– привычка, перенятая у Макара, – и думал о жене.
Спустя пару минут до него дошло, что в комнате тихо.
Бабкин взглянул на друга. Илюшин смотрел в окно – и молчал.
Ему стало не по себе.
– Макар? – осторожно позвал он.
Илюшин сидел неподвижно.
– Короче, тут такое дело… – примирительно начал Сергей. – Машка стихи читает вслух. Ну, ему… Ребенку. Вечерами ходит, декламирует по памяти. Руку на живот положит – и читает… всякое. Я, наверное, от нее набрался, лезет уже из ушей…
На ушах он споткнулся.
Макар повернулся к нему, и по лицу его Сергей понял, что его последнее завуалированное извинение пролетело мимо Илюшина.
– Рамы, – сообщил Макар.
Бабкин ощутил облегчение пополам со злостью. Пока он делился сокровенным, Макар размышлял о чем-то своем. Это по-прежнему тот же человек, который способен вывести его из себя парой фраз.
Но хорошо, что в мире есть неизменные вещи.
– Что – рамы? Рамы надо поменять?
– Картины Акимова были без рам.
– Ну и что?
– Все остальные были в рамах. А акимовские – без рам. Это важно.
– Почему?
– Не знаю, – сокрушенно сказал Илюшин.
Он вытащил телефон. Бабкин с удивлением слушал, как он здоровается с Мироном и принимается расспрашивать его о работах. Акимов недоуменно отвечал. Наконец Илюшин дошел до оформления картин.
– Рамы? – расслышал Сергей. – У меня на них денег нет. Вот и все объяснение.
У Илюшина прояснилось лицо.
– Спасибо, Мирон Иванович, вы очень помогли, – с чувством сказал он и нажал отбой, оставив Акимова в еще большем недоумении.
Следующий его звонок был Анаит Давоян. С девушкой Макар не стал ходить кругами, сразу спросив, откуда возникли рамы для «Владыки мира» и «Тигров» и сколько они стоили.
Бабкин встрепенулся. Он наконец-то понял, к чему ведет Макар. Антонина Мартынова упоминала о том, что Анаит обегала все антикварные салоны Москвы, чтобы найти для Бурмистрова искомое…
Когда Илюшин закончил разговор, Сергей понял по выражению его лица, что у них в руках кончик ниточки.
– Антикварная лавка «Корабельников и сын», – сказал Макар. – Анаит Давоян приобрела там две рамы размера сто на восемьдесят сантиметров чуть больше месяца назад. Вернее, она приобрела две картины. По ее словам, сами полотна – новодел излета девятнадцатого века, пошлый и плохо написанный модерн.
– Конец девятнадцатого века – это новодел? – удивился Сергей.
– Так она утверждает. Готова нам их показать, если захотим. Они хранятся в мастерской Бурмистрова. В то время эти широкие, избыточно украшенные рамы вошли в моду, их делали в самых разных мастерских. Картины ценны только возрастом, художественных достоинств в них нет. Анаит вынула их из рам и вставила туда «Тигров» с «Барсом».
– А стоимость? – осторожно спросил Сергей.
Макар назвал сумму и добавил:
– Здесь есть нюанс. Анаит утверждает, что купила их очень выгодно, продавец не понимал их истинной ценности и вообще был убежден, что продает ей не рамы, а картины. Она, естественно, не посвящала его в свои планы. Однако этот человек – сын владельца салона. Он подменял уехавшего отца. Чтобы выяснить, сколько стоят рамы на самом деле, нам нужно встретиться с Корабельниковым-старшим.
* * *
Шкафы выглядели как обломки Ноева ковчега. Им придали новую форму, вырезали дверцы и вставили ящики, но темно-красное дерево в прожилках еще помнило эхо шагов жирафов, с медлительным достоинством восходивших на палубу.
Бабкина окружали вещи, извлеченные из прошлого. Вешалки, которые заняли бы половину прихожей в его квартире. Гобеленовые кресла. Букинистические сокровища: потертые кожаные переплеты с тиснением, тускло поблескивающие фермуары, серебряные и эмалевые накладки – словно надгробия на могилах. Мир предметов увесистых, массивных, внушительных.
Он остановился перед буфетом. На левой дверце были вырезаны пахари, идущие по полю. На правой женщина кормила поросенка. Выпуклый, как бочонок, поросячий бок так и притягивал к себе.
– Не прикасайтесь, пожалуйста, – проскрипели за его спиной.
– Да, извините…
Пока Сергей восхищался мебелью, Макар задержался возле витрины с чайными сервизами. Молочный отсвет на стенках костяного фарфора. Золотая кайма. Причудливые формы кофейников – предмета, почти безвозвратно исчезнувшего из обихода. Крышки словно элегантные шляпки на дамах, выехавших на скачки.
Хрупкость и стойкость. То, что должно было разбиться много лет назад, пережило своих владельцев и их потомков. Каждая чашка, каждое блюдце были окружены прозрачным коконом замершего времени. Казалось, дотронься до любой из них – и прикоснешься к тому столетию, которое так бережно сохранило нежный фарфор, безжалостно растворив без следа куда более прочные вещи.
Внимание Илюшина привлекла маленькая желтая пиала, на которой был нарисован воробей, клюющий гроздь рябины.
– Воробей в китайской культуре считается вестником, несущим благие новости, – раздался сипловатый голос за его спиной. – Символ счастья и прихода весны.
– Однако сейчас октябрь, – сказал Макар, не оборачиваясь. – Трудно спорить с календарем такой маленькой птичке.
– Кто знает, кто знает! Воробей – это хорошее предзнаменование. Прошу вас, посмотрите поближе.
Из-за спины Макара выдвинулся пожилой мужчина с чисто выбритым обрюзгшим лицом. Вынув пиалу из витрины, он передал ее гостю.
Пиала оказалась почти невесомой. Макар спросил цену и, услышав ответ, понял, что воробей определенно являлся хорошим предзнаменованием для хозяина лавки.
Он расплатился и сказал:
– В прошлом месяце у вас купили две картины. Конец девятнадцатого века, Германия, если не ошибаюсь.
– Было, – подтвердил мужчина, не поднимая на него глаз. Он упаковывал чашку.
– Я видел эти картины у своего знакомого и теперь ищу похожие, – сказал Макар. – Хочу подарить старому другу на юбилей. Он любитель такого… романтического стиля.
Илюшин понятия не имел, что за картины были вставлены в рамы, в которых теперь красовались тигры с барсом, но, судя по тому, что хозяин лавки покивал, он попал в точку.
– Да, немецкий романтизм всегда в цене, всегда прекрасно смотрится. Есть кое-что в том же духе, схожей школы. Пойдемте, я вам покажу…
За небольшой дверью, куда нырнул хозяин, оказалось помещение, сверху донизу забитое предметами. Тикали напольные часы, светились прозрачно-желтыми шляпками, как ядовитые поганки, настольные лампы. Из-за гигантского подсвечника на Макара неожиданно уставился гипсовый бюст Ленина. Илюшин аккуратно обошел вождя и устремился за своим проводником. Бронзовые скульптуры, декоративные вазы, малахитовые столики… Он был в пещере сокровищ.
Они остановились у дальней стены, увешанной картинами.
– Вот, пожалуйста. – Владелец указал наверх.
Макар узнал в верхнем ряду знакомые рамы. Да-да, финтифлюшка на загогулине, ослепительная роскошь.
– Вряд ли это сами назарейцы, – сказал владелец, задрав голову и потирая подбородок. – Хотя стилизация под итальянское искусство раннего Ренессанса, безусловно, отсылает именно к ним… Обратите внимание на багеты. Глубокий профиль. Ширина. Великолепное обрамление, и они никогда не потеряют в цене, только приобретут. Очень достойный подарок. И, разумеется, вечные сюжеты…
Илюшин как раз рассматривал сюжеты. На одной картине рыцарь в доспехах вздымал коня на фоне леса. На другой золотоволосая дама играла с барашком. Обе картины показались ему слащавыми.
– Великолепно, – с чувством сказал он. – Но боюсь спрашивать о цене.
– Более чем гуманная, – успокоил владелец.
И назвал гуманную цену.
Илюшин посмотрел на него.
– Давайте вынесем