— Дим… Отпусти.
Я рвалась и рвалась, прилагая все больше усилий.
— Да пойми ты! — Разозлился он наконец. — Я для тебя сделаю ВСЕ! Кто еще будет таким с тобой?
— Миша!
— Дура! — Заорал он. — Он тебя предал! Да я вообще его убью, чтобы некуда было возвращаться и женюсь на вдове! Рано или поздно ты будешь моей!
— ОТПУСТИ!
Я рванулась изо всех сил, прыгнула ему на ногу, заехала локтем в лицо и каким-то чудом умудрилась вырваться и припустила со всех ног куда глаза глядят. Больше всего я боялась, что он сейчас сделает пару шагов своими длинными ногами и без труда меня поймает, поэтому попыталась оглянуться на бегу…
И услышала резкий визг тормозов. А потом услышала удар. Только этот удар был не снаружи, а внутри меня.
А потом меня накрыло темнотой.
Приходила в себя я долго и мучительно. В ушах стоял шум. Сначала я думала, что шум машин, потом вспомнила что произошло и заплакала от страха. А потом горячие слезы вымыли что-то из глаз и я смогла их разлепить и увидеть зеленую больничную стену.
Болело все. Но больше всего затылок, бедро и почему-то сгиб левой руки. Очень медленно я повернула голову и увидела вставленную в нее иглу от капельницы. Повернув голову еще немного, я заметила саму капельницу. К счастью, с прозрачной жидкостью. Почему-то я очень боялась переливания крови. Тяжело вздохнув, я оперлась на другую руку и попробовала сесть. Огляделась. Я была в пустой одиночной палате, где кроме меня никого не было. Капельница в руке была единственным признаком того, что меня лечат. На сгибах рук были наклеены пластыри. Скривившись, я потрогала голову. Болело. И бедро. Я оказалась в какой-то затрапезной больничной рубашке с огромным штампом «Десятый роддом». Эй! Куда я попала?!
Но под рубашкой на бедре разливался огромный синячище. А больше ничего не было.
— Эй… — позвала я негромко. Горло было пересохшим. — Есть кто живой?
Даже попробовала постучать по кровати, но звук выходил тихим.
Наконец дверь распахнулась, в нее заглянула медсестра и вдруг засуетилась:
— Пришла в себя, девочка наша! Молодец! Водички принести?
— Да… — озадаченно проговорила я.
Пока она ходила за водой я выяснила что еще свезла кожу на ноге об асфальт. Но в целом неплохо отделалась. Только эта головная боль…
— Можно мне таблетку? — Попросила я медсестру. Та посмотрела на меня жалостиво.
— Нельзя, милая, потерпи. У тебя легкое сотрясение, но все хорошо.
— А почему тогда таблетку нельзя?
— Так вредно же!
— Кому?! Мне больно!
— Ребеночку!
— Ка-аа-а-а-а-акому ребеночку… — медленно произнесла я.
— Так ты ж беременная. Не знаешь, что ли? — Удивилась медсестра. — Тебя к нам сразу направили, как анализ сделали.
— Я сознание потеряла! От аварии!
— Нет, это у тебя сосудистые проблемы! — Отмахнулась медсестра. — У всех бывает. В аварии с тобой почти ничего не произошло. Правда не знала, что ли? Девятая неделя уже, милая.
— Три месяца… — прошептала я, откидываясь на подушки и наблюдая, как вертится потолок над головой.
Все пытаясь сосчитать и не попадая. Как же так, я же ни с кем… я же… Мы же…
А потом я вспомнила тот день, когда мое тело проснулось и Миша взял меня. С первого раза, надо же. С первого раза получилось.
Вот ведь… удача.
— Ты рада? — Спросила медсестра опасливо.
Какой хороший вопрос…
Свекровь
Мне пришлось закатить феерический скандал, чтобы меня выпустили из отделения. Но выпустили только потому, что я пообещала вернуться и долежать положенное. Из меня еще не всю кровь выпустили на анализы и не были уверены, что я достаточно здорова, чтобы пройти три коридора из одного крыла в другое.
Но все-таки выпустили и даже отдали спортивные штаны. Хоть и грязные. Но там, у Миши, осталась еще и моя сумка с вещами.
Я произвела фурор, вернувшись «с того света». За несколько часов меня успели потерять и переполошиться. Телефон разбился вдребезги. Уже второй телефон. Не везет им с нашей семейкой. Меня не ожидали увидеть живой.
Если я хотела скрыть свое положение, мне стоило накинуть поверх роддомовской распашонки еще что-нибудь. А так я красиво рассказала о своем положении маме, свекрови и Маринке, которая примчалась в больницу по звонку моей родительницы, чтобы организовать поиски. Маринка первая и заметила штамп.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И в процессе объятий и поцелуев, когда у меня кругом пошла голова, между делом и поинтересовалась, с чего вдруг меня отвезли в гинекологический корпус.
— Они перевели, пока я без сознания была, — ответила я без задней мысли. — После того как тест сделали. Обязаны всем молодым женщинам делать.
— Так ты… — ахнула моя мама.
— Опять беременна? — Подняла брови моя суровая свекровь.
— Обалдееееееть… — протянула Маринка.
Я только развела руками.
Еще сама не поняла, как я отношусь к этой беременности. Все случилось слишком быстро. Врачи сказали, что угрозы нет, я удачно ударилась не самыми ценными теперь частями. И третий месяц… Как же так я умудрилась пропустить отсутствие месячных?
Хотя со всеми этими нервотрепками они могли не прийти и по другой причине.
— Это что же, получается… — свекровь смотрела на меня в прищуре, очень нехорошим таким взглядом. — Это может быть последний ребенок Миши? Говорят, у него там все отбито. Ты же не собираешься делать аборт? — Спросила она строго.
— Нет, не собираюсь, — ответила я, а потом задумалась.
Ванька самостоятельный, но за Алисой еще глаз да глаз.
Деньги у меня теперь есть, но я же совсем не умею управлять ими, как умеет Миша, только потрачу зря. И с младенцем на руках мне будет совсем некогда этому учиться.
А еще Миша…
Я ведь так и не решила, что делать с ним.
Не до этого было. Молилась, чтобы он выжил, чтобы не был искалеченным на всю жизнь. И эта опасность все еще сохранялась.
— Мне надо подумать, — сказала я тихо, ощущая, как кружится голова.
Маринка и мама подскочили ко мне, отвели к диванчику и усадили.
Начали хлопотать вокруг, притащили воду, нарезанное яблоко, сэндвич.
Предлагали померить давление, принять душ, переодеться.
А я сидела, и внутри головы у меня была абсолютная пустота.
— Мам, собери мне вещи в палату, я вернусь куда положено, — попросила я.
— Конечно, доченька, — подхватилась мама и побежала собирать вещи.
— Марин, купи мне новый телефон, я тебе потом отдам деньги, — озадачила я подругу.
— Да, хорошо, а тебе можно в него смотреть с сотрясением?
Я бросила на нее уничтожающий взгляд.
— Поняла!
И она тоже убежала.
Я прошла в палату к Мише. Там был закуток рядом с санузлом, где я переоделась в чистую футболку, чтобы не пугать его «беременной» распашонкой и зашла проведать.
Он как всегда спал.
Синяки вокруг глаз были по-прежнему страшными, но уже начали линять. Доктор сказал, что после операции они снова потемнеют, никак иначе не получится. А операция уже завтра.
Ох, как невовремя мне эти волнения!
— Спит? — Спросили за спиной, и я вздрогнув обернулась.
Свекровь подошла неслышно, прикрывая дверь. И судя по ее лицу, меня ждал неприятный разговор.
— Спит, — кивнула я.
Пальцы вцепились в край кровати.
О том, что в этом состоянии Миши виновата все-таки я, я еще не успела подумать.
А ведь так и есть. Не свяжись я с Ореховским, ему бы и в голову не пришло…
— Ты ведь не оставишь нас, Лен, — спросила свекровь, становясь рядом и заглядывая мне в лицо. — Куда ты теперь пойдешь, беременная? Одна? Ребенку нужен отец.
— Конечно. Всем трем детям нужен отец, и он будет с ними столько, сколько захочет, — ровно сказала я.
Хотя внутри мне хотелось кричать от ужаса. Получается, у меня нет выхода?
Я должна простить Мишу?
— Ты должна простить Мишу, — повторила за моими мыслями свекровь.
— Не хочу, — сказала я из чистого упрямства.
— Что значит — не хочу? — Удивилась та. — То есть, пятнадцать лет ты как сыр в масле каталась, любые капризы, любые наряды, на работу не ходила, в свое удовольствие жила, а как только пришла беда — сразу в кусты? Разбирайтесь сами?