об истории завоевания Кавказа и просто разные книги, которые стали теперь доступны. Виктор был довольно серым, необразованным, но всем интересовался. Представляете, он ничего не знал об Ильфе и Петрове, и я приносил почитать «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Платонов и Тынянов были ему безразличны, Аксенов с Гладилиным, песни Окуджавы, распечатанные на машинке под копирку, – тоже. Зато интересовало все о войне – я приносил Юрия Бондарева, Василя Быкова, Виктора Астафьева и даже «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. И конечно, перепечатки из «Убийства чеченского народа» Авторханова. Он брал газеты, журналы и книги вечером и всегда возвращал на следующий день.
– Ты успел прочесть? – однажды спросил я.
– Да нет, немного не закончил, жаль…
– Пусть будет у тебя, куда спешить?
– Видишь ли, мой юный друг, – грустно ответил Виктор, – я не доверяю сестре Нариме. Мне кажется, она листает мои записи и просматривает книги, которые я приношу. Что она вынюхивает, кому докладывает?
Именно поэтому я стараюсь, чтобы твои книги были всегда на глазах. Ухожу на дежурство, забираю с собой, а потом, когда встречаемся, возвращаю, мне так спокойней. Ты скажешь: эти авторы разрешены… Как знать – Авторханов издан в Мюнхене, Некрасов теперь почти диссидент. Мне кажется, прежние кураторы из органов меня еще не забыли, что они все время рядом. Похоже, я им зачем-то еще нужен.
Исаев был вообще не знаком с диссидентским движением, я рассказывал ему о «письме Съезду» Солженицына, о «пражской весне», о деле Синявского и Даниэля, о правозащитнике Есенине-Вольпине, о правозащитной деятельности академика Сахарова, о самиздате, о «Колымских рассказах» Шаламова. И конечно, о евреях-отказниках, о деле валютчиков, расстрелянных в 1961-м, о подпольной сионистской группе Бутмана и Дымшица, ставших впоследствии «самолетчиками»[56].
Виктора интересовало буквально все, но сам он редко что-либо комментировал. Однажды он довольно неожиданно заявил: «И один в поле воин. Один мужественный абрек может многое изменить». Осталось, правда, непонятно, что он хотел этим сказать.
Прошли новогодние праздники, мы с ним не виделись недели три. И когда в середине января 1969 года мы встретились с Исаевым, я почувствовал заметное изменение в его настроении – какой-то особый подъем и непривычный блеск глаз. Дату точно не помню – то ли пятнадцатое, то ли шестнадцатое января. Мы поговорили о разной ерунде, и неожиданно он решил посвятить меня в то, что никому не следует знать. Рассказал, что двадцать первого января он должен оказаться в Москве с двумя пистолетами. Это очень важно, это его миссия… Пистолеты он возьмет из оружейной комнаты в своей части. Следует честно сказать: я не сразу понял то, что вам и так ясно.
– Возьми деньги, – продолжал он. – Завтра поедешь в Грозный и купишь мне билет на самолет до Москвы – на двадцать первое января, отлет в 10:40. Я узнавал, места пока есть. Устроит любое – в проходе, у окна, неважно. Нет, здесь покупать не следует, билет должен быть куплен точно не в Шали. Не беспокойся, они пока не именные. На службу мне не звони. Пока нас не должны видеть вместе, ты понял? Приедешь с этим билетом в день отлета в аэропорт часа за полтора. Встретимся в зале ожидания перед регистрацией. Там мне и передашь билет. Думаю, ничего сложного, сделаешь?
Я согласился и, когда мы оказались на улице, спросил Исаева:
– А ты вполне доверяешь мне?
– У меня нет сомнений, – ответил он спокойно. – Уверен, ты поведешь себя как мужчина. В Чечне всегда держали слово. Слово стоило столько, сколько стоил человек. Если у него было сто овец, значит, оно стоило сто овец.
Исаев умел говорить убедительно. Рассказал известную притчу. Кровники поймали врага и спросили: «Каково твое последнее желание?» – «Пить», – попросил он, и ему дали воды. Он долго держал чашу, но не пил. «Почему не пьешь?» – удивились. «Боюсь, допить не дадите», – ответил. «Не убьем, пока не выпьешь воду», – пообещали ему. Приговоренный к смерти выплеснул воду – кровники сдержали свое слово, он остался жив.
В ту ночь я уснул как ребенок, спокойно спал и после. Утром сказал матери, что пойду в центр смотреть новый фильм «Лимонадный Джо». Приоделся и отправился на улицу Орджоникидзе. Раздолбанный автобус тащился словно катафалк.
В отделе МВД пришлось долго ждать, пока освободится дежурный капитан. Я сообщил, что есть секретная информация для руководства. «Можешь смело говорить, – развязно ответил офицер. – Что у тебя там еще за секреты?» Я немного поупрямился, а потом раскрыл ему, что задумал Исаев. Он попросил меня рассказать о сообщниках. Я ответил, что сообщников не знаю, но два года назад Исаева все называли Хамзатом Ахмадовым, сказал, что его компания собиралась в «Чайхане», и перечислил, кто там бывал. Меня удивило, что имя Исаева-Ахмадова офицеру было вообще не знакомо – не то что имя Дугурхи, например.
– А, я понял, – сказал он. – Это шайка с улицы Советской. А при чем здесь войсковая часть?
Он позвал еще кого-то, и они стали что-то обсуждать на чеченском. Один из них критически осмотрел меня и спросил:
– Ты решил стать доносчиком, наверное, потому, что считаешь себя приличным человеком?
«Вряд ли он поймет меня», – подумал я, но решил все-таки ответить:
– Да, капитан. Мы принадлежим к единой великой нации, которая зовется советским народом. Я таки нормальный гражданин своей страны и считаю своим долгом…
Офицеры поухмылялись, потом долго созванивались с кем-то, чего-то ждали, заваривали и пили чай. Приняв долгожданный звонок, велели мне выполнять то, что Исаев поручил, при виде милиции не свистеть, никаких знаков ни ему, ни милиции не давать.
Прощаясь, один из ментов посоветовал мне быть осторожным: «Знаешь, что бывает со стукачами?»
Похоже, эта ситуация их немало развеселила, и они развлекались со мной, словно расшалившиеся школьники. Тогда я ответил им:
– Вы все смеетесь – ну хорошо! Пусть тогда вооруженный человек летит в Москву с неясными намерениями, а меня просто следует пристрелить – это, наверное, для всех стало бы лучшим выходом в сложившейся ситуации.
После нашего разговора я поехал в Грозный и приобрел билет до Москвы на нужный рейс.
Двадцать первого января с самого рассвета я чувствовал особый подъем, потому что настал решающий день. Все-таки Исаев, которым я так восхищался, меня многому научил. Впервые в жизни я решил не плыть по течению и принял самостоятельное решение.
Накануне сказал матери, что весь день буду в Грозном, у меня свидание. Не стал завтракать, сел на автобус, идущий до грозненского аэропорта. Приехал за два часа до отлета, Исаева таки еще