покрывала все тело. Вскоре вся кожа старика превратилась в сплошную гниющую рану, и от него воняло, как от разлагающегося трупа. Никто не хотел общаться со стариком, и когда он с большим трудом приближался к кому-нибудь из людей, они тут же убегали от него, хотя он был хорошим человеком и в глубине души все его жалели. Мы думали, он скоро умрет.
Но как-то раз мимо нашей деревни проходил учитель-миссионер. Он сказал, что старика надо отвезти в Алматью{320}, в больницу: может быть, там найдется какое-нибудь средство от его болезни. Наши же колдуны, которые выгоняют болезнь растираниями, не решались прикасаться к старику, а других способов лечения они не знали.
Тут нам троим — Дембитьо, Куибу из Явара и мне — пришлось уложить старика в лодку и поплыть с ним далеко вниз по реке до Алматью. Это было как раз в то время, когда я достал бритвенный нож для моего отца{321}.
В пути никто из нас не хотел грести или стрелять рыбу с кормы лодки, так как там воняло особенно сильно. И по приезде в Алматью мы с радостью сожгли бы нашу лодку, но тогда как бы нам удалось вернуться домой?
Мы, конечно, думали, что в больнице старик умрет, раз даже наши колдуны не смогли помочь ему. Мы слыхали еще, что там у некоторых людей отрезают больные части тела; но ведь у старика все сплошь было больным! И, наконец, люди в больнице вообще не могли так хорошо лечить, как говорил учитель и как это умеют делать наши колдуны. Недаром чужеземцы должны все снова и снова давать больным свои лекарства. Это, наверно, потому, что они намного слабее, чем хорошие колдовские средства.
Так мы думали. Но однажды мимо Комадеау проехали двое мужчин из Бупула — Тьятлить{322} и Белам. Они сказали, что туан Доктол{323} оказался очень умелым лекарем и почти совсем вылечил нашего старика и что он велел передать нам, чтобы, когда исчезнет месяц, мы приехали за ним.
Тогда мы с Дембитьо и Куибом снова поплыли в Алматью, но на этот раз с нами поехал еще мой отец. В Алматью мы сразу же направились в больницу, и там во дворе среди других больных увидели нашего старика, веселого и довольного. Сначала мы его даже не узнали, потому что кожа у него была совершенно здорова и от него уже не воняло.
Тут к нему подошел туан Доктол и сказал: «Приехали твои друзья из Комадеау. И если хочешь, можешь с ними вернуться домой».
Старик недоверчиво поглядел на туана Доктола и проговорил: «А я думал, мне придется остаться здесь навсегда».
Туан Доктол рассмеялся и сказал: «Это вам наболтали глупые люди. И если ты только хочешь, то в самом деле можешь отправляться в Комадеау».
Старик все еще не верил этому, но когда мы подняли его узелок и понесли к лодке, он все же пошел с нами.
На берегу мы присели, чтобы пожевать бетель и все обдумать, как это мы всегда делаем перед началом поездки. Мы никогда не поступаем поспешно, как чужеземцы, которые вечно кричат: «Скорее! Скорее!»
Старик тоже получил от моего отца орех бетеля и сидел тихий и задумчивый. Вдруг он спросил: «Куда это мы едем?» — «В Комадеау», — отвечал мой отец. Но старик переспросил его: «Правда, что в Комадеау?» — «Да, — подтвердил отец, — я же тебе сказал. Мы ведь йе-нан, а не чужеземцы, которые лгут{324}. Мы едем домой в Комадеау».
Больше старик уже ничего не спрашивал. Он сидел совсем тихо, и лицо его сияло от счастья. Он долго сидел так, пока мы жевали наш бетель.
Наконец мы поднялись, и только старик продолжал сидеть. Мой отец сказал: «Вставай, мы поедем в Комадеау!»
Но старик не встал. Он был мертв. От великой радости, что может вернуться домой.
Мне известен еще один случай странной смерти новогвинейца, на сей раз дигульца, обстоятельства которой так и остались непонятными для жизнелюбивых маринд-аним и других их соседей. И хотя я не располагаю рассказом папуасов об этом случае, мне все же хочется познакомить с ним читателей, тем более, что смерть дигульца также была вызвана сильным душевным волнением. Правда, я могу изложить суть дела, основываясь только на своих личных наблюдениях и наблюдениях правительственного врача д-ра Харахапа{325}.
В начале 1934 года мы вместе с доктором Харахапом проезжали на парусной лодке мимо плантации Колам-колам{326}, принадлежащей одной католической миссии. По просьбе управляющего плантацией мы взяли с собой одного тяжело больного воспалением легких мужчину с верховьев реки Дигул, по имени Тэноб, чтобы поместить его в больницу в Мерауке. Здесь с большим трудом доктору Харахапу удалось полностью излечить болезнь. Он предложил Тэнобу, которому среди остальных пациентов (маринд-аним, канум и йе-нан) было не по себе, на выбор: вернуться в Колам-колам, остаться при миссии в Кампонг-бару{327} близ Мерауке или же с помощью странствующих учителей-миссионеров и полицейских патрулей постепенно пробраться к себе на родину. Хотя Тэнобу очень хотелось попасть домой, он был уверен, что даже с помощью чужеземцев никогда не сможет добраться туда через область враждебных ему маринд-аним, которых как охотников за головами дигульцы боялись больше всего. Доктор Харахап еще раз основательно исследовал Тэноба и объявил, что он вполне здоров и может отправляться в путь. В конце концов Тэноб взял свой узелок и в угнетенном состоянии, даже не простившись, покинул больницу.
Шесть часов спустя из маленького селения Мопы, находящегося в получасе ходьбы от Мерауке, явился один яванский колонист и сообщил полиции, что неподалеку от его дома под деревом сидит какой-то мертвый «оранг кайя-кайя»{328}.
Тотчас же доктор Харахап и я вместе с полицейским вахмистром последовали за ним. То был Тэноб. Он, видимо, умер давно, так как его труп уже начал разлагаться. При вскрытии доктор Харахап не обнаружил никаких признаков болезни и к своему большому облегчению установил, что легкие Тэноба полностью излечены.
Больничные служители-индонезийцы рассказали нам, что утром Тэноб заявил, будто ему все равно ни за что не дойти до дому и потому он больше не хочет жить. Им приходилось наблюдать подобные случаи и раньше, при предшественнике доктора Харахапа{329}, и всякий раз уговоры оказывались напрасными. Любопытно, что такое всегда случалось только с дигульцами и