Читать интересную книгу Игра в гейшу. Peek-a-boo - Яна Лапутина

– Что, Ирочка? – спросила я как можно мягче, понимая, что подруга говорит о проскопической, загадочной способности человека чувствовать события, которые еще не произошли, а иногда даже видеть их.

– Я не могу тебе этого сказать...

– Почему?

– Боюсь. Будто, если скажу, так это и будет.

Я потянула вино. Не глотая, подержала во рту. Вкус слегка отдавал черносливом с едва уловимой хересной горчинкой.

– Я не знаю, Ирка, но почему-то допускаю, что Олег любит тебя. По-настоящему. Ты представь такое. Представь... В мужчинах бывает. На них, как на яблоне. Одна ветка высохла, ее спилить надо. А другая, рядом, в цвету...

– Я это знаю, – закивала Ирка. – Кто ж ее, Петелину, от него отпилит?

Под рукой у нее заливистым сонечкиным смехом засмеялась Nokia. Ирка прижала мобильный к уху.

– Алло... Здравствуйте... Кто-кто?.. Лев Валерьянович Лещенко? Не может быть!.. – Иркино лицо вспыхнуло. – Я сейчас в Бадене. Нет, без ухажера. С дочкой и подругой. О-о... Здесь очень хорошо. Тепло, тепло! Розы цветут. Я слушаю вас... В «Олимпийском»?.. Ваш бенефис?.. Что?!. Как певице?!. Лев Валерьянович... Нет, нет. Я очень хочу. Для вас... Вы не представляете, как я постараюсь. Послезавтра мы вернемся в Москву. И сразу на репетицию?.. Господи. Спасибо. Я тут же вам позвоню. Я целую вас... Спасибо.

Ирка опустила мобильный, посмотрела на меня мокрыми глазами.

– Лещенко включил меня в программу своего бенефиса. Я буду петь в «Олимпийском» два романса. Один, про печаль, он хочет со мной дуэтом, а второй... я сама... Он передал мне привет от Олега.

– Вот здорово! – обрадовалась я. – Такое надо отметить. В Rosenkavalier. Ты же восходишь как звезда! Не плачь.

– Это от радости, – сказала Ирка, сморкаясь в салфетку. – Лещенко не забыл. А я думала он так... тогда.

– Человека можно определить по его способности обещать.

– Это кто? – спросила Ирка.

– Это – Ницше, – сказала я.

Глава 63

А у Леши с Машкой в то же время была своя Австрия. Вместо лыжных трасс Капруна, Кицбюэль, Майрхофена и Санкт-Антона, первоначально задуманных им, – Машка все равно на лыжах могла стоять только на асфальте, – Леша запланировал по два дня на Вену, Зальцбург и озеро Фушль.

Он буквально начинил, набил Машкину душу очарованием и красотой от увиденного, услышанного и прочувствованного в этих восхитительных городах Европы.

Дворцы, соборы, площади, замки, рестораны, клубы, картинные галереи, ночные клубы, бары, варьете и знаменитейшее казино слились в Машкиной памяти в калейдоскоп красок, звуков и ароматов.

Они слушали в Венской опере «Волшебную флейту».

В Государственном музее искусств – не хотели отходить от полотен Брейгеля, Дюрера, Тинторетто, Рубенса, Тьеполо, Веласкеса и Рембранта.

В ночном казино, у стола с рулеткой, – Машку до этого никто не приводил в подобное заведение – Леша рассказал ей про знаменитого актера Шона О’Коннери, который однажды, в трех партиях подряд выиграл более ста тысяч долларов.

– Все три раза он ставил на номер семнадцать, представляешь? – Леша развел руками. – Шанс выпадения одного и того же числа три раза подряд составляет один к 46656. Жуткое везение.

Машка, вдруг похолодев глазами, сказала Леше:

– Поставь на семнадцать. Я сейчас выиграю.

– Сколько будешь ставить? – очень спокойно спросил Леша.

– У тебя тысяча долларов есть?

– Найдется.

– Купи фишку, а поставлю я.

– На семнадцать?

– На семнадцать.

Крупье запустил шарик, и Машка, закаменев лицом, аккуратно положила тысячный кругляшек в задуманный квадрат.

Леша внимательно наблюдал за Астаховой. В нем азарта не было. Он уже давно приучил себя контролировать его, а вот Машка сейчас играла всерьез. Она ждала выигрыш. Она жаждала его. Она отдалась азарту.

Замедлился, обессиливая, рулеточный ход... и шарик со звуком – такой можно услышать только в казино – скатился и лег в помеченную цифрой семнадцать ложбинку-расщелинку.

Машка зажмурилась.

Крупье как ни в чем не бывало придвинул к ней горку из тридцати шести тысячных фишек.

– Забери их, – сказала сквозь зубы Машка, – и пойдем отсюда. Мне плохо.

А еще был Зальцбург.

С Музеем Моцарта.

С туром по городу и предместьями, где когда-то снимался знаменитейший фильм «Звуки музыки».

С неповторимой барочной архитектурой Старого города.

С Кафедральным собором, где когда-то крестили маленького Амадея.

С Getzeidegasse. Улочкой, сплошняком, дверь к двери, из магазинчиков и бутиков.

Свою последнюю ночь в Австрии они привели в одном из самых роскошных отелей Европы, замке пятнадцатого века Schloss Fuschl. Чьи-то руки сложили его из белого камня на самом берегу озера Фушль. И долгое время он служил резиденцией архиепископов. Может быть, от этого замок-отель был как бы пропитан истинным аристократизмом и породистым, корневым благородством.

Ужинали в номере Tower suite. При свечах. В раритетном ампире, одевшись соответственно. Леша – в смокинге от Valentino. Машка в вечернем платье от Giorgio Armani.

Пили черное вино The New Black Wine от Clos Triguedina.

– Оно производится в количестве всего трех тысяч бутылок, – сказал Леша. – А выпить я его хочу за тебя, Мария. Потому что это наш с тобой последний вечер.

Машка замерла. Полным именем ее называла только мама.

– Постарайся дослушать меня до конца. По-моему, я не обидел тебя ничем. До этой минуты. Но, если по правде, то правда обижать не должна. Встань, поднимись, пожалуйста, над так называемой собственностью. Моя жизнь, по ряду причин, не может принадлежать никому, кроме меня. Я – бесперспективен. Потому что ты знаешь, кто я. Прощай и прости мне все сразу. – Леша залпом выпил бокал.

А с Машкой... с Марией... случилась истерика. Но не такая, каких каждый из нас насмотрелся. Не было крика, визга, рыданий и слез, ругани и битья посуды. Не было вырванных волос и драной одежды. Не было лютой ненависти в глазах и сжатых до белизны кулаков. Не сыпались пуговицы и не сжигалась бумага...

Машка медленно встала с кресла и задула свечу перед своим прибором. Медленно подошла к Леше. Он поднялся на встречу. Она взяла его голову своими ладонями и приблизила к своим абсолютно сухим глазам. Поцеловала Лешу в губы, не ощущая холодности. А потом, отстранив Лешино лицо от себя, стала бить по нему ладонями.

Слева!

Справа!

Слева!

Справа!..

Леша стоял недвижно. И не моргая. Только светлая голова его подрагивала от пощечин. Почему-то ему вспомнилось, как его бил по лицу грязный заросший чеченец, когда он случайно, всего на полчаса, оказался в плену под Ведено, нарвавшись на засаду и тут же был освобожден Мишкой со своими ребятами.

Машка вернулась к своему креслу. Подняла свой бокал:

– За тебя, Алексей Беляков. Прощай и прости мне все сразу. Я ненавижу траурных вин... – Она снова подошла к Леше.

«Сейчас, наверное, плеснет мне...» – подумалось ему.

Машка раскрутила темную жидкость в бокале. Принюхалась.

– ...хотя... надо все же попробовать, хотя бы раз... – Она, глядя на Лешу, выпила вино. – Ничего особенного.

Глава 64

В пятницу, как всегда, на «ферму» приехал отец Илларион. Отслужил обедню, исповедал и причастил всех, кто этого хотел, а потом, когда в молельной остались только он и я, я подошла к нему:

– Батюшка, позвольте поговорить с вами.

– С удовольствием, – он осенил меня крестом. – Слушаю, дочь моя.

Я вздохнула. Сколько всего раскрутила вокруг нас с девчонками жизнь... Один только рассказ Астаховой про разрыв с Лешей чего стоил. А душевная смута Ирки? А обездоленность Танькиной души? Да сама-то я что в этом безжалостном мире?..

– Почему, батюшка, наше добро отплачивается недобрым? Почему красота беззащитна? Почему мир наполнен неискренностью и бездушием? Почему, задавая все эти вопросы вслух, человек обречен на безответность?

Отец Илларион, дослушав весь этот выплеск, молча повернулся к образам и опустился на колени.

Я не последовала за ним. Я стояла, прислушиваясь к потрескиванию свечей и неясному, еле слышному проговариванию молитвенных слов.

Наконец отец Илларион встал с коленей и подошел ко мне. Теплой и сухой ладонью провел по моей щеке.

– Я тебе сейчас скажу, – он улыбнулся, – о чем ты, возможно, не слышала. Человек, хотя и теоретически, может обойтись без желчного пузыря, селезенки, миндалин, аппендикса, одного из двух легких, одной почки, двух пятых крови, двух пятых печени, большей части желудка и даже половины мозга. Представляешь?.. А без чего он не может?..

– Без Бога? – Я недоверчиво поморщила нос.

– Ответ неправильный. О Боге большинство вспоминает от страха.

– Тогда без чего же? – спросила я.

– Без вдоха и выдоха. И, значит, «без Мене не можете творити ничеготе». Случилась беда, тебя, слава богу, она, по годам твоим, обошла.

– Это очень уж глобально, – сказала я. – А сейчас каждый занят самим собой... Дышит и выдыхает для себя.