Читать интересную книгу Мир приключений 1959. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Г. Матвеев

Когда на мгновение шлюпка показалась над волной, Уиккер увидал, что Билль смотрит в воду через специальный водяной бинокль, потом вдруг радостно взмахнул рукой и что-то крикнул лоцману. Но крик его потонул среди рева бушующего моря, и в следующий же момент громадная волна перевернула шлюпку и потащила с собой на риф.

Прошло несколько минут, после которых Уиккер увидал, как Билль и лоцман схватились за киль опрокинутой лодки и как бы приросли к ней. Они вместе с лодкой то взлетали с волнами на самый край рифа, то скатывались обратно в мрачную клокочущую бездну.

Уиккер спустил оставшуюся шлюпку и тоже стал грести к рифу. Ни Билль, ни лоцман не теряли присутствия духа и крепко держались. И вдруг Уиккер увидал, что Билль оторвался от шлюпки и погрузился в воду. Громадная волна, откатившись и снова нарастая, подняла лодку Уиккера на огромную высоту, и в это мгновение он увидел Билля, показавшегося над водой. Билль держал что-то в поднятой левой руке. Уиккер понял, что сын нырнул на дно и схватил там кусок коралла. Но не нырял же его сын в такую минуту за простым кораллом!

С удесятеренной силой продолжал он грести. Билль и лоцман мужественно боролись с волнами, и вскоре им удалось отплыть достаточно далеко от опасного места и вскарабкаться в лодку Уиккера. В куске коралла, который Билль достал с морского дна, был золотой браслет, как будто вросший в камень Сомнений больше не могло быть: здесь лежало сокровище; никто его не трогал, и Уиккер мог им завладеть.

Четыре дня подряд упорно пыталось судно американца подойти к намеченной цели, но все четыре дня дул сильный ветер и волны разбивались о риф. На пятый день шторм стал стихать. Уиккеру удалось подплыть на лодке и укрепить буй на том месте, где Билль достал со дна золотой браслет.

Только на шестой день выдалось четыре часа спокойной погоды. Судно Уикке­ра прошло узким каналом между подводными камнями за линию рифа и бросило якорь. С лихорадочной поспешностью все схватились за водяные бинокли и не мог­ли больше оторвать от них глаз. Там было на что посмотреть! На морском дне среди раз­росшихся кораллов лежал старый железный сундук. Он был открыт, и в нем и вок­руг него была разбросана груда золотых украшений и слитков. Рядом с сундуком тор­чал угол еще одного, свинцового ящика, тоже заросшего кораллом.

Лоцман спешно надел водолазный ко­стюм. Костюм, из предосторожности, был голубого цвета. Вокруг судна плавали акулы, а порода акул, живущая в Ка­ра­иб­ском море, имеет обыкновение набрасываться на темные и скородвигающиеся в во­де предметы. Поэтому водолазу, одетому под цвет морской воды, было безопаснее ра­ботать.

Когда водолаз прошел по дну к открытому сундуку, ему спустили на веревке лом и ведро. Оставшиеся на судне наблюдали через водяные бинокли, как он ломал коралл, освобождая из него браслеты и кольца. Потом водолаз повернулся к закрытому свинцовому ящику. Сдвинуть его с места он не мог — ящик со всех сторон плотно зарос кораллом. Тогда он проломал ломом одну стенку ящика и стал выгребать содержимое.

Когда почти все сокровище было поднято на палубу, водолаз отколол большой кусок коралла с вросшими в него браслетами. Этот кусок и другие малоценные образцы находятся в настоящее время в музеях США. Всем остальным завладел Уиккер, наградив за труды лоцмана и механика.

Специалисты определили, что браслеты и кольца были обменной африканской монетой. Такие деньги употреблялись в течение многих десятилетий и до сих пор встречаются в Африке, начиная от Эфиопии и кончая Большим Бассамом.

Но для чего же надо было везти деньги и украшения в Караибское море к острову Пинос из далекой Африки? После произведенных исследований оказалось, что известный работорговец Хуан Гомец когда-то жил на острове Пинос. Он посылал каждый год в Африку девять или десять кораблей, нагруженных порохом, ружьями, бусами и бумажными тканями. Там эти товары обменивались на невольников-негров.

Иногда Гомец нуждался в еще более дешевом товаре. Тогда он по своему обыкновению располагался в африканском селении, пользуясь гостеприимством простодушных негров. Он задаривал их безделушками, тканями и деньгами, потом приглашал все селение на свои корабли пировать.

Доверчивых негров угощали вином и, когда они пьянели до потери сознания, их связывали и увозили с собой для продажи в рабство. У рабов отбирали обратно полученные подарки, чтобы использовать их еще раз в следующей поездке. Таким образом и очутились браслеты, брусья и кольца на корабле, шедшем из Африки к невольничьему рынку на острове Пинос. Очевидно, почти у самой цели один из кораблей Гомеца наскочил на риф.

Весьма вероятно, что в настоящее время предприимчивые и алчные искатели кладов вроде Гордона, Стефенса, Уиккера и другие, им подобные, уже нашли клады, помеченные на пиратских картах. Быстроходные катера и современная техника, а также осторожность и расчетливость американцев — это два преимущества, которыми не обладали ни пираты прежних времен, ни легкомысленный сквайр, владелец «Испаньолы», выпутавшийся из беды благодаря находчивости мальчика Джима. И к сожалению, ценности, доставшиеся испанцам в результате жестокого порабощения древних индейских племен, ценности, пролежавшие столетия в земле и на дне моря, теперь попадают в жадные руки частных владельцев и служат только предметом их обогащения, хотя являются народным до­стоянием.

Ф. Зубарев

В ДОРОГЕ

Рассказ

Весь день упряжка пробиралась морем через обширные пространства, загроможденные битым льдом. Каюр Ятынто часто останавливался, залезал на высокие льдины и высматривал, где лучше проехать. Отыскав чистую прогалину, трогался дальше. Наконец заторы кончились. Собаки подхватили нарту и с громким лаем помчались по гладкой прибрежной полосе. Справа тянулся отлогий берег, за которым утопала в зеленоватом лунном свете тундра, слева чернели вздыбленные торосы. При быстрой езде они тоже, казалось, куда-то бегут, торопятся, обгоняя друг друга. Иногда они подходят к самому берегу, а затем, отступив, исчезают во тьме.

Шла пора долгих зимних ночей. Солнце давно уже не показывалось. Лишь в полдень чуть-чуть заалеет краешек неба и через час — полтора снова загораются звезды. Нигде ни дыма, ни огонька, ни человека. Только молчаливая луна неизменно сопровождала нас. При ее щедром освещении мы на остановках пили чай, ремонтировали нарту, разрубали мерзлую нерпу на корм собакам, спали, забравшись в спальные мешки-кукули. Даже когда темно-малахитовое небо светлело и звезды меркли, луна, уйдя на запад, по-прежнему улыбалась нам.

Хорошо ехать в лунную полярную ночь среди первобытного покоя и слушать тихое мурлыканье полозьев! Хорошо дышать чистым морозным воздухом и чувствовать, что ты не жалкая пылинка, затерявшаяся среди белой пустыни, а хозяин своей страны, хозяин моря, земли и неба. Когда легко скользит нарта, собаки весело перебирают лапами и цель твоей жизни ясна, — гордость переполняет душу. Хочется петь. Петь про широкие просторы, необъятные края, исполинские горы. И ты поешь. Каюр Ятынто медленно раскачивается в такт пеоне. Он поворачивает голову. Лицо его сияет.

— Хорошие песни. Пой еще про горы.

Мы едем в далекое стойбище в промысловый колхоз. Едем уже третьи сутки — и все то же море, та же безлюдная тундра с замерзшими озерами, голыми сопками. Сегодня мы ночевали в лагуне у жарко пылающего костра. Щедрое Чукотское море накидало сюда кучи бревен, горбылей, шпал, досок. Если собрать их, — можно выстроить целый поселок. За лагуной вновь появились торосы, рытвины, ухабы, заструги. Словно кто-то прошелся по морю с рубанком, да так и бросил, не закончив работу. Погода тоже начала хмуриться. По желтоватому диску луны поползли длинные серые пряди. Горизонт помутнел На тундру и море легла широкая дымчатая тень.

— Пурга будет, — оглядывая небо, сказал Ятынто. — Успеть бы переехать через бухту, а там в скалах укроемся.

Но пурга захватила нас на полпути. Подуло с материка. Сначала тихо, еле заметно, потом взметнулась поземка. Дорога запрыгала перед нами. Повалил снег. Вскоре и луна и звезды исчезли. Послышался протяжный гул, идущий откуда-то издалека Рванул ветер, и вдруг снежный ливень обрушился на землю.

Теперь уже не разберешь, где море и где небо. Все слилось в сплошную клубящуюся муть. Миллионы колючих снежинок, как в водовороте, со свистом закружились в воздухе. Они злобно хлестали по лицу; слезы выступали из глаз, и не было сил защищаться от яростной снежной атаки.

Шквальным ветром нарту раскатывало из стороны в сторону. Упряжку валило с ног. Собаки тявкали, жались одна к другой, пряча морды от режущего ветра.

Мы ехали неизвестно куда. Ветер метался, как взбесившийся зверь. Забегал то справа, то слева, срывал снежный покров и с воем швырял белые хлопья. Больше не существовало ни севера, ни юга, ни востока, ни запада. Все части света перемешались между собой.