кое-что. Сегодня было совершено покушение на фюрера[50]. Есть убитые, но сам фюрер не пострадал. Решение о том, сообщать ли личному составу ваших подразделений об этом, принимайте сами.
В зале сначала воцарилась гробовая тишина, которая затем сменилась громкими возгласами. Началась оживленная дискуссия, и мнения офицеров разделились. Что касается меня, то я довел до своих людей лишь план наступления, а о покушении не сказал ни слова.
Перемышляны, 21 июля 1944 года
В предрассветных сумерках пять самоходок второй роты стояли на высоте, откуда открывался вид на село Борщев. Оно лежало в непосредственной близости к городу Перемышляны и, судя по всему, было занято противником.
Наша атака прошла как на учениях – когда мой взвод добрался до окраины населенного пункта, между домов забегали русские солдаты, попадая под пулеметный огонь и осколки от снарядов. Перепуганные и еще не отошедшие ото сна иваны сдавались в плен. Две самоходки командира первого взвода лейтенанта Вернера Рюля тоже ворвались в село, и мы, двигаясь уже по полям на север, продолжали слышать громкие выстрелы его «Хорниссе».
Вскоре показались силуэты строений города Перемышляны, и тут Ктонцель обратил наше внимание на два подозрительных стога сена – уж больно ненатурально они выглядели. На всякий случай мы выстрелили в один из них осколочно-фугасным снарядом. Солома разлетелась, и нашим взглядам открылся танк. Тогда заряжающий зарядил пушку бронебойным снарядом. Прозвучал выстрел, и танк от меткого попадания загорелся. Одновременно самоходка Штробеля обстреляла второй стог. В результате горело уже два неприятельских танка.
Однако когда мы попали под хорошо организованный огонь противотанковых орудий, наше приподнятое от удачного начала настроение быстро улетучилось. Пришлось уносить ноги и скорее прятаться в укрытии.
Тогда нас обогнала саперная рота, а мы потихоньку двинулись вслед за ней. При этом самоходка унтер-офицера Штробеля сильно отклонилась влево. Она остановилась на небольшом возвышении и сразу же открыла огонь. Горный кусок быстро произвел подряд три или четыре выстрела, и послышались восторженные возгласы экипажа и саперов. Вскоре Штробель доложил, что на дороге у южного выезда из города его «Хорниссе» подбила два танка.
Тут с большим шумом на своем командирском бронетранспортере приехал майор Цан, и я с гордостью доложил ему об успехах своего взвода. Он изучил обстановку и поинтересовался моими предложениями.
– Видите вон ту высоту? – ответил я. – Нам следует ее занять, поскольку оттуда мы сможем перекрыть все подъездные пути к городу.
Цан согласился, и мы направились к высоте, у подножия которой нас уже поджидал Воятский, посланный туда на разведку. Сильно волнуясь, он доложил, что видел в Перемышлянах множество танков противника.
К сожалению, во время атаки произошло несколько технических поломок – у одной самоходки сорвало болты и была сильно повреждена бортовая передача, а у другой порвалась гусеница. Пришлось вызывать ремонтников. Мы решили воспользоваться вынужденной передышкой и приготовить в маленькой избушке роскошный обед из нескольких найденных там кур.
Рюль подоспел как раз вовремя, чтобы принять участие в трапезе. Набив рот, он возбужденно принялся рассказывать о том, как был подбит вражеский танк на удалении четырех километров.
– Ты бы это видел! Цан может подтвердить, он как раз проезжал мимо. Мой наводчик чертовски неловко произвел серию из восьми выстрелов, и все они ушли «в молоко». Тогда Цан принялся ругаться за перерасход боеприпасов и сам произвел корректировку. Ты не поверишь! Он попал с первого выстрела! «Вот так надо подбивать танки, Рюль!» – сияя как новогодняя елка, гордо бросил Цан и уехал. Это он послал меня к тебе. К сожалению, моя самоходка поломалась, и ее сейчас буксируют в ремонт. Вторая же «Хорниссе» вышла из строя еще в Борщеве, так что теперь я безработный. Может быть, у вас найдется мне применение!
Между тем ремонтники закончили работу по восстановлению самоходки Ктонцеля, а вот машину унтер-офицера Рабе они увезли с собой в тыл. Пришлось занимать огневые позиции только двумя «Хорниссе», которые в течение следующего часа подбили еще три танка. После этого Перемышляны стали выглядеть так, как будто в городе все умерли. Тогда мы тщательно осмотрели в бинокли все закоулки, и наши усилия себя оправдали. В одном месте мы обнаружили грузовик, а в другом – противотанковое орудие. Когда же снарядом была снесена стена дома, то за ней оказался танк. Целый день мы не давали Иванам покоя.
Так же прошел и следующий день. Однако непрерывный огонь русских постоянно усиливался, и мы могли занимать огневые позиции лишь на короткое время.
На реке Гнилая Липа, 23 июля 1944 года
Вся следующая ночь прошла на марше – необходимо было держать открытым коридор для отступающей армии. Вторая рота состояла теперь только из моего взвода, и ей надлежало усилить позиции первой роты южнее Перемышлян.
Из-за зарядивших в последние дни дождей дороги развезло, и они оказались напичканными всевозможными предметами ходовой части машин. Поэтому для того, чтобы преодолеть каких-то пару километров, нам потребовалась целая ночь. Наконец мы заняли огневые позиции на перекрестке дорог недалеко от моста через речку Гнилая Липа. Ночная темень набросила свое покрывало на трагедию, разыгрывавшуюся на размякших от влаги дорогах.
Занялся рассвет, и нашим глазам открылись длинные ряды пехоты, тяжело шагавшей по придорожным канавам. Многие были без оружия. То были солдаты отступавшей разбитой армии.
Они отдали последние силы, вырываясь из окружения под огнем наседавшего сзади противника. Теперь у них наступила апатия – ко всему безразличные солдаты, офицеры, полковники и генералы, порою даже без сапог, спотыкаясь, брели по колено в грязи. В их потухших глазах при виде наших самоходок иногда вспыхивал огонек радостной неожиданности и новой надежды. То и дело задавался один и тот же вопрос: «Мы правильно идем в тыл?»
Какой-то генерал поинтересовался у меня сложившейся обстановкой. Но что я мог ему сообщить? Мне не оставалось ничего иного, как поручить Воятскому сопроводить стареющего человека на командный пункт дивизиона.
Наступило весьма печальное утро, а затем и день, в течение которого нескончаемым потоком мимо нас шла отступавшая армия, охраняемая на флангах всего лишь несколькими «Хорниссе» нашего дивизиона, насчитывавшего уже только восемь боевых машин. Приданный же нам ранее 42-й танковый саперный батальон уже давно стал его неотъемлемой составной частью.
После обеда вся наша боевая группа вплотную расположилась возле села – судя по всему, русские опять оживились.
Прямо по пашне к нам приближалась немецкая артиллерия. Заметив наши позиции, артиллеристы распрягли лошадей, вскочили в седла и поскакали к селу. Тогда всем стало ясно, что эти вояки намерились бросить свои орудия.