надо вырваться из этого ужасного климата. И все встанет по местам.
– Вот это вступление. Боюсь даже предположить, что за ним последует.
– И не надо пока. Давай-ка лучше еще по одной. Разлей, а я сало порежу.
Отец и сын провели в тишине (Pink Floyd, лившийся из музыкального центра, не в счет) необходимые манипуляции.
– В общем, видимо, пора наконец сказать, – начал Аркадий Николаевич. – Шила в мешке не утаить. Сынок, я влюбился…
Аркаша порадовался, что уже успел проглотить настойку и прожевать кусок сала. Иначе бы неминуемо подавился. Надо ли говорить, что после такого заявления его собственные проблемы тут же отошли на второй план?
– Не понял, – только и смог произнести видавший виды психолог после затянувшейся паузы.
– Чего непонятного? Я встретил женщину. И полюбил ее.
– Это как раз понятно. Но исходя из того, что ты решился мне об этом рассказать, ситуация зашла настолько далеко, что скрывать уже невозможно.
– Именно так. Шестой месяц беременности утаивать сложновато.
– Даже так!
– Да.
– Прости, пожалуйста, можно я еще выпью?
– Конечно. В чем вопрос?
Кузнецов, теперь уже, скорее всего, средний, налил и выпил сразу две рюмки подряд, опустив при этом фазу закуски. Вместо этого он интеллигентно понюхал пучок зеленого лука. Все это время отец молчал, не сводя глаз с сына.
– Спасибо. Боюсь, по-трезвому мне будет проблематично спокойно воспринимать эту информацию.
– А ты что, нервничаешь?
– Ну, как тебе сказать? С одной стороны, я уже большой мальчик, у меня у самого семья, дети. И, наверное, мне должно быть все равно, чем занимаются такие же взрослые люди. Лишь бы им было хорошо. Но, с другой стороны, твое заявление означает, что я теряю отца, причем при жизни. А я, знаешь ли, к тебе привык.
– Ты эгоист, сынок.
– А ты нет?
– Я? – Аркадий Николаевич смутился. – Наверное. Но ты себе не представляешь, как я полюбил!
– Папа, ты забываешь про мою профессию.
– А что такого в ней применительно к нашему разговору?
– А то, что я частенько имею дело с влюбленными людьми. Часто – безнадежно, еще чаще – достигшими твоего приблизительно возраста.
– Что же не так с моим возрастом? – отец начал закипать.
– Без обид. Но тебе уже не шестнадцать.
– И что? По-твоему, влюбиться можно, только будучи подростком?
– Нет, конечно. Банальное «любви все возрасты покорны» имеет право на существование. Однако, как показывает моя уже почти двадцатилетняя практика, бешеная влюбленность в преклонном возрасте к любви не имеет ни малейшего отношения.
– И что же это, доктор? – еще более неприятно спросил отец.
– Ты можешь иронизировать (и, кстати, я не доктор, хотя сейчас это и не важно). Но это не любовь. Как правило, это все что угодно: страсть, секс, желание помолодеть за чужой счет (сколько ей, кстати?), демонстрация всему миру псевдомаскулинности (смотрите, какой я, а вы думали, что мое либидо угасает!), тяга к приключениям, но не любовь.
– Почему же?
– Потому что в этом чувстве, опять же исходя из практики (тебя я ни в коем случае не склонен осуждать)…
– Спасибо и на этом.
– Пожалуйста. Так вот. Исходя из практики, в преклонном возрасте в этом чувстве слишком много эгоизма. Потому что как ни крути, а у адекватно сформированного человека жизненный опыт, то есть мозги, начинает доминировать над эмоциями. Они становятся вторичны. А любовь – в первую очередь сердечное чувство, то есть эмоциональное. Понимаешь?
– Пусть так.
– Значит, ты со мной согласен?
– Пожалуй. И за это историческое событие стоит выпить. А потом продолжим.
– Хорошо. Наливай.
Несмотря на то что выпито было уже очень много, оба Аркадия ни в одном глазу опьянения не ощущали.
– И тем не менее, мой дорогой сын, уже чувствующий себя отвергнутым, я буду называть свои ощущения любовью. Хотя по факту ты прав. Для меня они – возможность быть живым и молодым. Если по-честному.
– За откровенность – спасибо. Но неужели ты не понимаешь, что это неправильно?
– Не кричи, а то сейчас сюда ненужных нам пока свидетелей набежит. Почему неправильно? Если я хочу летать, если у меня бабочки в животе, если я жизни радуюсь?
– Потому что помимо тебя и той женщины, о которой ты пока ничего не рассказал, есть еще и, как ты выражаешься, «ненужный свидетель». Или, как ее еще называют, моя мать. Безусловно, не самый кроткий и смиренный человек на планете Земля, но проживший с тобой больше сорока лет. С ней-то как быть? Рассказать ей про бабочек?
Аркадий, пока говорил все вышеперечисленное, сильно распалился. Высказавшись же, замолчал. Немного подумал и налил себе еще.
– Вот это меня больше всего и тревожит, – задумчиво сказал отец. – Как Наташке сказать? Она же или меня грохнет, или сама повесится. Поэтому я и решил с тобой вначале это обсудить. Ты же специалист. Но, смотрю, не по адресу обратился.
– Для начала – я твой сын. А потом уже все остальное. Но правильно, что с меня начал. Хотя бы сюрпризом не будет. И что же ты намерен делать?
– Что тут делать? Ребенок-то ни в чем не виноват. И ему я нужнее, чем твоей матери. Придется уходить. Мы с ней много времени вместе прожили. Она, конечно, взрывная. Но, надеюсь, со временем поймет. К тому же совсем бросать я ее не собираюсь. Буду деньгами поддерживать. Приезжать.
– Хм. Ты думаешь, это можно понять? Когда твой муж уходит к молодой жене? Она же молодая?
– Да. Моя студентка.
Аркадий Николаевич последние несколько лет преподавал философию в известнейшем столичном вузе.
– М-даааа. То есть ей еще и двадцати пяти лет нет, я правильно понимаю?
– Двадцать один! – со странной гордостью сказал Кузнецов-старший.
– Папа! Ты же совершил все возможные ошибки! Над тобой смеяться будут!
– Кто? Старые обрюзгшие пни? Да они мне просто позавидуют. Потому что с ними двадцатилетние девушки уже лет сорок как не спят. А если и спят, то за большие деньги.
– А ты думаешь, что с тобой сошлись по большой любви? – подколол родителя сын.
– Я тебе сейчас вон тем ремнем по лицу дам, хочешь? – злобно спросил отец, показывая на ремень из своей коллекции с самой широкой пряжкой. – И не посмотрю, что тебе сорок лет. Я отец все ж таки.
– Ну уж извини, – твердо ответил Аркадий. – После твоих действий я считаю, что руки у меня развязаны. Может и бумерангом прилететь. И тогда посмотрим, кто отец, а кто блудливый старый пенек. Боюсь, правда, что на шум женщины наши сбегутся. И тогда тебе совсем кранты, – рассмеялся психолог. – Поэтому в твоих же интересах угомониться и подумать, что