Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

В 1918 году Ленин всю власть в деревне отдал комбедам — комитетам бедноты. Эсеры, которые еще входили в состав ленинского правительства и в Советы, резко выступили против произвола люмпен-погромщиков. Зиновьев, как всег­да, «пламенно» возражал: «Не плакаться надо, что в дерев­ню, наконец, пришла классовая борьба, а радоваться, что деревня начинает, наконец, дышать воздухом гражданской войны».

Феликс Дзержинский — практический организатор «крас­ного террора». Несмотря на заслуги перед партией — шесть арестов, три побега из ссылки, 11 лет неволи, фана­тизм в работе, — спал в кабинете за ширмой, Ленин не пус­тил Дзержинского в Политбюро. Держал на политических за­дворках. Но, зная характер Железного Феликса, поставил его на пост главного карателя как «пролетарского якобинца». Рассуждения о том, что «чекистом может быть человек с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем», — ложь. «Сам Дзержинский не был никогда расслабленно-челове- чен», — заметил его преемник Менжинский. Первыми, кого казнил Дзержинский без суда и следствия, были бывшие цар­ские министры. Дзержинский издавал свой «теоретический» журнал «Красный террор». М. Лацис писал в этом журнале: «Не ищите на следствии доказательств того, что обвиняе­мый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — ка­кого он происхождения, воспитания, образования или профес­сии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора».

Чекисты любили печатать списки расстрелянных. Всего за несколько месяцев «красного террора» в 1918 году казни­ли более 50 ООО человек, о чем и похвастались в газетах. До сих пор работники спецслужб гордо называют себя чекиста­ми, нисколько при этом не стесняясь и как бы запамятовав, что чекизм появился в качестве орудия террора. 7 сентября 2004 года народ России искренне и глубоко горевал об уби­тых террористами детях в Осетии. Земля была мокрая от слез. И в тот же день телевидение показало возведение па­мятника Дзержинскому в г. Дзержинске. Как это позорно, как это кощунственно ставить памятник второму по рангу после Ленина террористу в России, убившему сотни тысяч людей, таких же невинных, как и дети Беслана.

ВЧК фактически властвовала. Трудно было разобраться, кто главнее: партийные организации или чекистские. Послед­ние выпускали свои газеты, журналы, то есть пропагандист­ские рупоры убийств, карательных экспедиций, расстрелов, повешений, всякого рода измывательств над людьми. Многие исследователи, да и не только исследователи, но и современ­ники тех событий в своих мемуарах подтверждают, что ВЧК, особенно на местах, буквально кишела криминальным эле­ментом — убийцами, ворами, палачами, готовыми на все.

В конце 1918 года в правящей верхушке возникла дискус­сия вокруг деятельности ВЧК. 25 декабря 1918 года ЦК РКП(б) обсудил новое положение о ВЧК. Инициаторами бы­ли Бухарин и ветераны партии Ольминский и Петровский. Они критиковали «полновластие организации, ставящей себя не только выше Советов, но и выше самой партии». Требова­ли принять меры, чтобы «ограничить произвол организации, напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Создали специальную ко­миссию. Туда вошел и Каменев, тоже сторонник ограниче­ния функций ВЧК. Он предложил упразднить эту организа­цию. Однако за ВЧК вступились Свердлов, Сталин, Троцкий. И, само собой, Ленин. ЦК партии постановил: в советской партийной печати не может быть «злостной критики» в от­ношении государственных учреждений, в том числе и ВЧК.

В бурные дни августа 1991 года (во время антигосударст­венного мятежа большевиков) я выступал на митингах, в том числе и на Лубянке. Психологически это были необыкновен­ные дни. Толпа на Лубянке была огромная. Что бы я ни ска­зал, толпа ревела, гремела аплодисментами. Кожей ощутил, что наступает критическая минута. Задай я только вопрос, вроде того, а почему, мол, друзья мои, никто не аплодирует в здании за моей спиной и, мол, любопытно, что они там дела­ют, — случилось бы непоправимое. Позднее стало известно, что они жгли там документы. Я понял, что взвинченных и го­товых к любому действию людей надо уводить с площади, и как можно скорее. Быстро спустился вниз и пошел в сторону Манежной площади.

Меня подняли на руки, я барахтался — наверное, до этого только мать держала меня на руках, да еще медицинские сестры в госпитале во время войны, — и так несли до пово­рота на Тверскую улицу. Милиция была в растерянности, увидев массу людей, заполнившую улицу. Меня проводили до здания Моссовета. До сих пор уверен, что, не уведи я лю­дей с площади именно в тот момент, трагедия была бы неми­нуема. Толпа ринулась бы громить здание КГБ.

Но о Лубянке все равно вспомнили. Вечером того же дня начали сносить памятник Дзержинскому. Истукан стоял крепко, его падение могло покалечить людей. Тогдашний мэр

Москвы Гавриил Попов поручил своему заму Сергею Стан­кевичу исполнить это технически грамотно, что и было сде­лано. Думаю, именно за это Станкевич потом и поплатился, когда его начали травить. Наиболее тупоголовые большевики и в наши дни требуют восстановить памятник Дзержинско­му, надеясь вернуть себе власть по кусочкам.

Вернемся, однако, к «вождям».

Николай Бухарин. Писано о нем много. Опубликовал «Злые заметки», облив грязью гениального Есенина. Ладно. О вкусах не спорят. Но как понять следующее? Цитирую: «Не забу­дем, сколько безымянных героев нашей чека погибло в боях с врагами, не забудем, сколько из тех, кто остался в живых, представляют развалину с расстроенными нервами, а иногда и совсем больных. Ибо работа была настолько мучительна, она требовала такого гигантского напряжения, она была та­кой адской работой, что требовала поистине железного ха­рактера». Видимо, Бухарин замаливал старый грех, когда требовал приструнить ВЧК. А работа карателей действи­тельно была адской. В прямом, а не в переносном смысле. Расстреливали обычно пятерками. Людей раздевали догола. Стреляли в затылок. Убивать требовалось одним выстре­лом. И так каждую ночь... Кого же убивали? Да все ту же «буржуазию»: офицеров, их жен, детей, купцов, головастых и рукастых мужиков, профессионалов, врачей, инженеров, юристов. В 1928 году Бухарин признает: «Здесь, у нас, где мы абсолютные хозяева, мы совершенно никого не боимся. Стра­на, изнуренная войнами, болезнями, смертью, голодом /это средство опасное, но роскошное/ не производит ни малейше­го шума, находясь под постоянной угрозой со стороны ЧК и армии... Часто мы сами удивляемся своему терпению, став­шему столь знаменитым... Не существует, можно быть уве­ренным, во всей России и одного дома, где бы мы ни убили так или иначе отца, мать, брата, дочь, сына, какого-нибудь близкого родственника или друга. Ну что ж! Феликс /Дзер­жинский/ потому и разгуливает по Москве спокойно и без всякой охраны, даже ночью... Когда мы запрещаем ему такие прогулки, он ограничивается пренебрежительным смехом, го­воря: «Что? Они никогда не посмеют, псякрев», и он прав. Они не смеют. Какая удивительная страна!» (Ьез йе Ропстз. Ьез (огсез зекгё1ез йе 1а гёуоШюп. Рапз, 1928, р. 195—196)

Бухарин прослыл «теоретиком». Сталин играл с ним в «кошки-мышки». То приближал, то отдалял. У него была фе­номенальная память. Он не забыл, как Бухарин в свое время бегал к Каменеву и говорил, что Сталин — беспринципный интриган, что его ничего не интересует, кроме сохранения власти. Каменев записал патетику Бухарина и отдал текст «молодым троцкистам», которые растиражировали его сло­ва в виде подпольной листовки. Поздно, очень поздно дошло до Бухарина, что Сталин ничего и никому не прощает. А по­няв, он подленько написал Ворошилову, что Каменев — «ци- ник-убийца», а тому, что «расстреляли собак, он страшно рад». Когда Бухарина арестовали, Сталин долго держал его на Лубянке. Знал, что будет лизать сапоги. Так и было: Буха­рин писал о Сталине стихи и поэмы, посылал покаянные письма, полные лести и подобострастия.

Михаил Тухачевский. Подпоручик лейб-гвардии Семенов­ского полка. Попал в германский плен, где познакомился с французским капитаном, которого звали Шарль де Голль. Мечтал о завоевании мира, о революционных походах в Евро­пу, Азию и в другие части света. Любимец Ленина, получил прозвище Красный Бонапарт. Гордился этим. Выслужился Ту­хачевский быстро. Взял мятежный Кронштадт. Вскоре по­явился в Тамбове, где полыхало народное восстание. В обоих случаях был инициатором применения удушливых газов про­тив повстанцев и гражданского населения. Предлагал со­здать при Коминтерне Генеральный штаб мировой револю­ции. Он даже выпустил книжонку «Война классов», в которой призывал начать мировую гражданскую войну, завоевать мир и строить всемирную республику Советов. Ленину и Троцкому это очень нравилось.