слушателей военной академии (единственного военного учебного заведения) из семей крупных и средних землевладельцев происходили 64 %, в 1977 г. – 76 %506. В Нигерии в 40—50-х гг. 20 % частных менеджеров (практически единственной элитной группы в стране) происходили из чиновников. В середине 50-х гг. 40 % менеджеров происходили из чиновников туземной администрации, клерков и младших менеджеров, 25 % – из фермеров, 20 % – мелких и средних предпринимателей, 11 % – квалифицированных рабочих, 4 % – традиционных правителей. До 1960 г. 12,5 % происходили из клерков, главных кассиров, кладовщиков, 11 % – журналистов, 6,2 % – деятелей общественных и религиозных организаций, 7,8 % – учителей, 4,6 % – полицейских, 3,1 % – партийных функционеров, 1,5 % – профсоюзных работников, 3,6 % – традиционных правителей; из выдвинутых на руководящие должности 9,3 % клерки, по 1,2 % пом. бухгалтеров, счетоводы, начальники станций, продавцы, прочие – 3,6 %. В середине 70-х гг. 7 % происходили из собственников и высших менеджеров, 11 % – из чиновников, 19,5 % – конторских служащих и младших менеджеров, 4 % – лиц свободных профессий, 6 % – технических специалистов, 1,5 % – традиционных вождей, 26 % – фермеров, 13 % – квалифицированных рабочих, 2 % – офицеров, 1 % – священников, 9 % – прочих507.
Приведенные данные показывают, что в большинстве азиатских стран социальные группы «профессионалов» и «чиновников» в большинстве (от 55 % до 2/3 и даже 3/4) комплектовались выходцами из массовых элитных групп, т. е. буржуазии, землевладельцев и тех же «профессионалов» и «чиновников», в африканских странах – примерно на треть).
В ряде многонациональных стран офицеры (и реже чиновники) комплектовались преимущественно из некоторых национальных групп, а в Индии – высших каст. В высшие группы индийского общества (капиталисты и землевладельцы, высшие чиновики и привилегированная группа специалистов) входили 39 % всех брахманов, 73 % членов других высших каст и только 3 % – «зарегистрированных каст» (т. н. неприкасаемых)508. Хотя для последних в государственном аппарате было зарезервировано определенное число мест, для высших классов чиновников эти квоты не выбирались. В 1978–1979 гг. в аппарате центрального правительства квота для низших каст среди чиновников 1-й категории была заполнена на 31 %, 2-й – на 50 %, 3-й – на 78 % и только в 4-й несколько превышала квоту509. В Пакистане в 1948–1970 гг. среди 48 генерал-майоров было 17 панджабцев, 19 пуштунов, 11 переселенцев из Индии и 1 бенгалец510. В Афганистане в 70-х гг. среди генералов и старших офицеров насчитывалось не менее 70 % пуштунов, около 20 % – таджиков и 10 % прочих, среди младших – 45 % пуштунов, 35 % таджиков, 10 % узбеков и 10 % прочих511. В Эфиопии в 1970–1972 гг. если 40 % рядовых были амхара и 40 % галла, то среди офицеров от подполковника и выше амхара в 1970 г. составляли 75 %, тиграи и эритрейцы – 10 %, галла – 12 %, прочие – 3 % (в 1972 г. – 65 %, 8 %, 21 % и 6 % соответственно); среди офицеров ниже подполковника в 1970 г. амхара составляли 65 %, тиграи – 10 %, галла – 25 % (в 1972 г. 60 % амхара, 30 % галла и 10 % все остальные)512.
Хотя исследований по социальному составу массовых элитных групп (предприниматели, «профессионалы» и «чиновники») в различных странах и явно недостаточно, но и по тем, что имеются в целом складывается достаточно определенная картина: каждая из этих групп в подавляющем большинстве случаев воспроизводятся если не из той же самой группы, то из всех этих групп вместе взятых более, чем наполовину, а часто на 2/3 и более.
В связи с проблемой социальной мобильности нельзя не упомянуть книгу Г. Кларка513, отличающуюся совершенно оригинальным подходом к изучению этого вопроса и претензией на формулирование «основного закона» социальной мобильности. Он оперирует исследованиями, построенными на основе подсчета частоты встречающихся в реестрах элитных групп современных обществ (наиболее крупных налогоплательщиков, врачей, юристов, ученых) определенных фамилий, которые он считает характерными для либо высоко, либо низкостатусных групп населения и прослеживает динамику на протяжении нескольких поколений. Очевидно, что такой метод весьма уязвим514, но так как исследования этих групп по реальным данным о происхождении их членов чрезвычайно трудоемки или просто невозможны, метод Кларка, пусть в очень далеком приближении, позволяет составить представление о реальности. Разница в представленности в элитных группах тех или иных групп фамилий даже при известной условности привязывания массы их нынешних носителей к социальным группам, имевшим в прошлом высокий или низкий статус, действительно бывает чрезвычайно красноречива, и в том, что касается тенденций социальной мобильности, многочисленные примеры такого рода выглядят вполне убедительно.
Автор утверждает, что уровень (низкий) и скорость (медленная) социальной мобильности всегда одинаково свойственны всем обществам (что нынешней Швеции или США, что средневековой Англии, что Китаю или Индии в ХТХ – XXТ вв.) и совершенно не зависят от проводимых социальных реформ, революций, войн и иных потрясений, что можно изменить общество, но нельзя ускорить этот процесс; определяющим фактором всегда будет то, что он называет ‘family’s underlying social competens’. Причем показатель межпоколенной преемственности везде тоже универсален и составляет 0,75, так что фактор случайной удачи/неудачи играет небольшую роль. Едва ли претензия на формулирование «основного закона» социальной мобильности на основании наблюдений лишь над одной-двумя элитными группами (причем не самыми значимыми) и методом, о крайней относительности которого было сказано выше, оправдано. Но исследование Кларка действительно продемонстрировало, что представители родов, из поколения в поколение обладавших высокой «социальной компетентностью» в последующих поколениях никогда не выпадают из элиты в широком смысле этого слова (порядка верхних 10 % населения) и внутри себя действительно обладают высокой преемственностью (и эту тенденцию можно сломать, разве только физически истребив соответствующую социальную группу), а представители низших слоев – в массе своей (при всех индивидуальных исключениях) благодаря той же степени преемственности поднимаются очень медленно. То есть Г. Кларк своими примерами иллюстрирует происходящее внутри семей-родов того или иного социального статуса: твердую тенденцию к наследованию данного статуса внутри каждого из них от поколения к поколению. Так что «закон» Кларка – закон не социальной мобильности, а внутриродовой тенденции к сохранению социального статуса.
Особой спецификой отличалось комплектование массовых элитных групп в СССР и после 1945 г. в других социалистических странах. Оно было обусловлено уже самой социальной структурой этих стран. Буржуазия здесь отсутствовала, а, как уже говорилось, «профессионалам» и «чиновникам» соответствовало в статистике единое понятие «специалисты» или «интеллигенция». Однако к «специалистам» здесь относили и лиц среднего уровня подготовки, которые (как и некоторые с высшим, например, учителя) на Западе в число «профессионалов» не включались. В этих странах процесс комплектования этой группы находился под строгим контролем государственных и партийных органов и был подчинен задаче целенаправленного формирования особой «прослойки социалистического общества» (соответствующей идеологическим доктринам правившей коммунистической партии) – так называемой рабоче-крестьянской интеллигенции. В