Поэтому мы довольствуемся редкими встречами, надеясь, что рано или поздно кто-то из нас сдастся и бросит все ради того, чтобы быть вместе.
Но если мы до сих пор этого не сделали, значит мы оба недостаточно этого хотим. Других вариантов нет. Все остальное лишь отговорки.
Я должен был вылететь к ней позавчера, но в планы вмешался отец, и мне пришлось отложить поездку на неопределенный срок.
Бобби я заранее сообщил о своих планах в отношении Юли и Алисы, нисколько не сомневаясь, что она примет мою сторону. Она мудрая и уверенная в себе девушка. Не стала даже переубеждать меня, напротив, она поддержала меня. И за это я ей бесконечно признателен.
— Так прилетай. Сегодня же! Я возьму выходные, отправимся с тобой загород, купим бутылку дешевенького просекко, возьмем парочку пледов и будем наблюдать за звездами, сидя на берегу озера, пока какая-нибудь звезда не пронесется в небе. Мы загадаем желание, а потом отправимся в постель, но не сможем уснуть до самого утра, — выдвигает она заманчивое предложение, от которого просто невозможно было бы отказаться еще вчера, но уже не сегодня.
Бобби мило складывает полные губы трубочкой, пушистыми ресницами трепещет. Манит, зазывает, только теперь уже без слов, а должной реакции от меня не следует. Абсолютно никакой реакции. Я даже улыбку выдавить не могу.
Бобби вдруг хмурится.
— Или они еще у тебя?
— Да, и отец, и Юля с ее дочкой еще здесь, но как только отец уедет, я сразу же закажу билет на ближайший рейс. Совсем скоро мы уже встретимся.
— Обещаешь?
— Обещаю, детка, — отвечаю я, чувствуя как ком сдавливает мое горло, словно на него наступили.
Думая, что я запутался настолько сильно, что не смогу разобраться в себе, я нисколько не преувеличивал.
Сегодня я проснулся с другими мыслями, более четкими и обоснованными. Я проснулся другим человеком, и уже во второй день подряд первое, что я вижу с утра — лицо Юли. Но если еще вчера она была моей фиктивной невестой, то сегодня все изменилось.
— Что-то не так? — вырывает меня из размышлений напряженный голос Бобби.
— Нет, все в порядке, — отвечаю уклончиво и спешу перевести тему от себя: — Лучше скажи, как вчера прошел ваш спектакль?
Бобби расплывается в блаженной улыбке, грациозно падает на кровать и растекается по ней как сливочное масло на раскаленной сковороде.
— Ой, все было великолепно. На сцене творилась настоящая магия, по-другому и не скажешь. Все прошло даже лучше, чем на генеральном прогоне, — вдохновенно она рассказывает о собственной постановке. — Особенно меня покорила малышка Меган, моя маленькая прима. Глядя на то, как она танцевала, я поняла, что хочу себе такую же дочь. Влад, я хочу ребеночка!
Приехали...
Где-то что-то взорвалось. Смею предположить, что это мой мозг.
Все мышцы лица дергаются от перенапряжения. Я вжимаюсь в спинку дивана, желая слиться с его текстурами.
Я не был готов к такому.
— Влад, я что-то не так сказала? — спрашивает Бобби, настороженно изучая мой неподвижный взгляд. — Понимаю, это неожиданно для тебя, но я сама только вчера поняла, что готова к развитию наших отношений. И это не только благодаря вчерашнему выступлению. Я поняла это еще тогда, когда ты рассказывал мне о малышке Алисе. С каким упоением ты описывал ее эмоции, когда подарил ей игрушку. Она очаровала тебя.
— С этим не поспоришь, — заторможено произношу севшим голосом.
— Но ты ничего не рассказывал мне о ее матери, — выходит с укором. — Как вы общаетесь? Вы провели ночь по отдельности?
Ревность...
Я ошибся, предположив, что уверенности Бобби хватит для того, чтобы не приревновать меня к Юле.
— Да, насчет этого можешь не переживать. Мы спали в разных комнатах, — приходится выкручиваться.
И ведь знаю, что буду гореть за ложь в аду, но не могу я сказать Бобби правду.
Не сейчас. Не по телефону и не тогда, когда в ней проснулось собственническое чувство. Она мне дорога.
Мне нужно время, чтобы все обдумать и найти правильные слова.
— Расскажи мне о Юле. Ее ведь Юля зовут? Опиши мне ее, милый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она не спрашивает, она прям требует, и, судя по тому, как легко ей удалось прочесть мои эмоции при разговоре об Алисе, Бобби может с такой же легкостью распознать, что я испытываю к Юле. Она ходячий детектор лжи.
— Она очень порядочная, добрая и отзывчивая девушка, — буквально принуждаю себя замолкнуть, думая, что этих эпитетов Бобби хватит для составления портрета. На самом же деле я могу говорить о Юле бесконечно.
— Она красивая?
Мешкаю. У меня такое мерзкое ощущение, будто я изменяю ей прямо в данную секунду, а она подглядывает за мной.
— Более чем.
— Но ты не рассматриваешь ее как девушку?
— Бобби? Что за дурацкие расспросы? Откуда это в тебе? — посмеиваюсь я натужно.
Бобби склоняет голову набок и с прищуром всматривается в экран, словно уже поняла, что мне есть что скрывать от нее.
— Нет, какой бы красивой Юля ни была, она не в твоем вкусе, — в итоге произносит, убеждая то ли себя, то ли меня. — У тебя глаза не горят, когда ты думаешь о ней.
Мысленно выдыхаю.
— Ты как всегда права. Ты же знаешь, кто в моем вкусе.
— Знаю, милый. Поэтому абсолютно спокойно отношусь к тому, что в доме, который ты построил специально для нас, ночует посторонняя женщина. Ты еще никогда меня не подводил. Я целиком и полностью тебе доверяю.
Внезапно кошки начинают скрести острыми когтями по душе, раздирая ее в клочья. Осуждение душит меня изнутри.
А потом снизу раздается хлопок двери и до меня доносится надрывный плач.
Алиса!
— Извини, мне пора! Позже еще созвонимся!
Я быстро разрываю звонок, несмотря на то что Бобби хотела еще что-то сказать, и срываюсь вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек подряд.
Оказавшись в гостиной, я наблюдаю неприятнейшую сцену. Отец впопыхах залетает в дом вслед за Алисой. Он пытается дозваться ее, а она стремительно проносится мимо меня подобно стрелы, выпущенной из арбалета. Косички, которые ей заплела Октавия перед уходом, теперь растрепаны. Лицо все красное и в слезах.
Не обратив на меня внимание, девчушка бежит вверх по лестнице. Я нам миг замираю в оцепенении, чувствуя, как внутренности заметались в преддверии паники. Не моей, а Юлиной.
Я не могу отпустить Алису в таком виде к ней. Она же с меня три шкуры сдерет. Не доверит мне больше Лисичку.
Опомнившись, я пускаюсь галопом по лестнице. На последней ступеньке догоняю Алису, поймав ее за ручку. На корточки опускаюсь и вглядываюсь в припухшее личико, покрывшееся красными пятнышками.
— Что произошло? Кто тебя обидел? — спрашиваю, заранее зная ответ, но мало ли.
— Вот он! Он меня обидел, — скривив губки, она показывает пальцем вниз, судорожно всхлипывает, задыхается от плача.
Оглядываюсь. У подножия лестницы стоит отец. Руками в стороны разводит, корчит из себя безвинного человека.
Это же надо было так облажаться! Ничего ему доверить нельзя! А Октавия? Куда она смотрела? Или она с ним заодно?
Смерив отца укоризненным взглядом, я стираю слезные дорожки со щёк Алисы, но на месте стертых слез появляются новые. Подхватываю ее на руки, она вжимается в меня и носиком зарывается в моей шее. Ищет во мне свое спасение от нерадивого старика. Я кладу ладонь на ее спинку, а она вибрирует от приступа плача.
Бедная, да у нее самая настоящая истерика.
— Чем он тебя обидел, солнышко? Расскажи мне.
Хлюпнув носом, она начинает ещё больше кукситься. Выглядывает из-за моего плеча осторожно. Исподлобья смотрит на моего отца, совершенно не скрывая злости, а затем снова скрывается за мной.
Да уж...
Отец нажил себе еще одного врага, только теперь в лице пятилетней девочки.
— Он вырвал мне волосики. Больно было. Он плохой дедушка!
Да чтоб он провалился, старый хрен!
— Ничего, малышка, это все поправимо, — заверяю, пригладив торчащие на макушке волоски. — У тебя отрастут новые волосики, а дедушку мы отправим на перевоспитание. Он больше так не будет. Никогда-никогда, — шепчу я ей на ушко.