уже там, оживленно с ними переговаривается. Поэта им не найти, но они будут действовать по регламенту. А может, все же найдут?
Я сосредотачиваюсь на Лэнге и общей картине:
– Как там бывшая Робертса?
– В шоке. И знать не знала о его отъезде. Чтобы доказать это, мне пришлось свозить ее к нему домой. Она уверена, что он обязательно сообщил бы ей, что уезжает.
– И все же тела у нас нет, – замечаю я. – Поэт – любитель эффектных зрелищ, устраиваемых для нас. А Робертс сюда не вписывается логически. Не соответствует его профилю.
– Не начинай заново. Это не он. И не может быть он, если речь идет о Робертсе и мы оба знаем, что у тебя бзик по Ньюману насчет того, что он наш парень.
– Ты прав, все это так. Но наш убийца – любитель выставлять своих жертв на обозрение. А по Робертсу у нас нет главного свидетельства – тела.
– Ты все чрезмерно усложняешь. Робертс сблизился с Поэтом слишком плотно, и тот сообразил, что убийство копа чревато неприятностями, которые ему не нужны. Его желанием было продолжать свою игру. Поэтому от тела он просто избавился.
Он хочет продолжать игру. Лэнг прав. Им движет это.
– Итак, – подытоживаю я. – Этот разговор можно свести к одному: этой ночью я упустила Поэта.
Поворачиваюсь и иду к месту преступления, которое не соединяет точки ни с Ньюманом Смитом, ни с кем-либо другим. Поэт слишком искусен, чтобы такое допустить. Соединять точки придется мне, и я это сделаю. Живым ему больше не уйти. Глава 42
Я стою в затенении прямо над людьми в синем, на той самой пожарной лестнице, где чуть ранее меня заметила детектив Джаз. Сейчас я наблюдаю, как полицейские суетятся, словно мыши в погоне за сыром; действия их бестолковы и разнонаправлены – само собой, совершенно не в ту сторону. Но я здесь, собственно, не ради них. Я здесь ради нее. Я всегда рядом с ней, гораздо ближе, чем она думает.
Хотя ей, конечно же, известно, что сегодня вечером я был здесь. О, как она меня сегодня ждала, как стремилась!..
Я стоял за окном спальни и смотрел, как она вытаскивает изо рта грешника те самые строки. Смотрел, как она прочитывает слова, начертанные мною для нее, и видел, как понимание скользнуло по ее прекрасному лицу. Она понимает великие произведения и те смыслы, которые эти слова привносят в наш мир, в само наше существование. После нынешнего вечера она должна понять, что является частью хрупкого равновесия вселенной, которое начинается с этих слов. И ей ведомо, что сегодня вечером я сделал за нее ее работу. Она открыла мне этого грешника. И я сделал то, чему, как мы оба ведали, нужно было свершиться.
Он высказался против великих произведений – стихов, что являются словом человеческим, направляющим всех нас. Я выправил равновесие добра и зла.
Детектив Джаз сейчас показывается из-за линии кустов, отделяющих жилой дом от обиталища грешника. Здесь она останавливается для разговора с офицерами, среди которых и детектив Итан Лэнгфорд. Вместе с ним она затем начинает спускаться по тротуару; они идут к ее квартире. До поры я позволю ему оставаться в твоей жизни, чтобы опекать и охранять тебя по той же причине, по которой я нынче отправлюсь домой и поцелую свою жену и детей. Эти обыденные люди, которых мы пускаем в свою жизнь, позволяют нам выглядеть усредненными. Они прикрывают нас собой, чтобы мы вершили свои благие деяния. И пока этот Итан Лэнгфорд служит данной цели, не мешая нам, он может оставаться на этой Земле. Если же сие изменится и он отступит от своего долга, ему тоже предстоит уйти. Глава 43
Расстояние от места преступления до моей машины мы с Лэнгом преодолеваем в тишине. Разговоров нам хватило за отработкой улик. Так уж заведено, так мы строим свое партнерство. Каждое место преступления мы покидаем, не допуская до себя эмоций, которые могли бы нами завладеть. Нужно время, чтобы разделить их в себе, рассовать по полочкам. Это элементарное выживание, такое же естественное и необходимое, как дыхание.
Лэнг смотрит на мою припаркованную у бордюра машину.
– Припарковалась на улице?
– Дорога рядом с местом была просто адом. Логичней было встать здесь.
– Все верно. – Он коротко кивает. – В гараж будешь переставлять?
– Идея замкнутых пространств мне в эти дни как-то не очень.
– Умница. – Он указывает на свой «Мустанг», непосредственно через дорогу. – Моя голова сгенерила то же самое.
На подходе к машине я щелчком дистанционного брелока открываю багажник. Лэнг держится рядом. Свою полевую сумку я меняю обратно на офисную, но «лодочки» не переобуваю, а просто запихиваю каблуки в сумку.
Лэнг захлопывает багажник.
– Я тебя провожу.
– До дома, – конкретизирую я. – У меня ты не остаешься. Мне нужно побыть одной.
Он хмурится, вздымаясь надо мной надутым устрашающим медведем, и я чувствую внутри него борьбу. Ладно, сделаем так, чтобы ему было полегче…
– Я не могу допустить, чтобы он чувствовал себя победителем. То, что ты останешься, равносильно как раз этому. Ты сам это знаешь.
В его чертах сквозит понимание. Он услышал.
Иногда после самых страшных мест преступлений необходимо перебарывать свой страх и побеждать его, иначе продолжать не получится. И делается это обычно в одиночку.
– Идем на компромисс, – предлагает Лэнг. – Я провожаю тебя до подъезда.
Такая легкость капитуляции даже слегка удивляет, но одновременно с тем приносит облегчение. Оставлять Лэнга у себя я не собиралась. Но и не нарывалась на ситуацию, когда мы начинаем бодаться. Так что я киваю, и совместный путь мы продолжаем в молчании. Нам еще много что придется сказать насчет нынешних событий, но эти слова подождут до завтра.
Вот мы уже и у дома, готовясь напоследок пожелать друг другу спокойной ночи. Лэнг делает это в приказном тоне:
– Сейчас звоню патрулю и сообщаю, что ты поднимаешься на этаж. В следующий раз, черт возьми, жми на спуск.
При этих словах во мне разливается горечь сожаления. Поэт совершит новое убийство. Хотя я могла его остановить…
– Так и сделаю, – обещаю я, протягивая руку к двери и быстро заходя в коридор.
Прогулка более утомительна, чем обычно. Узковатая лестница освещена достаточно хорошо, но я задыхаюсь в этом тесном пространстве. Оказывается, на часах уже почти полночь; вокруг, как и следовало ожидать, ни звука, кроме моего усталого шарканья.
При виде родной двери меня наполняет неизъяснимое облегчение, и я вставляю ключ в замок. Едва приоткрываю дверь, как свет говорит мне, что внутри кто-то есть.