Читать интересную книгу Судовая роль, или Путешествие Вероники - Елена Блонди

Ника пожала плечами.

— А то бери вон Тимоху, — предложила Люда, изо всех сил затягиваясь, — дурак еще тот, то зато телок-телком. Через полгода водить будешь за собой, как бычка за кольцо. Главное, чтоб не пил. А так-то он работящий. И руки с нужного места. А чего ж еще бабе надо? А?

Вот, подумала Ника, вот главный вопрос. Чего ж мне — бабе — надо?

— Я ж не только баба, — ответила вполголоса, — я ж еще и человек.

— А кто мешает? — удивилась Люда, — мне тоже Сергуня поначалу закатывал — то должна, да это должна. Так я ему отрезала, как отрубила. Ты говорю у меня сыт-ухожен, как сыр в масле, нежишься. Да тебе такую, как я, разве ж когда найти?

Она толкнула Нику локтем и захихикала, прислоняясь и вытягивая в рассеянный свет руку с длинными ногтями, выставила указательный палец и отмерила на нем большим один суставчик:

— Тем боле, с таким-от прыщичком, как твой.

— Люд! Да ты что, разве можно такое мужчине? У него ж комплекс неполноценности будет навечно.

— Ага. И хорошо. За меня крепче будет держаться.

Она покрутила рукой и растопырила пальцы, снова шепча и укисая от смеха:

— Соврала. Все у него нормального размера, да пусть думает. А решит на других проверить, так я ему… О! — Вскрикнула она и Ника подскочила.

— О! а ты про Осю-Тосю ржачные новости знаешь? Ой, ты же развелась, черт… ну все равно, давай расскажу.

— Это про кокшу с пекшей новеньких?

Ника вспомнила двух тощеньких испуганных девочек, которые пришли прямо из училища и бледно улыбались ей в коридорах «Каразина». А потом, когда через два месяца она приехала к Никасу, то Осю-Тосю не узнала. Обе барышни потяжелели килограмм на десять каждая, облачились в джинсу, немилосердно расшитую гранеными каменьями, и по палубам ходили важно, как королевы, цедя сквозь зубы «драссти» всем женам, кто ниже капитанской и старпомовской. Зато победительно окликали чужих мужей уменьшительными именами, громко смеялись, презрительно поглядывая на некстати нагрянувших жен.

— Первый рейс, не хухры-мухры, — смеялся Никас в каюте, растирая полотенцем шею и бицепсы, — загордились девки. А жрали, знаешь как? Чисто бульдозеры, по вечерам часа три чай конфеты пирожные ветчина…

Так и уехала тогда Ника, унося в памяти две вальяжно развалившиеся в столовой перед теликом фигуры.

— Колясик, — томно вскрикивала щекастая Ося, — побеги малыш на верхнюю палубу, там твои джинсы я кинула сушиться.

— Сережечка, — вторила ей расплывшаяся по креслу Тося, — конфетку кинь, с ликерчиком!

Люда затоптала окурок и сразу же закурила еще одну сигарету.

— Ну, так вот. Я Серому говорю — а шож за дела такие? Чего эти коровы права качают? Ну, ты уехала тогда, а я осталась, отпуск у меня был. Он ржет, да ладно, не бери в голову, то наш нынче зоопарк. Мы их дразним, а они думают — королевы. Я говорю, да мне начхать, что они там думают! Но если кто из них еще раз Ляльке хоть слово скажет, уйди девочка не мешай, так я патлы повыдеру королевские! По одной волосине! Ну вот… утром смотрю — нету Оси-Тоси. Уехали домой в свою Горловку, в отгулы. Думаю, повезло дурам на это раз. Я ж не шутила. А потом, мне уже ехать через денек, и тут бац — идет краля по коридору навстречу. И сразу к Лялечке «ах ты мой котик ах ты моя сладкая папина-мамина дочка!». И мне «ой, Людочка, ой как я рада вас видеть!». Смотрю — а у нее, у Оськи, бланш на пол-рожи! Глаз заплыл, щека фиолетовая. Я, конечно, здрасти, Ляльку дернула к себе и ушла. В каюте Сергуню спрашиваю, а кто же это вашу Осеньку изукрасил? Он как зашелся. А это говорит, наши девоньки дома слишком сильно хвалились, какие они теперь королевы. Три дня хвалились, а на четвертый у подружек нервы сдали. То есть, Верунчик, схлопотали Ося-Тося от своих же подружаек! А главное — такие сразу стали мяххкие, хоть к ране прикладывай! Мне до самого отъезда чуть не в пояс кланялись.

— Ой, мороз-мороз! Не морозь меня! — завел кто-то, и гости грянули так, что крыша на доме подскочила:

— Не морозь меня-а-а-а, маиво ко-оня-а!

— Пойдем, Вер, песни начались. Попоем!

— Я посижу еще. Люд, мне завтра надо бы ехать.

Люда бросила поправлять платье и всплеснула руками.

— Да ты что? Завтра ж самый смак! По родычам пойдем, там-тут посидим. К вечеру сеструху надо на тачке катить, в ставок вываливать, да Ларка хитрая, видишь, в городе осталась. Но все равно, мужики в платья нарядятся, будут дурковать.

И проломившись по узкой тропке через кусты, закончила решительно:

— Послезавтра и поедешь. Тимоха проспится и на станцию отвезет. Или в Бердянск с дядей Михой двинешь.

Следующий день слепился в голове Ники огромным лоскутным одеялом с рваными краями. Застолье утреннее, стоны похмельных мужчин, внезапные песни и громкий смех. Нестройная толпа во главе с аккордеонистом, салютующая бутылками и стаканами, и вот уже застолье у Петрика, потные родители, мать в панике озирающая накрытые столы, отец, что-то рассказывающий сыну, который оглядывался в тоске, кивая стриженой головой и держа в руке неизменную парадную фуражку. Рыдания Насти, что заглушали тоскливые песни. И танец новобрачных, сверкание люрекса на широких плечах невесты и жених в крепких женских руках. Снова переход по центральной улице, крики соседям, что собирались на скамеечках, разглядывая гостей.

Пару раз Ника убегала в детсад и там, надевая белый халатик, с удовольствием возилась с малышней, пока Инна, наспех переодевшись, бежала к пирующим. А после, вернувшись, притаскивала с собой куски жареного мяса прямо в тарелке, вперемешку с солеными помидорами. Пирожные и ломти свадебного торта с каменной твердости сахарными розами. Падала на стульчик и рассказывала Нике о том, что она пропустила:

— Петруха подрался! Ну, я думала, он в первый день еще загавкает, запозднился. А щас — дяде Михе навалял, за то, что Миха плясал с Караваихой. Ну, то так, ему просто подраться схотелось. У нас знаешь, гостей провожают и кланяются «извините, что без драки».

Инна хохотала и совала Нике кусок торта.

— Ты ешь, ешь, тетка Равилька пекла. Они татаре, знаешь, какие вкусные делают сласти. Спать-то где будешь? Хочешь, раскладуху поставлю в кладовке. Сегодня всего трое ночуют, Костик, Машенька да Владик.

— Хочу. В кладовке. А завтра поезд во сколько?

— На станции-то? В пять вечера проходит. На Мелитополь. Поедешь?

— Пора мне.

— Ладно. Ты щас-то побеги, там народ уже переодевается, морды красят. Шо черти! Тимоха у меня ночнушку выпросил, в ней по улицам скакать. У Людки фотоаппарат японский, она потом в городе напечатает фотографий, уй, поржем после!

Инна быстро расчесала короткие черные волосы, вытянула губы, крася помадой и пристально глядя на себя в зеркало, добавила:

— Еще ж Ларка приехала. Класс будет, она ж старше Настьки, ее в тачке повезут выкидывать. И Леонору Палну хотели, да к ней не подступишься. А Ларка тебя искала. Привет, говорит, Веруне от дяди Феди.

— От кого?

Ника совсем собралась остаться в детсаду и снова отправить Инну развлекаться. Но заинтересовалась.

— Какого дяди?

— Феди. Как в мультфильме, прям. Дядя Федор. Твой дядька. Ты иди, Вер, она расскажет. А как устанешь, приходи, я снова сбегаю.

— Я недолго.

Лариса встретила ее как старую подругу, стиснула в объятиях, чмокая красной помадой и гордо поглядывая на любопытных тетушек.

— Верунчик!

Но ее тут же оторвали, завертели и она издалека, смеясь и поднимая руки, на которые соседки натягивали какое-то рванье, только кивала, подмигивая.

Потом была нелепая бешеная скачка по ухабам и рытвинам. Парни катили тачки, в которых подпрыгивали мальчишки, свистя и улюлюкая вслед хохочущей Ларке, она ехала первой, и рядом с редкими камышами ее аккуратно вывалили на желтую полосу песка, а потом гонялись, стараясь загнать в воду, где в панике орали гуси.

Устав веселиться, медленно шли обратно. Повизгивал аккордеон, Лариса шла, скомкав в руке оборванный подол старого платья, весело огрызалась на бегающих мальчишек.

— Догоню щас! — кричала грозно, — нашли перестарка, да я из рейса вам сюда капитана привезу!

— Ларка-капитанша! — орали мальчишки, прыгая и сверкая мокрыми босыми ногами, — капитанша-Ларка!

В доме Элеонора Павловна осмотрела очередной разор и скомандовала:

— Ну, будет! Убраться надо, а к ночи сядем с чайком, уже по-тихому.

— Ма-а-а! — трагически заорала невеста, выныривая из глубины дома, подняла руку с зажатой в ней фотографией, — ма-ма, да что же это? Я чего нашла!

И, суя матери измятый снимок, упала на стул, всхлипывая. Женщины столпились, заглядывая через плечо, толкая Элеонору Павловну в бока. Ларка, оторвав, наконец, мешающий кусок подола, тоже устремилась к матери.

— Покажь. Что там, что?

Элеонора Павловна повернулась к соседкам спиной и отступила, оказываясь рядом с Никой, что стояла у стены.