Краем глаза я заметил, как он рывком повернул голову.
– Харви – не убийца. И не думайте лечить его от этого. Настоящий убийца – тот, кто может заниматься своим делом без выпивки. Ни до, ни после.
– Не хочу портить хороший спич, – медленно выдавил Харви, – но, похоже, никто не заметил, что я еще жив.
Я покосился на него, встал, допил виски и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Спущу "роллс-ройс" под откос, потом поймаю поезд до Вадуца. Наверняка еще не начали проверять тех, кто уезжает.
Я перевел взгляд на девушку.
– Уведите его до прихода полиции.
Харви взглянул вопросительно.
– В Париж?
– Во всяком случае, во Францию. Мне нужен врач, который будет молчать.
Он залпом допил виски.
– Пожалуй, я поеду с вами. Сейчас будет много работы.
Мисс Джермен медленно повернулась к нему с изумленно застывшим лицом.
– Какой работы?
Харви даже удивился.
– Моей.
Я ощутил внутри себя пустоту и холод, как в заброшенной церкви и скучным голосом сказал:
– Вот это я и имел в виду.
34
Потом пояснил:
– Раз Элайна с Бернаром больше нет, теперь он первый в Европе среди профессионалов. Даже если никто не узнает, что одолел их он, все равно Харви Лоуэлл сейчас – первый номер. Лучшая работа. Самые высокие расценки.
Не слушая меня, девушка повернулась к Харви:
– Но... ведь Мерлен выбрал вас из-за... проблемы с выпивкой. Рассчитывал, что вас убьют.
Харви пожал плечами.
– Я же сказал, что он ошибся.
Вмешался я:
– У него нет проблем с выпивкой. Теперь нет.
Она резко обернулась ко мне. Я пояснил:
– Проблема была в том, что он считал недопустимым смешивать оружие и выпивку. Потому поначалу соблюдал сухой закон. И потому пытался отговорить нас нынче вечером, зная, что выпил слишком много. Но все же он справился и одолел лучшего наемника в Европе, котировавшегося куда выше его. И нет проблем! Он доказал, что может совмещать оружие и выпивку. Теперь ему не протянуть и пары месяцев.
Ее глаза превратились в щелочки.
– Ведь вы сами втянули его, зная, чем все может кончиться.
Я беспомощно покачал головой.
– Я потому и хотел сам убить Элайна, чтобы этого избежать. Думал, справлюсь: неожиданно подберусь по траншеям... – Я сухо улыбнулся. – Когда-то Канетон был неплох в таких делах. Но видимо Мерлен был прав.
Она тихо сказала:
– Насчет вас обоих.
Харви вскочил со стула. Он полностью владел собой. Ни виски Флетца, ни фляга коньяка его реакции не нарушили. Но для телохранителя номер один в Европе нужно куда больше, чем реакция, и уж конечно куда меньше виски.
Он заявил:
– Поехали в Париж!
Я кивнул и шагнул к двери. Девушка дрожащим от ярости голосом произнесла:
– Благодарю вас, мсье Канетон.
Возможно, она была права. Я все еще оставался Канетоном. И возможно...
Я взглянул на нее, потом на Харви – на его измученное, осунувшееся лицо, как-то странно невинное, – ведь он очень ясно сознавал свою вину.
И спросил:
– А пальцы не дрожат?
Он протянул ко мне руку, расправив пальцы над столом. Они были словно изваяны из мрамора. Харви насмешливо взглянул на меня.
– Очень неплохо, – кивнул я и с размаху опустил на его кисть "маузер". Было слышно, как хрустнули, ломаясь, костяшки пальцев.
В шоке повисшей тишины его глубокий вздох звучал как крик. Харви подался вперед, прижав кисть руки к животу, лицо его сморщилось и побелело. Затем откинулся назад на спинку кресла.
Девушка уже была рядом, обхватила его голову, гладила волосам, что-то шептала. Мэгенхерд холодно бросил:
– Я думаю, едва ли...
– Я просто спас ему жизнь – еще на какое-то время. Понадобится не меньше трех месяцев, чтобы он снова мог владеть оружием.
Мисс Джермен посмотрела меня. Взгляд ее был тверд, глаза сверкали.
– Не нужно было это делать.
– Просто, дешево и немного грубовато, – глухо признал я. – Как раз в стиле Канетона. Будь я другим, придумал бы получше. Но я – Канетон.
Харви приоткрыл глаза и прохрипел:
– Поглубже спрячьтесь, Кейн. Как можно глубже. Ведь я не пожалею сил...
Я кивнул.
– Найдете меня в шато Пинель. Или там скажут, где я.
– Он вас убьет, – вздохнула девушка.
– Возможно. Это уже ваше дело. Пока что эта мысль поможет ему оставаться трезвым.
Никто не попытался меня остановить.
Снег еще шел. На полпути я вспомнил, что так и не потребовал остаток денег – четыре тысячи франков. Но не вернулся.
Взглянув на часы, я увидел, что только что пробило полночь. Горная дорога впереди казалась темным туннелем без конца и края.