Читать интересную книгу Судовая роль, или Путешествие Вероники - Елена Блонди

— Блин! Ты же поклялся!

— Та…

Тимоха выкинул окурок и фальшиво замурлыкал, притоптывая:

— Тапор и рукавица, рукавица и тапор…

Ника сжала кулаки. Но вспомнила багровую Настю, кидающуюся на мужа. И подышала мерно, чтоб успокоиться.

— А она что? Когда узнала?

— А она и не узнала. Ни разу и не позвонила больше. Видать так мы ей нужны. Правду Петруха говорит — курва. Она и есть…

Ника сползла с камня и, вставая напротив, пихнула Тимоху под ребро кулаком.

— Ты дурак совсем? Не смей так!

— А что? Не лезь, ты!

— Не лезь? Скажите, какие мы нежные! Да какая мать своих детей совсем бросит? А может, с ней случилось что? Не подумал?

— Что случилось? Что?

— Может, она под машину попала! Или… или, упала и забыла все!

— Во-во. Как в кино.

— Какая разница, как в кино или нет!

Ника подступала ближе, задирала голову, со злостью глядя в удивленное лицо:

— Ведь может такое быть?

— Так и что? Мне теперь что?

— Звони! Разыщи. Или поехай, тьфу, поезжай и найди.

— Куда? На Сахалин, что ли? А денег откуда возьму?

Ника мгновение поразмышляла.

— Зачем сразу на Сахалин. Во-первых, она наврать могла. Чтоб ты ее не искал. Может она в Москве застряла. И там бесится, что не ищешь. Или еще ближе где.

— Чего? Чтоб не искал, и чего не ищу?

— Ну, да!

— Э-э, ну ладно. Тем боле — где ж искать-то?

Голос Ники победительно зазвенел.

— Он археолог? Они все друг друга знают. Ну, как вы на работе. Найди других, адреса ж есть? Позвони и спроси. Не знают, как там твоя Ленка, так пусть дадут номер хахаля этого. И адрес! Вот его и прищучишь.

Она отступила на шаг, чтоб не упираться носом в мужскую грудь, скользнула подошвой по склону. Тимоха машинально поймал ее руку, утвердил рядом с собой.

— Погодь. Ну да, это можно. Пална тогда была в райсовете, у нее бумаги. Там наверняка с паспортов списано.

— Вот видишь, — устало сказа Ника, остывая, — только смотри, с водкой и Северухой завязывай. Он для тебя, прям, личный черт какой-то. Ага, щас угадаю, наверное, за Ленкой твоей ухаживал. В школе, да?

— Ну, ухаживал, — угрюмо отозвался Тимоха.

— Божежмой, какие вы дураки бываете. И ты с ним теперь вошкаешься? Да он будет рад, если ты в канаве помрешь.

— Ладно. Не твоего ума. Разберусь я с ним.

И они снова замолчали. Нике очень хотелось еще сто раз попросить, чтоб не пил, не надо! Она смотрела на редкие огни и думала — а сколько же раз просила его Ленка. И без толку.

Тимоха повернул к ней лицо, блеснули глаза в свете наливающейся луны.

— Знаешь. Я вот подумал. Ну, найду я ее. Приеду. И встретит она меня — вся такая нарядная, красивая, с новым мужем, и не нужны мы ей. А? Что тогда?

— Тогда вернешься и будешь пацанов своих растить. Сам. А то люблю-люблю. А кроме себя никого и не любишь. Боишься ты. Вот испугался, что она там жива и счастлива. Бухать и плакать легче, правда?

— Я ж могу и в глаз, — ласково сказал Тимоха, — что ты меня за свинью держишь, а?

— Ну, вот и хорошо. Извини.

— Ладно.

Он помялся и, засопев, обнял Нику за плечи, прижимая к себе. Она шагнула в сторону:

— Вот не надо, а? Я ж тоже не просто так. Думаешь, веселая барышня приехала, да?

— Не думаю. Как раз. У тебя глаза, как у коровы.

— Спасибочки!

— Угу. Когда на забой ведут, по глазам видно, херово им. Хоть и не знают, куда. Ладно. Не хочешь, не буду.

Ника мучительно-сладко зевнула, раздирая скулы. Махнула рукой.

— Пойду я вниз. Спать хочу, сил нет. Ты идешь?

— Еще побуду. Иди уже.

Ника улыбнулась и, осторожно ступая, сделала несколько шагов. Обернулась, остановленная внезапной мыслью.

— Пойдем лучше. А то вдруг ты постоишь и снова к своему Петрухе-козлу. Пойдем вниз, Тимоша. Я тебя домой отведу. А? Ну, что ты смеешься?

— Чертишто! Ну, точь-в-точь Ленка!

Он отклеился от камня и, мурлыкая про топор, бережно потащил Нику за руку вниз.

Глава 17

Ника и ее внезапные таланты

Нике снилась долгая дорога в Новороссийск, Женька рядом на удачно пустом сиденье, умаялся сидеть, прыгает, валяется, закидывая на ручку кресла ноги в смешных красных штанишках. Ника открывает бутылку минералки, следит, чтоб он попил чуть-чуть, а то запросится в туалет. И без перерыва — вот он уже на руках у Никаса, немного испуганно разглядывает сверху отцовскую голову с торчащими темными волосами. И вдруг, хватая крупное, так похожее на свое ухо, уверенно говорит матери:

— Папа!

— Узнал! — Никас опрокидывает сына вверх ногами, крутит в сильных руках.

Тот визжит, мелькая яркими маленькими кроссовками, смеется, довольный. И Ника смеется, когда муж берет ее за плечо большой рукой, встряхивает. Сильнее. Говорит женским задушенным голосом:

— Вер? Веруня, пора!

Ника открывает глаза, и улыбка сползает с лица куда-то за ухо, путается в волосах.

— Проснулась? Я побежала на ферму, вернусь к семи, Нинуську проверь, вдруг описялась, на другую койку переложь, а мокрое в туалетную.

Инна терпеливо ждет, когда Ника сядет, кивая и убирая волосы с лица вялой рукой. И исчезает, еле слышно топая по лестнице.

В пустой игровой Ника побродила, выглядывая в большие окна. Нинуська спала, под боком ее прятались три кубика и облезлый медведь — Ника игрушки убрала на подоконник, пощупала простыню под теплым тельцем — сухая. Подумала и, уйдя в туалетную, закрылась на крючок, скинула халат и белье на табурет, укрепив гибкую трубку душа на страшноватом крюке, вбитом в кафельную стену, встала под горячую воду, стекающую к центру комнатки, где был устроен сток. Вспенивая шампунь, улыбнулась. Так вечно плескалась Таня, которая с дочкой снимала времянку у бабки. И говорила, голая, топчась полными ногами посреди пузатых горшков — синих эмалированных и красных пластмассовых:

— Я, блин, тут и ем, и сплю, и моюсь. Вроде сама хожу в среднюю группу, вроде мы с дочкой сестрички. Ага, и вешаюсь в медпункте еще.

— Ты и на горшке посиди, — смеялась Ника.

Помывшись, она перестала печалиться и думать нехорошее о том, как же теперь Женька — без отца? И может быть, из-за него надо сделать вид, что ничего не случилось? Смириться — все же семья.

Мурлыча, надела трусики и лифчик, застегнула белый халат, сунула босые ноги в шлепанцы. Решительно вытащив таз, залила горячей водой многострадальные джинсы. Времени до пяти вечера полно, постираются, она их закатает в простыню, и во дворе повесит. А может, отдаст Васильевне, пусть посушит в прачечной.

Без отца, значит… А много ли он видел отца? Ушел в рейс, Нику тошнило по утрам. Вернулся — у жены молния на джинсах не застегивается. И — тошнит по утрам. Снова ушел. Вернулся — Ника примчалась в Жданов, ходила там с ним, переваливаясь и оберегая семимесячный живот. Из роддома мама ее забирала. А Никас увидел сына, когда тому два месяца исполнилось. И, месяц повозив коляску, снова ушел в рейс. Если толком все посчитать, то за четыре года Женькиной жизни видел его отец, наверное, полгода с хвостиком. И почти все без него — крики по ночам, молоко в тяжелой груди, бутылочки со смесью, грязные пеленки, первый зуб, первое слово. Нет, что-то и при нем было — ветрянка, например. Или четыре дня поноса, когда Никас на неделю всего в порт пришел. Или тот ужасный грипп с температурой под сорок, когда Ника и не помнит, видела ли она сама мужа, не отходя от детской кроватки. Видела, да. Когда топтался в прихожей, вскидывая на плечо сумку «ну, мне пора, Никуся, ты не ходи, вдруг малой проснется», и она только к вечеру вдруг поняла — муж был, и ушел в рейс.

Женька и не скучал по нему никогда. Привык, что папка это весело, мороженое от пуза и блестящие машинки, автомат, что стреляет шариками, внезапные прогулки в город за пивом. И что все это быстро проходит, но после вернется снова. А все свои горести, заботы, страхи и открытия — это все маме.

«Да он, Никуся, отца будет ровно столько же видеть, если вы разбежитесь».

— Хорошо бы, — шепотом ответила себе Ника, выкручивая мокрые джинсы, — вот только работу мне теперь придется искать другую, с нормальной зарплатой.

В спальне она закатала штаны в две простыни, помяла руками, отжимая влагу. Подумав, взяла две сухие и закатала снова. Пусть полежат пока.

Дети спали, окна наливались утренним светом, и Ника выключила ночник. Сон, что испугался мыслей и хлопот, вернулся, путая все в голове. Она села, зевая, на скрипучую раскладушку. Скорее бы Инна вернулась, можно будет еще немного поспать.

С трудом дождалась, когда та тихо влетит в игровую, принеся с собой теплый запах свежего молока и едкий — навоза. И, кивая сбивчивому шепоту, свалилась ничком, заснув раньше, чем голова упала на тощую подушку.

Проснулась от желтых солнечных лучей, что ползли по лицу и щекотали ресницы. Села, вертя лохматой головой. В игровой было тихо и она, запахивая халатик, вышла из кладовки, с трудом приходя в себя, осмотрелась, ничего не понимая. Медведи и жирафы плюшево сгрудились на полках, солнце поблескивало на вытертых круглых столиках, пятнало квадрат ковра, расцвечивая стену недостроенной крепости. Никого.