Читать интересную книгу Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ. - Иван Киреевский

Впрочемъ надобно замѣтить, что слово Гегельянизмъ не связано ни съ какимъ опредѣленнымъ образомъ мыслей, ни съ какимъ постояннымъ направленіемъ. Гегельянцы сходятся между собой только въ методѣ мышленія и еще болѣе въ способѣ выраженія; но результаты ихъ методы и смыслъ выражаемаго часто совершенно противоположны. Еще при жизни Гегеля, между нимъ и Гансомъ, геніальнѣйшимъ изъ его учениковъ, было совершенное противорѣчіе въ примѣняемыхъ выводахъ философіи. Между другими Гегельянцами повторяется то же разногласіе. Такъ напр., образъ мыслей Гегеля и нѣкоторыхъ изъ его послѣдователей доходилъ до крайняго аристократизма; между тѣмъ какъ другіе Гегельянцы проповѣдуютъ самый отчаянный демократизмъ; были даже нѣкоторые, выводившіе изъ тѣхъ же началъ ученіе самаго фанатическаго абсолютизма. Въ религіозномъ отношеніи иные держатся протестантизма въ самомъ строгомъ, древнемъ смыслѣ этого слова, не отступая не только отъ понятія, но даже отъ буквы ученія; другіе, напротивъ того, доходятъ до самаго нелѣпаго безбожія. Въ отношеніи искусства, самъ Гегель началъ съ противорѣчія новѣйшему направленію, оправдывая романтическое и требуя чистоты художественныхъ родовъ; многіе Гегельянцы остались и теперь при этой теоріи, между тѣмъ какъ другіе проповѣдуютъ искусство новѣйшее въ самой крайней противоположности романтическому и при самой отчаянной неопредѣленности формъ и смѣшанности характеровъ. Такъ, колеблясь между противоположными направленіями, то аристократическая, то народная, то вѣрующая, то безбожная, — то романтическая, то ново-жизненная, — то чисто Прусская, то вдругъ Турецкая, то наконецъ Французская, — система Гегеля въ Германіи имѣла различные характеры, и не только на этихъ противоположныхъ крайностяхъ, но и на каждой ступени ихъ взаимнаго разстоянія образовала и оставила особую школу послѣдователей, которые болѣе или менѣе склоняются то на правую, то на лѣвую сторону. Потому ничто не можетъ быть несправедливѣе, какъ приписывать одному Гегельянцу мнѣніе другаго, какъ это бываетъ иногда и въ Германіи, но чаще въ другихъ литературахъ, гдѣ система Гегеля еще не довольно извѣстна. Отъ этого недоразумѣнія большая часть послѣдователей Гегеля терпитъ совершенно незаслуженныя обвиненія. Ибо естественно, что самыя рѣзкія, самыя уродливыя мысли нѣкоторыхъ изъ нихъ всего скорѣе распространяются въ удивленной публикѣ, какъ образецъ излишней смѣлости или забавной странности, и, не зная всей гибкости Гегелевой методы, многіе невольно приписываютъ всѣмъ Гегельянцамъ то, что принадлежитъ, можетъ быть, одному.

Впрочемъ, говоря о послѣдователяхъ Гегеля, необходимо отличать тѣхъ изъ нихъ, которые занимаются приложеніемъ его методы къ другимъ наукамъ, отъ тѣхъ, которые продолжаютъ развивать его ученіе въ области философіи. Изъ первыхъ есть нѣкоторые писатели замѣчательные силою логическаго мышленія; изъ вторыхъ же до сихъ поръ неизвѣстно ни одного особенно геніальнаго, ни одного, который бы возвысился даже до живаго понятія философіи, проникъ бы далѣе ея внѣшнихъ формъ и сказалъ бы хотя одну свѣжую мысль, не почерпнутую буквально изъ сочиненій учителя. Правда, Эрдманъ сначала обѣщалъ развитіе самобытное, но потомъ однако 14 лѣтъ сряду не устаетъ постоянно переворачивать однѣ и тѣ же общеизвѣстныя формулы. Та же внѣшняя формальность наполняетъ сочиненія Розенкранца, Мишлета, Маргейнеке, Гото Рётчера и Габлера, хотя послѣдній кромѣ того еще переиначиваетъ нѣсколько направленіе своего учителя и даже самую его фразеологію, — или отъ того, что въ самомъ дѣлѣ такъ понимаетъ его, или, можетъ быть, такъ хочетъ понять, жертвуя точностію своихъ выраженій для внѣшняго блага всей школы. Вердеръ пользовался нѣкоторое время репутаціей особенно даровитаго мыслителя, покуда ничего не печаталъ и былъ извѣстенъ только по своему преподаванію Берлинскимъ студентамъ; но издавъ логику, наполненную общихъ мѣстъ и старыхъ формулъ, одѣтыхъ въ изношенное, но вычурное платье, съ пухлыми фразами, онъ доказалъ, что талантъ преподаванія еще не порука за достоинство мышленія. Истиннымъ, единственно вѣрнымъ и чистымъ представителемъ Гегельянизма остается до сихъ поръ все еще самъ Гегель и одинъ онъ, — хотя можетъ быть никто болѣе его самого не противорѣчилъ въ примѣненіяхъ основному началу его философіи.

Изъ противниковъ Гегеля легко было бы высчитать многихъ замѣчательныхъ мыслителей; но глубже и сокрушительнѣе другихъ, кажется намъ, послѣ Шеллинга, Адольфъ Тренделенбургъ, человѣкъ, глубоко изучившій древнихъ философовъ и нападающій на методу Гегеля въ самомъ источникѣ ея жизненности, въ отношеніи чистаго мышленія къ его основному началу. Но и здѣсь, какъ во всемъ современномъ мышленіи, разрушительная сила Тренделенбурга находится въ явномъ неравновѣсіи съ созидательною.

Нападенія Гербартіянцевъ имѣютъ, можетъ быть, менѣе логической неодолимости, за то болѣе существеннаго смысла, потому, что на мѣсто уничтожаемой системы ставятъ не пустоту безмыслія, отъ которой умъ человѣческій имѣетъ еще болѣе отвращенія, чѣмъ физическая природа; но предлагаютъ другую, уже готовую, весьма достойную вниманія, хотя еще мало оцѣненную систему Гербарта.

Впрочемъ, чѣмъ менѣе удовлетворительности представляетъ философское состояніе Германіи, тѣмъ сильнѣе раскрывается въ ней потребность религіозная. Въ этомъ отношеніи Германія теперь весьма любопытное явленіе. Потребность вѣры, такъ глубоко чувствуемая высшими умами, среди общаго колебанія мнѣній, и, можетъ быть, вслѣдствіе этого колебанія, обнаружилась тамъ новымъ религіознымъ настройствомъ многихъ поэтовъ, образованіемъ новыхъ религіозно-художническихъ школъ и болѣе всего новымъ направленіемъ богословія. Эти явленія тѣмъ важнѣе, что они, кажется, — только первое начало будущаго, сильнѣйшаго развитія. Я знаю, что обыкновенно утверждаютъ противное; знаю, что видятъ въ религіозномъ направленіи нѣкоторыхъ писателей только исключеніе изъ общаго, господствующаго состоянія умовъ. И въ самомъ дѣлѣ оно исключеніе, если судить по матеріяльному, числительному большинству такъ называемаго образованнаго класса; ибо надобно признаться, что этотъ классъ, болѣе чѣмъ когда нибудь, принадлежитъ теперь къ самой лѣвой крайности раціонализма. Но не должно забывать, что развитіе мысли народной исходитъ не изъ численнаго большинства. Большинство выражаетъ только настоящую минуту и свидѣтельствуетъ болѣе о прошедшей, дѣйствовавшей силѣ, чѣмъ о наступающемъ движеніи. Чтобы понять направленіе, надобно смотрѣть не туда, гдѣ больше людей, но туда, гдѣ больше внутренней жизненности и гдѣ полнѣе соотвѣтствіе мысли вопіющимъ потребностямъ вѣка. Если же мы возмемъ во вниманіе, какъ примѣтно остановилось жизненное развитіе Нѣмецкаго раціонализма; какъ механически онъ двигается въ несущественныхъ формулахъ, перебирая одни и тѣ же истертыя положенія; какъ всякое самобытное трепетаніе мысли видимо вырывается изъ этихъ однозвучныхъ оковъ и стремится въ другую, теплѣйшую сферу дѣятельности; — тогда мы убѣдимся, что Германія пережила свою настоящую философію, и что скоро предстоитъ ей новый, глубокій переворотъ въ убѣжденіяхъ.

Чтобы понять послѣднее направленіе ея Лютеранскаго богословія, надобно припомнить обстоятельства, служившія поводомъ къ его развитію.

Въ концѣ прошедшаго и въ началѣ настоящаго вѣка, большинство Нѣмецкихъ теологовъ было, какъ извѣстно, проникнуто тѣмъ популярнымъ раціонализмомъ, который произошелъ изъ смѣшенія Французскихъ мнѣній съ Нѣмецкими школьными формулами. Направленіе это распространилось весьма быстро. Землеръ, въ началѣ своего поприща, былъ провозглашенъ вольнодумнымъ новоучителемъ; но при концѣ своей дѣятельности и не перемѣняя своего направленія, онъ же самый вдругъ очутился съ репутаціей закоснѣлаго старовѣра и гасильника разума. Такъ быстро и такъ совершенно измѣнилось вокругъ него состояніе богословскаго ученія.

Въ противоположность этому ослабленію вѣры, въ едва замѣтномъ уголкѣ Нѣмецкой жизни сомкнулся маленькій кружокъ людей напряженно вѣрующихь, такъ называемыхъ Піетистовъ, сближавшихся нѣсколько съ Гернгутерами и Методистами.

Но 1812 годъ разбудилъ потребность высшихъ убѣжденій во всей Европѣ; тогда, особенно въ Германіи, религіозное чувство проснулось опять въ новой силѣ. Судьба Наполеона, переворотъ, совершившійся во всемъ образованномъ мірѣ, опасность и спасеніе отечества, переначатіе всѣхъ основъ жизни, блестящія, молодыя надежды на будущее, — все это кипѣніе великихъ вопросовъ и громадныхъ событій не могло не коснуться глубочайшей стороны человѣческаго самосознанія и разбудило высшія силы его духа. Подъ такимъ вліяніемъ образовалось новое поколѣніе Лютеранскихъ теологовъ, которое естественно вступило въ прямое противорѣчіе съ прежнимъ. Изъ ихъ взаимнаго противодѣйствія въ литературѣ, въ жизни и въ государственной дѣятельности произошли двѣ школы: одна, въ то время новая, опасаясь самовластія разума, держалась строго символическихъ книгъ своего исповѣданія; другая позволяла себѣ ихъ разумное толкованіе. Первая, противоборствуя излишнимъ, по ея мнѣнію, правамъ философствованія, примыкала крайними членами своими къ піетистамъ; послѣдняя, защищая разумъ, граничила иногда съ чистымъ раціонализмомъ. Изъ борьбы этихъ двухъ крайностей развилось безконечное множество среднихъ направленій.