и учтиво, и холодно.
Господин Рене де Лорж был не из тех, кто стесняется признать свою вину.
— Непременно навещу вас, господин советник, — сказал он, — хотя бы только для того, чтобы загладить учиненную сегодня непристойность. Но не будьте слишком строги: мы в Эксе так редко веселимся, что теперь у всего города мозги навыворот. Я немного выпил, и ваш почтенный племянник тоже.
Господин де Сен-Совер в самом деле немного пошатывался.
Господин Рене де Лорж отступил назад и поклонился.
Советник ответил на его поклон.
— До свидания, милостивый государь, — сказал он, — и доброй ночи.
Господин де Сен-Совер повернулся было вслед за приятелем.
— А вы останьтесь! — повелительно обратился к нему советник.
Нельзя не послушаться дядюшки, если ты его наследник и говорят, что у него сто тысяч ливров ренты.
И господин де Сен-Совер остался.
Советник с безукоризненной учтивостью проводил господина де Лоржа, закрыл дверь и указал племяннику наверх:
— Пойдемте со мной, сударь.
"Поплатится у меня за это негодяй Рене! " — думал молодой следователь, начиная трезветь.
Они поднялись на четвертый этаж. Дядя провел племянника в кабинет.
Это была просторная комната, холодная и темная, со старинной черной мебелью, с потрепанным ковром; вдоль всех стен стояли полки с рядами пыльных книг; на камине не было зеркала.
Над стенными часами висел портрет, изображавший канцлера Лопиталя.
Советник вновь посмотрел прямо на племянника:
— Ах, сударь мой! — сказал он. — Если бы я только знал, что вы так обесчестите мантию, — я ни за что не допустил бы вас носить ее!
— Дядюшка…
— Вы магистрат, сударь мой, — продолжал советник Феро, — вы судебный следователь, а одеваетесь, как паяц! Это недостойно.
— Дядюшка, простите меня… Клянусь вам…
— Сударь, — величаво продолжил старик, — ныне, в тот час, когда вы бегаете по улицам с подобными вам сумасбродами, почтенная, древняя фамилия в трауре льет слезы.
Господин де Сен-Совер затрепетал.
— Человек томится в темнице, над ним тяготеет страшное обвинение, а вы не ищете денно и нощно доказательства его вины либо невиновности, не стремитесь неустанно очистить свою совесть, но проводите и дни, и ночи в удовольствиях и разгуле! О да, — продолжал старик, — у вас и вправду в свете не такая репутация, как у злобного мрачного человека по имени советник Феро! Вы славно танцуете, у вас красавица жена; вы восхитительно ведете контрданс; у вас английские лошади, вы отремонтировали свой особняк, обставили его роскошной мебелью и разорительными безделушками; когда вы едете в суд, сидя в открытом ландо или сами правите тильбюри, запряженное великолепным рысаком, люди завидуют вам, женщины шлют вам улыбки и говорят:
— Вот самый обольстительный в мире судебный следователь — как славно! Он-то не живет, затворившись в деревне, как дикарь, как скопидом, как этот жуткий советник Феро, который всюду видел преступников, который заставлял нас всех трепетать, когда садился на свое место!
Нет, его племянник не будет чахнуть всю ночь над делами, не будет одеваться, как бедняк, не будет есть на щербатых тарелках и носить пожелтевшее дырявое белье!
Он не будет жить в трущобе на четвертом этаже дома, который сдает всяким темным личностям. Нет-нет! Дядюшка — жмот и угрюмец, зато племянник — порядочный человек!
В голосе старика звучал такой едкий, жестокий сарказм, что господин де Сен-Совер склонил перед ним голову, как те преступники, которых они допрашивали по должности.
Вдруг дядя прервался, перестал ходить взад и вперед по кабинету и пристально поглядел на племянника.
— Послушайте меня, — сказал он. — Вы сын моей сестры и мой единственный родственник. Когда-нибудь к вам перейдет мое состояние, и не явись вы ко мне нынче ночью — может быть, до смерти моей не узнали бы того, что я скажу вам теперь. Надеюсь, я еще успею дать вам урок.
Господин Феро сел в кресло.
— Племянник, — продолжал он, — сорок лет я служил правосудию. Я был магистратом непреклонным, покорным лишь своей совести и закону. Обо мне пошла тягостная, даже зловещая слава. Утверждали, что я человек пристрастный и мстительный. Это ложь. Те, кто пустил эту молву, на меня клеветали.
Я был орудием закона, поражал тех, кто подлежал строгости закона, а всякий раз, когда находил человека невинным, становился на колени и благодарил Бога.
Однажды я ошибся — человеку свойственно ошибаться. Я оплакал мою ошибку и поклялся когда-нибудь непременно искупить ее.
Вот, сударь мой, каким я был магистратом.
Не желаете ли послушать, что я за человек?
Я богат: у меня сто тысяч ливров ренты? Что я делаю с этим богатством, огромным для наших мест?
Послушайте свет — и вам скажут:
Советник Феро — старый сквалыга; он где-то прячет свои деньги, себе отказывает в самом необходимом, племяннику ничего не дает и разве что иногда подаст монетку нищему.
Ведь так говорят? Отвечайте!
Господин де Сен-Совер потупился и молчал.
— Так вот! — продолжал господин Феро. — Свет и здесь ошибается и клевещет на меня, потому что я все свои доходы трачу.
При этих словах господин де Сен-Совер поднял голову и испуганно посмотрел на дядюшку: ему подумалось, не сошел ли тот с ума — ведь лгать он был совершенно не способен.
— Я трачу все свои доходы, — повторил господин Феро, — и сейчас вам это докажу.
С этими словами он открыл ящик в книжном шкафу, достал оттуда толстую тетрадь, положил ее на стол и сказал:
— Вот моя приходно-расходная книга.
Молодой магистрат изумленно молчал.
V
Советник раскрыл тетрадь и положил ее перед племянником.
На каждой странице стояла дата: год и один из четырех месяцев — январь, апрель, июль, октябрь.
— Читайте, — велел советник.
Господин де Сен-Совер раскрыл первую страницу и прочел:
"Январь 1829-го. — Получено от фермера в Ла Пулардьер три тысячи франков в уплату первой четверти аренды.
Получено от нотариуса г-на Боннара тридцать две тысячи франков как доход, ипотечный и по большой книге, за второе полугодие 1828 года.
Получено от Жана-Луи, фермера в Тур-д’Эг, тысяча пятьсот франков наличными.
Итого: Тридцать шесть тысяч пятьсот франков".
Страница была разделена на два столбца. Первый столбец был отведен доходам.
Во втором господин де Сен-Совер прочел:
"Дано Милону шесть тысяч ливров для Тулона.
Покупка дома вдовы Оноре, включая расходы на купчую, — восемнадцать тысяч франков.
Страхование жизни сына Оноре — тысяча двести франков.
Разное — три тысячи франков.
Несправедливо уволенному исполнителю высшей меры наказания — четыре тысячи франков как возмещение убытков".
Господин де Сен-Совер впал в оцепенение и даже не смел спросить, что это означает.
— Я вижу, вы не понимаете, — сказал господин Феро.
Господин де Сен-Совер