— Мы перевели его в отдельную палату, когда узнали, кто он. Вам нужно будет подписать несколько документов и заплатить за отдельное содержание.
— Да, что угодно! Да я хоть всю больницу куплю!
— Нет, это ни к чему, — хмыкнул врач. — Да и дороговато. Отдельной палаты хватит. Мы поствили лучшее оборудование. Сейчас посмотрим, сможет ли он прийти в себя, чтобы поговорить.
В палате Миши было очень тесно, везде гудели и пищали какие-то машины, а на огромной высокой кровати лежал кто-то перебинтованный с ног до головы. Почему-то голова меня особенно напугала.
Я пригляделась… Даже не знаю, как они его узнали. Потому что даже глаза, видневшиеся в прорезях повязок были опухшие и почерневшие.
— Это точно он? — Глупо спросила я врача. — Особые приметы…
— Мы уже нашли его мать и она продиктовала нам все особые приметы, — успокоил меня врач.
— Она приедет? — Испугалась я.
Разговора со свекровью я не выдержу.
— Да, конечно. Но она сейчас в другой стране, так что не сейчас.
Я осторожно присела к кровати и посмотрела на кончики пальцев, торчащие из гипса. Она тоже были изрезаны и отбиты, но я узнала бы мужа по одному ногтю через пятнадцать лет совместной жизни.
Я осторожно потрогала его пальцы, сжала их и почувствовала, как текут по лицу слезы.
— К сожалению, все очень плохо, — снова сочувственно сказал врач. — На лице вместо лица просто мешанина из осколков кости и плоти, одно легкое коллапсировало, в брюшине кровь… Придется удалить часть селезенки и печени, отбит мочевой пузырь. Насколько восстановится половая функция… может быть, никогда. Мне очень жаль.
— Он будет ходить?
— Скорее всего, да. Но нескоро. Полгода минимум придется возить его на каталке. Если…
— Если он выживет, — я кивнула и уткнулась лицом в руку Миши.
Вдруг я почувствовала легкое шевеление и сначала просто не поверила себе.
Но вскинулась и посмотрела на врача.
— Он… Шевелится!
Тот наклонился, всматриваясь в показатели на мониторах, но тут опухшие веки мужа дрогнули и я увидела свечение его глаз в узенькие щелочки.
— Миша! — Я вскочила на ноги, наклоняясь к нему. — Миша! Ты живой! Ты живой! Не умирай, пожалуйста!
— Все хорошо, — сказал врач. — Буквально на глазах показатели улучшаются. Возможно, ваше присутствие идет ему на пользу.
Но уже через мгновение глаза вновь закрылись.
— Очень большое усилие, — извиняющимся тоном сказал врач. — Ему надо отдохнуть.
— Я могу поговорить с ним?
— Пока нет, видите — аппарат дышит за него, я не могу вынуть трубку.
— А когда?
— Не знаю… может, пара дней?
Я забыла обо всем. Наверное, позаботилась обо всем свекровь. Потому что помощник мужа привез мне одежду, обувь, плед. Водитель отвозил на ночь домой, но я все равно возвращалась в больницу каждое утро.
Дети уже знали, что случилось с папой, и я видела следы слез на лице Алисы, а из комнаты Вани доносилась тяжелая музыка.
Я никого не замечала, была как в трансе. Проводила все время у постели Миши.
Но все равно пропустила этот момент. Отошла буквально размять ноги, в туалет и за кофе. И тут же меня нашла медсестра, которая звала меня как сумасшедшая:
— Скорее! Скорее!
Я побежала за ней, думая, что у меня разорвется сердце от страха.
Но все было не так ужасно.
Миша открыл глаза. И из его горла вытащили трубку.
Челюсть еще была подвязана, но медсестра подозвала меня поближе.
— Тут вы услышите.
Я наклонилась, почти легла ему на грудь и услышала только хрип в груди. А потом там родился сиплый слабый голос:
— Если их наняла ты — я тебя прощаю.
В первую секунду я даже не поняла, о чем я.
А потом понимание накрыло меня черной волной.
— НЕТ! — Вскрикнула я. — Миша! Как ты можешь так думать! Я бы никогда не сделала этого с тобой! Господи!
Я упала на стул и залилась слезами.
— Я ненавидела тебя! Я желала тебе зла! Да! Не отрицаю! Но я бы никогда-никогда не сделала такого с тобой! Никто этого не заслуживает! Слышишь! Это не я! Миша!
Он только утомленно прикрыл глаза, но медсестра сделала мне знак — он не спал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Момент истины
Я сидела рядом с Мишей еще час, если не больше. Держала его за пальцы, а он иногда приоткрывал глаза и смотрел на меня. Молча.
Почему я чувствовала себя такой виноватой? Ведь не я же наняла людей его избить!
Но когда он заснул, лечащий врач поманил меня из палаты.
Мы отошли в холл, и я перепугалась до смерти, глядя в его серьезное лицо.
— Я хотел поговорить с вами прежде чем это сделает полиция, — сказал он, и мне стало чуть легче.
— Это не о здоровье? — Выдохнула я. — Он не умрет?
— Нет, ваш муж не умрет, теперь точно. Но насчет качества жизни пока прогнозов дать не могу. Завтра у него сложная тройная операция. Будем собирать раздробленные кости ноги, удалять часть селезенки и приводить в порядок лицо.
— Это надолго?
— Непредсказуемо. Но речь не об этом. Вот.
Он протянул мне маленькую черную коробочку, я открыла ее и увидела… свое обручальное кольцо. Оно было смято, но я узнала его по тонкой полоске мелких бриллиантов по краю.
— Я пока не сказал о нем полиции, но со следующей неделе начнутся серьезные допросы по делу и умалчивать я больше не имею права. Это кольцо ваш муж сжимал в кулаке, когда его доставили по скорой. На нем не было живого места, он был практически раздет, но кольцо сжимал так сильно, что мы еле разжали его кулак.
Я взяла коробочку в руки, не решаясь дотронуться до золотого ободка.
Помню, как оставила его, уходя из дома и больше не вспоминала, а Миша, выходит… Носил. С собой.
— А его кольца не было? — Подняла я глаза.
— Нет, — покачал головой доктор. — Судя по следам на пальцах, его либо очень грубо стащили, либо срезали. По предварительному опросу, ваш муж направлялся в одну из компаний, расположенных недалеко от того места, где его нашли. При нем была крупная сумма в валюте, на нем дорогие часы, браслет, запонки, его кольцо. Вероятно, его ограбили. Я сказал полиции именно это. Если вы можете что-то добавить…
— Нет! — Вскрикнула я. — Неужели вы тоже считаете… Зачем тогда его грабить?
— Чтобы замести следы, — пожал плечами врач. — Это самое простое. Потому что очевидно что обычная гопота не стала бы лезть к такому человеку, у него может быть охрана.
— Я… не знаю… — проговорила я помертвевшими глубами и закрыла коробочку.
Пододвинула к врачу.
— Что? — Растерялся он. — Что вы хотите?
— Отдайте Мише сами. Если вспомнит и спросит. Или полицейским, чтобы ваша совесть была чиста.
— А вы куда? — Удивился врач, когда я развернулась и пошла по коридору к лифтам. Кажется, он уже привык, что я здесь живу.
— У меня есть кое-какое дело, — ответила я. — Если Миша будет спрашивать, скажите, что я поехала с детьми повидаться.
В сердце кольнуло. С детьми действительно надо было повидаться. Алиса и Ваня приезжали один раз, зашли в палату, постояли с потерянным видом у кровати Миши и побыстрее уехали. Ладно, Алиса, но кажется Ваня тоже был растерян — он никогда не видел отца настолько беспомощным.
Я вышла на улицу в больничный сад, нашла там скамейку, села на нее и расплакалась.
Впервые с того рокового дня я поплакала не по себе. На фоне огромной чудовищной беды, случившейся с Мишей, мои к нему претензии и даже сама его неверность казались теперь такой ерундой…
Лишь бы был жив. Пусть гуляет сколько хочет. Лишь бы был жив.
Нет, без меня, конечно.
Но я больше не буду его мучить и буду с ним общаться как с отцом моих детей. Никаких больше бойкотов, время игр прошло. Будем как взрослые люди.
Что же делать… Я не смогу его оставить, пока он в таком состоянии в любом случае.
Но пока у меня было другое дело.
Я достала телефон из кармана, включила его — в реанимации не разрешали включенные телефоны. И тут же, будто только этого и ждал он разразился звонком. Звонил Дима.