погибших поэтах-омичах Борисе Богаткове, Сергее и Владимире Добронравовых, Николае Копыльцове, Иосифе Ливертовском и Георгии Суворове. Документы и фотографии Иосифа Ливертовского хранятся в архиве «Омские поэты, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны» в Омском государственном литературном музее имени Ф. М. Достоевского.
Из письма составителю книги от дальней родственницы Иосифа Марины Цаплиной:
Иосиф Ливертовский был двоюродным дедом моего мужа. Мы ездили в Омск, где Иосиф учился, и на Курскую дугу, где он погиб. Его имени не было на братской могиле. Мы долго занимались тем, чтобы оно появилось. Теперь на мемориальной стеле в поселке Успенском Дмитровского района Орловской области есть имя Иосифа.
А вот фотографии Иосифа у нас нет. Есть только снимки его сестер Беллы и Эсфирь и фото отца, который был против того, чтобы Иосиф курил, но, провожая сына на фронт, подарил пачку папирос…
Из писем Иосифа Ливертовского:
Иосиф – сестре
27 февраля 1936
Здравствуй, Бэллочка. Ты просишь уже напечатанных стихов, но, к сожалению, литературная страница еще не вышла и выйдет неизвестно когда… Ничего с неба не падает. Мне не нужно ни от кого титула, мне не нужно никакого звания, мне нужно овладеть языком – понимаешь? – русским языком. И я добьюсь этого. Это вошло в мою страсть, во все мое существо. Стихотворение может заставить меня смеяться, плакать, страдать, блаженствовать… Я окончательно решил работать над каждой строчкой – чеканить стих. До сих пор я писал быстро и бессознательно. Учиться, конечно, я продолжаю. Руковожу литературным кружком в институте. Готовлю доклад для группы – зависимость формы стиха от содержания. Играю много в шахматы.
Август 1941
Здравствуй, дорогая сестричка!.. Хочется скорее в бой. Сейчас мне присвоено звание младшего сержанта и отдано в распоряжение отделение. Несколько раз пытались отправить меня в артиллерийскую школу, но все возвращали. На днях, кажется, куда-то отправят. Недавно спрашивали о том, какой институт я окончил, адрес, кто из родных судим, сколько и за что имел взысканий и каких, какой знаю иностранный язык. То, что мне знаком немецкий, очевидно, вполне удовлетворило требованиям, так как еще и другие в этот список попали, знающие немецкий язык. Куда меня думают послать – угадать невозможно… Фашизм будет разбит, я не сомневаюсь. Я совершенно тверд, спокоен и готов ко всяким неожиданностям. Только о родителях с грустью думаю, жаль стариков.
Пиши мне чаще. Да, прошу совета: думаю вступить в партию. Ты меня хорошо знаешь. Что скажешь?
Что сейчас делаю? Занимаюсь, читаю и ежедневно издаю стенную газету. Твой брат Юзик.
Иосиф – однокурснице Марине Миловой
Осень 1941
…Недавно был такой случай в полку. В Ленинской комнате читал стихи Сталинградский поэт Владимир Брагин (рядовой боец). Это молодой хороший (как выяснилось впоследствии) парень. Он печатает в окружной газете ура-патриотические стихи на тему – «раньше было плохо, теперь – хорошо». Знает сам, что стихи плохие, но находит возможным получать за это хорошие деньги и авторитет. Я разругал его на этом выступлении, как полагается. Меня шумно поддержали красноармейцы, повторяя за мной, что в стихах Брагина нет лица красноармейца, нет подлинной жизни, настоящих переживаний. Есть только газетный трафарет. О моем выступлении говорил весь полк. Все были довольны, потому что Брагин несколько заносчив. Но тут произошло неожиданное. Брагин нашел меня, и мы подружились…
Мне вот пишет Иван Коровкин, чтобы я дневник вел. Но это он по наивности. Если бы кто-нибудь увидел мои записки – пропащее дело.
С какой стати я, неряха и совершеннейший в медицине невежда, должен стать блюстителем чистоты, опрятности и здоровья?[24] Правда, к слову сказать, я уже посидел за нарушение простейших правил санитарии и гигиены и за неуважение к начальству… Начальник санслужбы, между прочим, замечательный человек: культурный, вежливый. Мы часто беседуем вечерами, он любит стихи, уважает меня.
Стихотворения Иосифа Ливертовского
Молоко
От меня уходит далеко
Вместе с детством и зарей багровой
Дымное парное молоко,
Пахнущее степью и коровой.
Подымалось солнце – знамя дня;
Шло к подушке, рдело надо мною,
Заставляя жмуриться меня,
Закрываться от него рукою.
А в сарае млела полутьма
Под простой соломенною кровлей -
Прелое дыхание назьма,
Слабое дыхание коровье.
На заре приятно и легко
(Сон еще плывет над головою)
Пить из белой кружки молоко,
Ароматное и молодое.
Выйти степью свежею дышать,
Чтобы сила жизни не ослабла,
На коне чубаром выезжать
В синеву полей на конных граблях.
Много было нас, и часто зной
Заставлял бродить тропой лесною.
Этот лес казался мне сплошной
Блещущей горячею листвою.
В нем была рябая полумгла
От просветов солнечных и пятен,
Там костянка крупная могла
Прятаться за каждым стеблем смятым.
Там она цвела и, может быть,
Зреет под далеким небосклоном…
Снова бы с мальчишками бродил
По лесам и зарослям зеленым.
От меня уходит далеко
Вместе с детством и зарей багровой
Дымное парное молоко,
Пахнущее степью и коровой.
1939
В поезде
Окно и зелено, и мутно,
В нем горизонта полоса;
Ее скрывают поминутно
Мимо летящие леса.
Стреляет темень фонарями,
А звезды с ними заодно
Стремятся низко над полями
И режут наискось окно.
Их быстрота неимоверна,
Они подобны беглецу;
Они сбегаются, наверно,
Обратно к старому крыльцу.
И хочется бежать полями,
Бежать, подобно беглецу,
За звездами и фонарями
Обратно к старому крыльцу.
Запутанной лесной тропою
Достиг бы я того звонка,
Когда б не знал, что не откроет
Дверей мне милая рука,
Когда б не знал, что по откосам
Другой состав стремится вдаль,
Что у тебя в глазах печаль,
А думы мчатся вслед колесам.
1940
Папиросы
Я сижу с извечной папиросой,
Над бумагой голову склоня,
А отец вздохнет, посмотрит косо -
Мой отец боится за меня.
Седенький и невысокий ростом,
Он ко мне любовью был таков,
Что убрал бы, спрятал папиросы
Магазинов всех и всех ларьков.
Тут же, рядом, прямо во дворе,
Он бы сжег их на большом костре.
Но, меня обидеть не желая,
Он не прятал их, не убирал…
Ворвалась война, война большая.
Я на фронт, на запад уезжал.
Мне отец пожал впервые руку.
Он не плакал в длинный миг разлуки.
Может быть, отцовскую тревогу
Заглушил свистками паровоз.
Этого не знаю. Он в дорогу
Подарил мне пачку папирос.
1942
Гвардейское знамя
Алый шелк широко развернули,
Стали строже удары сердец.
На почетном стоит карауле
У заветного