер резко пошел вбок и перевернулся кверху днищем. Три подводные лодки затонули, строго соблюдая очередь.
– Атакуем!
Штурмовики выстроились в круг и стали водить хоровод над портовыми сооружениями, разбрасывая эрэсы, растрачивая ресурс пушек.
Несколько грузовиков, катившихся вдоль причала, попали под обстрел и свалились в воду. Легковушку развернуло, и машина буквально рассыпалась на составные части – тела офицеров закувыркались по асфальту.
– Четверке Голубенкова! Подавить огонь зениток!
– Есть!
Голубенков со товарищи сделал «горку» и отбомбился с пике по зенитным «Пом-помам». Со второго захода нанес удар остатком РС.
Ерохин, пройдя на бреющем, выпустил хорошую очередь по трехэтажному зданию, на карте обозначенному как одно из штабных. Посыпались стекла, запылила бетонная крошка. И тут загорелось.
– Вы заказали музыку? – процедил Дядя Миша. – Ну, так танцуйте теперь!
Взмыв над крышей, он описал круг над аэродромом. Бомбовозы поработали тут на славу – практически ни одного целого самолета ВВС США не наблюдалось, сплошь обломки.
– Спицын! Пройдись по казармам!
– Есть, командир!
«Горбатые» пронеслись над приземистыми казармами, пуская перед собой пыльные фонтанчики, ломая плоские крыши, превращая личный состав в кровавое месиво.
Со стороны гавани донесся гулкий удар взрыва, колыхнувший штурмовик. Михаил глянул мельком – это «Ил-2Т» доконал «Мэриленд». Линкор, погруженный в воду носом, выставил корму, оголяя винты, и торпеда попала в днище. Хорошо так попала, наизнанку сталь вывернула. Хана «Мэриленду»…
* * *
…Когда подошла эскадра, морская пехота радостно заорала: «Полундра!» Зачистили Пёрл-Харбор на «пять с плюсом». Кварталами Гонолулу занимались японцы, и там вышла большая резня, вот только можно ли было осуждать самураев, дорвавшихся до ненавистных «амэ»?
Разве «летающие крепости» бомбили Токио выборочно, умерщвляя исключительно военных? Нет, разрывало пополам и женщин, и детей. Так пусть теперь сами прочувствуют, каково это – терять близких, плакать и стенать, взывая к безразличным небесам, откуда падала смерть!
Уцелевшие бульдозеры очистили аэродром от обломков, пленные американцы засыпали воронки, и «Пе-8» вернулись, впервые катаясь по гавайской ВВП.
Ерохин с товарищами вышел прогуляться.
На улицах оккупированного Гонолулу было тихо и почти чисто – трупы убрали, сгоревшие машины и подрубленные снарядами пальмы оттащили к тротуарам. Кое-где уже и выбитые витрины магазинов прикрывались фанерными щитами.
Михаил гулял и глазел на цветастые вывески. «Кока-кола» и «Пепси», «Лаки страйк» и «Мальборо», «Кэмпбелл» и «Будвайзер».
«Кока-колу» Ерохин пробовал. По цвету как квас, а на вкус… Не понять что, но в нос шибает знатно. Сигареты американские летчики курили с удовольствием, хотя и поругивали – наши крепче.
– Богато живут, буржуи недорезанные, – проворчал Спицын, мускулистый парень невысокого роста – дефицит сантиметров он дополнил 1-м юношеским по боксу.
– Ну, не все ж тут буржуи, – вступился за местных Голубенков, – пролетарии тоже водятся.
– Да все они хапуги, – сказал Бирский, – за доллар свой удавятся. Живут они… Подумаешь! Чего молчишь, Дядь Миш? Выскажись!
Ерохин пожал плечами.
– Мы и в Германии бывали, и во Франции. Там тоже житье не худо. И никакого особенного богатства я тут не замечаю. Квартира или дом? Ничего, скоро и у нас понастроят! Машины? А вы слыхали, что новое авто выпустили, «Победа» называется? Очень даже ничего машинка! Вот закончится война, обязательно куплю.
– Правильно! – поддержал его Голубенков. – И я тоже. На рыбалку буду ездить! Или в лес, по грибы. Ух, я бы сейчас грибочков… жаренных в сметане… Ух!
– Не наелся еще, ухарь?
– Пф-ф! Что б ты понимал в колбасных обрезках!
Выстрел раздался неожиданно, и был он громок, прокатившись эхом по всему бульвару Ала-Моана. Пуля взвизгнула, сбив пилотку Бирского, с тускнущим звоном ударила по чугунному столбу и рикошетировала.
– Вон там! Из того окна!
– За мной!
– А вы не стойте на виду, как мишени!
Дядя Миша живо перескочил бульвар, прокрался по стеночке и ворвался в здорово пограбленный магазин. Что это была за торговая точка, сказать Ерохин затруднялся – тут и лекарства валялись, таблетки рассыпанные, а рядом – лимонад и печенье.
Что к чему?
Углядев деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, Ерохин взобрался по ней, держа в руке ТТ. Следом поднимался Голубенков. Приложив палец к губам, Михаил замер у приоткрытой двери, слыша быстрые, нервные шаги, а затем, выдохнув, резко ударил в дверь ногой и ворвался в комнату.
– Хэндс ап!
Блондинистый молодчик, тощий и конопатый, стоял, вжавшись в угол, и с ужасом смотрел на живого большевика, странно походившего на обычного человека – ни рогов у него, ни клыков, ни пятака, свойственного, как известно, чертям и коммунистам.
В руках парень держал ружье, которое тут же отбросил на диван, и задрал вверх свои худые конечности.
– Ху ар ю? – спросил его Ерохин, надеясь, что уровень военного разговорника будет достаточен для взаимопонимания.
– Я есть Шон, – пролепетал молодчик, – Шон Халлоран, я мало понимать по-русску.
– Какого… этого ты стрелял? – поинтересовался Михаил, опуская пистолет.
– Японцы разбить… разрушить отцов… отеческий аптека, они убить дядя Флэган, я…
– Мы – японцы?
– Ноу, н-нет… Но вы напали, и я…
– Стоп, – поднял руку Ерохин. – Вы нам даром не нужны, понятно? Это вы напали на нас там, в Европе, а мы вам дали отпор здесь. Понятно?
– Да-да, я понимать…
– Ваши Джоны и Гарри бомбили японские города, убивая сотни тысяч тамошних Тосио и Фумико – солдат, женщин, детей, стариков, – всех подряд. И ты хочешь, чтобы японцы, придя сюда, вели себя корректно и уважали ваши права? А не слишком ли многого ты хочешь?
– Я не знать…
– Он не знать, – пробурчал Голубенков, пихая пистолет в кобуру.
– Пошли, – махнул рукой Ерохин.
Они повернулись, чтобы уходить, и Шон воззвал из своего угла:
– А я? Я есть пленный?
– Ты есть дурак, – буркнул Голубенков.
– Ты едва не попал в нашего пилота, – сказал Дядя Миша. – Если бы ты его убил, я бы тебя здесь же, на месте, расстрелял. Но ты промахнулся. Живи пока.
– Может, поумнеешь…
Спустившись на улицу, Ерохин столкнулся с японским патрулем – самураи вели себя весьма дружелюбно и уважительно. Надавали им в Маньчжурии изрядно, отсюда и уважение…
– Гэнки дэс, – сказал Михаил. – Все хорошо.
Офицер и двое солдат в тропической форме одновременно кивнули и пошагали дальше – следить за порядком.
– Пошли, – сказал Ерохин, – искупаемся хоть!
Выйдя на пляж Вайкики, Михаил крякнул только – белейший песок так и манил к себе, так и звал растянуться на нем и млеть. Лишь в отдалении пляжную благодать портил сбитый «Зеро», пропахавший песок до самых пальм.
– Приступаем к водным процедурам! – заорал Дядя Миша, плюхаясь на песок и снимая сапоги.
Битый час Ерохин плескался, нырял, кувыркался, потом, накупавшись вдосталь, повалился на песок загорать, хотя солнце уже садилось, накаляясь закатным алым цветом.
Тут-то его и нашли японцы – целая делегация приперлась. Все в мундирах, застегнутые до последней пуговки, а Михаил – в одних мокрых трусах.