Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Трогай, изобретатель!
В открытом поле в лицо ударил сильный леденящий ветер. Эдисон сел в санях боком, прячась в воротник. Васюрка лег ничком в сено. Около старой скотобойни они свернули с дороги, съехали на озеро и остановились под обрывистым берегом. Васюрка, заложив пальцы в рот, три раза свистнул. Из полуразрушенного здания бойни тотчас же вышел мужчина и быстро направился к подводе.
– Дядя Филя идет! – сказал Эдисон, пританцовывая на льду.
– Здорово, хлопчики! – громко приветствовал солдат. – Все ли благополучно?
– Все в порядке, дядя Филя, – ответил Васюрка, – только у тебя на усах сосульки.
Дядя Филя пошевелил губами, словно хотел сбросить с прокопченных усов ледяшки, и сказал:
– Мы ночью сюда пришли. Мороз – что надо!
Он снял мохнатую рукавицу и помахал ею.
Через несколько минут подошла сильно укутанная женщина. она откинула на плечи шаль, и бывшие школьники узнали свою учительницу.
– Здравствуйте, Лидия Ивановна! – почти одновременно поздоровались Эдисон и Васюрка.
– Здравствуйте! – Учительница пригляделась к ним. – Это Лежанкин, а это Чураков, кажется?
Лидию Ивановну усадили в сани и до самых плеч завалили сеном. Васюрка теперь устроился рядом с Эдисоном.
– Через перешеек езжайте, здесь людей меньше! – напутствовал дядя Филя.
Выбрались на дорогу. Заскрипели полозья. Гнедко бежал резво, забрасывая Эдисона комками спрессованного дорожного снега.
– А дорогу вы знаете? – спросила Лидия Ивановна.
– Знаем! – в один голос откликнулись ребята.
– Народ вы бывалый, да не учитесь – вот что худо! Как жалко, что ты, Лежанкин, исключен из школы, я очень за тебя переживаю. И ты, Чураков, не ходишь. Слыхала я, нужда вашу семью задавила! Учиться надо, ребятки, – говорила Лидия Ивановна. – Вы будете жить в интересное время!
– А вы разве не будете? – спросил Васюрка.
– Я? Не знаю, доведется ли. Годы свое берут, да и время тревожное. Одно твердо могу вам сказать – вас ждет чудесное будущее, много за это крови пролито в России. Народ своего добьется, вы еще будете учиться. А сейчас бороться надо.
– Лидия Ивановна, выходит, что вы Новый год в лесу встретите?
Учительница вздохнула.
– Скорее всего, в тайге, ребятки! Подумать только, наступает 1919 год. А давно ли... По-разному мне приходилось встречать Новый год, по-разному. Вот помню...
Шурка, слушая, склонился к учительнице. Боясь помешать рассказу, он перестал покрикивать на коня и только изредка подергивал вожжами. Коль быстро понял, что им управляет неопытный возница, и с рыси перешел на шаг...
Много лет тому назад в новогоднюю ночь на одной из окраинных улиц старого Петербурга под уличным фонарем стояла девушка. В руках она держала небольшую корзинку. В корзинке лежал динамит. Его надо было передать одному студенту для подпольщиков, которые делали бомбы. Свидание со студентом было назначено на 12 часов, когда в домах и лачугах огромного города поднимут хрустальные бокалы, простые рюмки и железные кружки с вином. В этот час на улицах не будет лишних свидетелей... Но прошло пять минут, десять, а студент не появлялся. Вдруг из-за угла вынырнул городовой. «С Новым годом, барышня!» – сказал он и даже честь отдал, а потом предложил следовать за ним в полицейский участок. Вошли на мост. По нему на всех парусах мчался навстречу опоздавший студент. Увидев девушку рядом с городовым, он сразу смекнул в чем дело, представился пьяным, бухнулся под ноги фараону и свалил его. Девушка с корзинкой бросилась наутек. На мосту завязалась борьба. Фараон оказался сильным, заломил студенту руки и привел его в участок. Прямых улик у полиции не было, но за нападение на царского слугу студента исключили из университета и посадили в тюрьму.
Когда его выпустили, они вместе с Лидией Ивановной уехали в один из южных городов России, вместе учились, вместе занимались в марксистском кружке и ходили на заводы призывать рабочий класс к борьбе с царским самодержавием. Студент уже стал врачом, девушка – преподавателем русского языка. Врач имел частную практику. Днем он принимал больных, а по ночам в его квартире собирались подпольщики. Под предлогом встречи Нового 1903 года было устроено большое собрание. Но по доносу провокатора собрание разогнала полиция. Более десяти участников, в том числе и хозяин квартиры, были арестованы, их судили и приговорили к длительному заключению. Лидию Ивановну из школы уволили как политически неблагонадежную. Перебивалась она частными уроками, растила сына. Муж бежал из тюрьмы и в 1905 году погиб на баррикадах Красной Пресни в Москве. Сын, став студентом, вступил в социал-демократическую партию, в 1916 году его сослали на Акатуевскую каторгу за революционную работу. Он умер от чахотки за месяц до Февральской революции. Лидия Ивановна приехала на могилу сына. В Россию не вернулась, осталась в Забайкалье, где с большим трудом устроилась в школу...
Давно уже кончился рассказ, а Эдисон и Васюрка все еще сидели молча, готовые заплакать – они ведь раньше не знали, какой путь прошла их учительница.
Копь шел в гору, напрягаясь изо всех сил. Начался перешеек. Все встали с саней: на ходу можно быстрее согреться, да и лошади легче. на самой вершине, когда уже собирались снова сесть в сани, Васюрка толкнул Эдисона.
– Навстречу кто-то едет!
И верно, снизу поднималась подвода. Лидии Ивановне пришлось сойти с дороги н скрыться в густом ельнике. Элисон и Васюрка отъехали сажен на 10 – 15 и начали для вида проверять упряжь. Около них остановился серый жеребец, впряженный в легкую, красивую кошевку, в ней сидел известный всему поселку толстяк Жердев. В медвежьей дохе он сам походил на медведя. Мясник с трудом вылез из кошевки.
– Крушение поезда, что ли? – спросил он, не здороваясь.
– Да вот супонь перевязывали, – ответил Эдисон.
– Спичек не найдется ли, женихи?
Эдисон достал коробок, сам свернул цигарку и закурил вместе с толстяком.
– Куда направились? – допытывался Жердев.
Отвечал, как условились, один Эдисон:
– Сами знаете, праздники подкатывают: рождество Христово и Новый год. За елкой едем!
– За елкой? – удивился мясник.
- Тучков мост - Николай Федоров - Детская проза
- Про любовь - Мария Бершадская - Детская проза
- Новые рассказы про Франца и школу - Кристине Нёстлингер - Детская проза