свободной. Может, ей вообще не придётся вмешиваться и Чонгар справится сам. Уж очень хотелось верить в это. В самом деле, куда ей, девке, в мужские разборки и склоки?
С тяжелым вздохом она надрезала кожу. Выступили капельки крови. Червонной, человеческой. И боль, что кольнула сердце, тоже была её, не зверя. Так странно понимать, что ты в иной раз можешь не принадлежать себе! Впрочем, ей не привыкать.
Маржана поднесла палец к огоньку и прошептала:
– Клянусь убить Баата, если он убьёт тебя. Пусть духи и боги станут свидетелями этой клятвы.
Пламя заплясало, отбрасывая причудливые тени. Их услышали. Чонгар улыбнулся. Злобно, по-звериному – как тот, кто чувствует добычу и ощущает её близость. Стало жутко. Маржана отвернулась.
Серый мех лёг в её руку и защекотал кожу. Страх сменился теплом, как будто ведьмина изба на миг превратилась в непроглядную чащу. Маржана сжала мягкий комок и с благодарностью посмотрела на Чонгара.
– Теперь ты свободна, – пожал плечами витязь. – В отличие от меня.
– Надеюсь, у тебя всё получится, – с надеждой произнесла она. Да, ей очень хотелось, чтобы рыжебородый умер от чужой руки.
Чонгар поднялся, вернул огарок и нож на место и вышел. Маржана прижимала к себе мех и с трудом сдерживалась от того, чтобы перевоплотиться. Всё потому, что рядом спал Томаш и неизвестно было, очнётся ли он вообще. А ещё её, кажется, обещали представить великому князю. О боги, сколько всего!
И клятва эта… Теперь ей придётся следить за Чонгаром и Баатом целую седмицу. Да уж – хорошая свобода! Да и тело у неё слабое – не сможет перекинуться толком, как бы ни хотел зверь.
Она застонала. Нет, это слишком. Хватит пока! Маржана закопалась в покрывало, прижимая к себе мех – её единственное и главное сокровище.
– Потерпи, родной, – зашептала она. – Потерпи ещё немного.
Кажется, зверь тоже стал спокойнее. Неудивительно: он почувствовал, что больше не заперт в клетке.
3.
Славена бегала вокруг него, как мать, что чуть не потеряла ребёнка. Томаш был слишком слаб, чтобы возражать, поэтому спокойно принимал отвары и не обращал внимания на её причитания.
– Скоро вернёмся домой, – довольно произнесла она. – Будешь лежать в родной постели…
– Я хочу остаться, – Томаш не выдержал и прервал её.
– Что? – ведунья озадаченно взглянула на него.
– Я хочу остаться у Миловы, – пришлось повторить и добавить: – Не сбегу, не волнуйся. Я сам приду к братьям, когда отдохну.
Славена поджала губы. Ей это не понравилось. Но спорить с княжичем она не могла – знала, что бед потом не оберёшься.
– Как скажешь, – хмыкнула ведунья. – Я передам твои слова великому князю.
Да, это было лучшим решением. Томаш слишком долго просидел на той стороне. Теперь он чувствовал себя оторванным от живых. Тёплая изба, кружки с отварами, горшки, полные еды, чужие шаги, слова, шорохи – всё это казалось ему непривычным и странным.
Умом Томаш понимал, кто он и что ему надлежало делать. Но руки… Обхватывая пальцами чашку, он чувствовал себя так, будто держал в ладонях дикого зверька, которого никогда не видел раньше. Да и лицо Славены – словно чужое, неясное, как во сне.
Он помнил, как княжеская ведунья баюкала его, как выхаживала после первого обращения, как учила держать себя в руках и не поддаваться звериному зову. Её хриплый голос раньше вызывал теплоту глубоко в душе – туда, куда волк не мог дотянуться.
Теперь Томаш не чувствовал. Он кривился из-за полынного отвара не потому, что горько, а потому, что слишком горячо, и дело не в нагретой воде. Заваренные травы таили в себе искры пламени. Из таких же искр состояли людские души, зверьё, да и всё то, что не принадлежало Моране.
Что-то внутри него сломалось после пребывания в тумане, и теперь Томаш отвергал эти искры, огоньки жизни, которые вились вокруг, отплясывали, звали с собой, обещая, что будет весело.
«Спасибо, нагулялся», – так хотелось сказать, но он промолчал.
– Доброе утро, княжич, – сбоку послышался девичий голос. Томаш поднял голову и ахнул: на лавке сидела Маржана в белоснежной рубахе. Она причесывала волосы гребнем и улыбалась. До чего же эта девица не была похожа на загнанного волчонка, с которым он приехал в Хортец!
А ещё вокруг Маржаны тоже вилось пламя. Неужели у девки получилось приручить зверя? Того самого, что чуть не сожрал во время обряда? До чего же удивительно и… обидно? Горечь зашевелилась в душе и добралась до сердца. Он-то, княжич, с трудом поборол зверя, да и то не без помощи братьев!
– Доброе, – неохотно отозвался Томаш.
– Ты, скорее всего, не помнишь, – она посерьёзнела. – Тебя опоили травами и увезли в Звенец, чтобы вернуть домой.
Ах, Звенец! Он чуть не хлопнул себя по лбу. Обрывки воспоминаний потихоньку срастались, обретая ясность. Вот он идёт по лесу, вот приезжает в Хортец, встречается с Горятой, сбегает под утро и попадает в ловушку. А дальше – туманная завеса.
– Эти люди всё ещё здесь? – Томаш сжал руки.
– Они охраняют нас, – пожала плечами Маржана. – С княжичем в столице всякое может случиться. Думаю, Баат и Чонгар уйдут, когда великий князь заплатит им.
Ну конечно! Ни один витязь не станет носиться по деревням просто так. Братец послал за ним немало охотников. Томаш надеялся перехитрить их всех и затаиться в столице. Жаль, не вышло.
Его снова потащили по нужной дороге, причём всячески – и руками, и хитросплетениями. Что Кажимер, что Добжа – оба пытались помыкать, полагая, будто Томаш – бесхребетный мальчишка. А ведь из-за этого он и сбежал из дома. Какая досада! Побегал-побегал – и ничего не достиг, скорее потерял.
– Не бойся, княжич, – у порога показался витязь. Рыжебородый, с заговорённой бусиной на шее и хитринкой в глазах. Доверять ему Томаш уж точно не стал бы: такой солжёт – и недорого возьмёт. – Мы тебя не обидим.
– Были охотники – стали цепные псы? – хмыкнул Томаш.
Рыжебородый дотронулся до рукояти меча, но доставать лезвие не стал.
– Баат, – осторожно произнесла Маржана.
– Шутишь – значит, здоров, – натянуто улыбнулся витязь.
Грязный, уставший, с синяками под глазами, он явно походил больше на разбойника с большака, чем на витязя из гридницы. С другой стороны, если брат послал его за Томашем – значит, доверял. К тому же рыжебородый… Точнее, Баат справился. Интересно, чего ему стоили те чары? Одной весны или двух?
– Этот молодчик ещё нас с тобой переживёт, – к ним присоединился второй. Вот этот точно раньше грабил купцов на большаке! Смуглый, хмурый, он источал злобу. Из дорого – только меч, остальное лохмотья. И чернота. Если от Маржаны веяло пламенем, то от этого витязя – буйной смертью.
К слову, о девке. Завидев второго, она побледнела, отложила гребень в сторону и прижалась к стене. Интересно, чем этот разбойник так напугал её? А