Аркадий. Не для того я прошел через шквал унижений, выпрашивая у бывших разрешения поехать с детьми, чтобы так бездарно облажаться в первом раунде. С колой, конечно. И именно в этот момент меня и накрыло. Хотя было очень вкусно, а вокруг очень чистенько и тихо, и воздух чистый, и даже тепло, несмотря на северное расположение. И дети были счастливы. Они ведь вместе практически не бывают. Только на бабушкином дне рождения. А тут все время вместе. Им прикольно было общаться друг с другом и со мной. Это точно.
– Но ностальгия.
– Да. Вот хорошо все. Но как-то не так.
– И что же? Отдохнуть не получилось?
– Нет-нет. Я сумел вовремя, а главное, своими, так сказать, руками провести самотерапию и задавить любовь к Родине таким образом, чтобы она не мешала культурно отдыхать.
– Как же вам это удалось?
– Очень просто. Я заключил сделку! То есть пообещал сам себе, что следующим летом возьму детей и рвану по России-матушке. Скажем, до Байкала и обратно. А если получится, может, и до Владивостока.
– Изящно.
– Именно! А еще для того, чтобы это точно получилось во всех отношениях, включая пресечение возможных рецидивов, я продал идею детям. Не сразу, конечно, слегка присмотревшись.
– И как?
– Они в восторге! Теперь назад дороги нет. Осталось с маменькой согласовать. Но не думаю, что она будет против. Наоборот, поможет не только деньгами, но и связями. У нее по всей стране полезные люди раскиданы. В том числе многочисленные начальники туристических баз, егеря, мэры и так далее. Везде встретят как гарантов Конституции.
– Не сильно ли вы замахнулись, Григорий?
– Нет-нет. В самый раз, – опять широко улыбнулся клиент. – Нам же важен не статус, а отношение. На само кресло никто не претендует.
– В общем, как я понял, ностальгию вы победили быстро. И это хорошо. А после ничто не омрачало вашего путешествия?
– Нет. Легкий кризис был в Амстердаме.
– Вы все-таки не удержались и поехали туда?
– Я не мог не показать детям голландцев и Ван Гога, да и Нидерландов как таковых. Они же ни на что не похожи!
– Это верно.
– И там, пройдясь по главной улице от вокзала до королевского дворца и просто вздохнув в паре мест и почувствовав характерный запах марихуаны, подумал: «Вот я снова здесь, в месте, где можно все и тебе за это ничего не будет». Искушение было очень сильным. Но, как ни странно, этот же запах мне и помог. В нем, вы, наверное, знаете, есть легкая, такая тошнотворная, немного трупная нотка?
– Чего уж греха таить, этот запах мне знаком.
– Мне, как вы понимаете, даже очень. Но если раньше для меня он был предтечей удовольствия, то в этот раз смешанный с чем-то растительным аромат морга открыл мне глаза на действительность. Опыт был чрезвычайно полезным! В моем сознании выстроилась логическая последовательность, утрамбованная во времени и имеющая в качестве крайних точек удовольствие и смерть. Она визуализировалась очень четко. Особенно края. А вот середина, то есть развитие, как бы пропало. И для меня эта безусловная галлюцинация, секундная, как будто выпрыгнувшая из прошлого, где они случались постоянно, оказалась самой убедительной агиткой. Больше всего меня поразила пропавшая середина процесса. Она как бы была заменена на знак «равно».
– То есть совсем как на советских плакатах?
Григорий внимательно посмотрел на психолога, пытаясь понять, не смеется ли он. Но Аркадий и не думал потешаться.
– Именно. Разница только в том, что в начале пути был я сам – молодой, дурацкий панк из Строгановки, с дебильным ирокезом. А в конце – тоже я, только старый и облезший, но в красивом гробу. Это было очень быстро и очень четко. Буквально долю секунды. А потом меня о чем-то спросила дочка. И я немедленно картинку потерял. Но и желание покурить пропало незамедлительно. Как отрезало.
– Как говорят ютуберы: «Вот это поворот!»
– Мне пришла в голову эта же дурацкая фраза. Однако благодаря ей я впервые за долгое время улыбнулся. Совершенно беззаботно! И наконец-то камень с души свалился. Я понял, что все-таки жутко ненавижу то, что делал много лет. Но не себя, а именно наркотики, превратившие меня в ходячий овощ. И ощутил способность к настоящей, подлинной реабилитации. Более того, мне кажется, что она может закончиться чем-то еще более позитивным. Например, я хочу попробовать оставить хотя бы какой-то след в этом мире.
– Отрадно слышать! И что же вы хотите попробовать?
– А что я умею? Рисовать. Но живопись, даже на мой либеральный взгляд, умерла.
– Эвона как!
– Да, Аркадий Аркадьевич. Все, что мы можем сейчас наблюдать из прогрессивных течений, не более чем уловки декораторов. Только очень дорогостоящих. Все, что началось с импрессионизма и авангарда прошлого века, еще пытавшихся продать идею, закончилось на этапе Уорхола. Именно тогда собратья по цеху поняли, что можно неплохо кормиться и при жизни – для славы и высоких гонораров совсем не обязательно дожидаться собственной кончины. Главное – придумать продающую легенду. И вы посмотрите! Современное искусство на некоторых аукционах идет по цене Ренессанса.
– Разве это плохо?
– Для художников, безусловно, нет. Но я – ретроград. Считаю, что гений должен быть голодным. В противном случае процесс из творчества трансформируется в ремесло. А это разные вещи. Кстати, это не только живописи, а абсолютно всего касается – и искусства, и изобретательства, и науки. Как только появляются большие деньги, пропадают гении. Остаются высокооплачиваемые талантливые ремесленники и бездарные энтузиасты. И всех их объединяет одна черта: они не умеют рисовать. – Григорий зло засмеялся.
– Какой вы, однако, суровый.
– Что делать? Видимо, так проявляется деформация моего сознания.
– Возможно. Мы с этим еще разберемся. – Теперь улыбнулся Аркадий. – Каким же образом вы хотите использовать свой талант, если не верите в живопись?
– А очень просто! Буду работать на стыке искусства и технологий. Хочу делать мультфильмы. Вроде бы это изобразительное искусство, но живое и потенциально востребованное. А главное, я хочу втянуть в процесс моих детей. По тому, что я разглядел в них во время поездки, обоим может быть интересно. Со временем, может быть, и старшего удастся втянуть.
– А что за мультфильмы? Для какого возраста?
– Для моего, естественно, – опять рассмеялся Григорий.
– Пятьдесят плюс? – удивился психолог.
– Ну конечно нет! Двенадцать, максимум шестнадцать плюс. Потому что я все еще дитя несознательное. Иногда самому страшно. Уже и героя придумал. Точнее, увидел во время моего мимолетного камбэка.
– Вас же в образе панка?
– Да. Только я стилизую его под современные реалии. А в этом мне как раз дети помогут. У них потрясающая фантазия