ней с этой саркастической фразой. И что же господин де Монбрен, волей Провидения избежавший смерти, говорит суду? — "Мы были одни, жизнь моя была в его руках; я уже почитал себя мертвым, и он сказал мне то-то и то-то. Следовательно, человек, лица которого я не видел, но который говорил мне о моей племяннице, был господин Анри де Венаск". Если бы потерпевший сказал так, он выдвинул бы против барона самое неопровержимое обвинение, и судьи вынесли бы обвинительный приговор. Но потерпевший с преступником были не одни, — заключил свою речь господин Феро.
— Но, дядюшка, — ответил господин де Сен-Совер, — вы же понимаете, что прочие разбойники были осведомлены о мотивах своего капитана. Ему незачем было перед ними таиться.
— Но меня сейчас интересуют не разбойники, а слуга. Господин де Сен-Совер недоуменно помотал головой.
— Слуга, который слышал эти слова, мог рано или поздно повторить их своей молодой хозяйке и таким образом попросту убить ее. Почему в хозяина стреляют, а лакея оставляют в живых? Выстрел уже прозвучал; бандитам не о чем тревожиться, они могут уходить, не спеша. Трупом больше, трупом меньше — какая им разница? Но нет — они уходят, оставив слугу связанным, но живым. Зачем? А затем, чтобы потом когда-нибудь мог прозвучать голос, говорящий: "Капитаном черных братьев был тот, кто хочет жениться на мадемуазель де Монбрен, то есть господин де Венаск".
— Дядюшка, — сказал господин де Сен-Совер, — то, что вы говорите, совершенно меняет все мои выводы.
— Иначе говоря, — продолжал господин Феро, — то, что ты считаешь доказательством вины, — для меня доказательство невиновности.
— Но, дядюшка…
— Послушай теперь меня до конца. Ты, должно быть, удивляешься, почему я так усердно ищу доказательства в пользу племянника после того, как я так упорно преследовал его дядю — Большого Венаска.
— Но ведь вы считали его виновным?
— Разумеется. Неужели иначе я не оставил бы это дело?
— Однако он был оправдан.
— Да, признаюсь — к моему величайшему удивлению.
— И все же он был виновен.
— Десять лет я так и думал.
— Вот как?
— А теперь у меня есть доказательство, что он был невиновен, а я ошибался.
Господин де Сен-Совер опять помотал головой.
— Погоди немного, — сказал старый магистрат. — Господин шевалье де Венаск имел шесть с половиной футов роста. Этот необычайный рост был одной из самых убедительных улик против него. На месте преступления нашли пистолет с гербом на рукоятке. Это был герб рода Венаск. Шевалье не мог объяснить, где он был той ночью, когда убили старого господина де Монбрена. Слухи в обществе тоже обвиняли дворянина-великана, и я, когда настал день суда, был уверен в обвинительном приговоре. По счастью, Провидение не дремало, и невиновный не был наказан вместо виновного.
— Но как же, дядюшка, — в недоумении спросил господин де Сен-Совер, — как же вы нашли доказательства его невиновности?
— Десять лет спустя я встретился с настоящим убийцей.
— Не может быть!
— И он признался мне в своем преступлении.
— Боже мой! — воскликнул совершенно пораженный господин де Сен-Совер.
— Это было пять лет тому назад, — продолжал господин Феро. — Я только что вышел в отставку. Ты знаешь, что у меня есть фермы в департаменте Воклюз, возле Апта, в долине Калавон?
Господин де Сен-Совер кивнул.
— Я поехал туда. Возвращался я в дилижансе — девятиместной карете: шесть мест внутри и три — в купе за козлами. Форейтора не было: правил только кучер.
Дело было зимой. В горах было холодно, вершины покрылись снегом, путников было мало.
Внутри сидели две женщины, я один в купе. Из Апта мы выехали в три часа ночи, а около пяти утра были в Лурмаренском ущелье.
Ты можешь представить себе этот узкий дол, дорогу, что бежит между рядами отвесных скал высотой в сто футов, на которых кое-где торчат корявые чахлые кусты.
На десяток километров ни дома, ни поля — никаких следов человеческого пребывания.
Ты знаешь: когда зима сухая, урожай плохой — грабежи на больших дорогах становятся чаще: в горах грабители как раз и укрываются.
Итак, когда мы въехали в ущелье, было пять часов утра — стало быть, еще совсем темно.
Дорога, заснеженная и обледеневшая, была так дурна, что лошади, даже подкованные по-зимнему, спотыкались на каждом шагу.
Я задремал. Вдруг карета остановилась.
Я разом проснулся. Как ни было темно, можно было разглядеть черные тени, перегородившие дорогу. Кучер, обезумев от ужаса, спрыгнул с козел.
Я тотчас понял, с кем мы имеем дело.
Четверо с лицами, завязанными платками или вымазанными сажей, и с ружьями на плече велели путникам выйти из дилижанса.
Женщины вопили; кучер не знал, что делать; я сохранял хладнокровие и спокойно вышел на дорогу. Разбойники подошли ближе.
Сначала они занялись женщинами — отняли небольшие деньги, что были у них при себе.
Потом тот, что был у них за главного, подошел ко мне.
Это был человек громадного роста; лицо его было вымазано сажей, а волосы совершенно седые.
Этот громадный рост заставил меня кое-что вспомнить — и кое-что заподозрить.
Самой грозной уликой, некогда выдвигавшейся против господина де Венаска, был его необычайно высокий рост — а теперь передо мной был грабитель с большой дороги такого же роста.
Этот человек подошел ко мне, положил руку на плечо и спросил:
— Вы советник Феро?
— Я Феро, — ответил я, — только я больше не советник.
— Это к вашему счастью, — засмеялся он. — Так бы мы вас убили, а так только ограбим.
Со мной было довольно много денег: четыре тысячи франков.
Бандиты знали это.
Я отдал им кошелек, часы и четыре тысячи франков золотой и серебряной монетой, которые были у меня в чемодане.
Грабителям этого было недостаточно. Один из них захотел снять у меня перстень с пальца — вот этот. — Господин Феро показал племяннику перстень с печаткой у себя на левой руке. — Великан говорил, чтобы мне его оставили.
Один из бандитов сказал тогда:
— До чего ж у нас великодушный капитан!
От этого слова я вздрогнул.
Я снял перстень с пальца, протянул его высокому старику и сказал:
— Друг мой, вы, я вижу, обо мне слыхали.
— Еще бы! — ответил он. — Да кто же вас не знает, черт побери?
— Верите вы моему честному слову?
— Вполне.
— Поверите, если я вам поклянусь, что вы можете спокойно, средь бела дня прийти ко мне в имение Ла Пулардьер, чтобы вернуть мне это кольцо, получить за него тысячу франков и уйти, как пришли без всяких помех, а я на вас не донесу, даже зная, кто вы? Это кольцо