Читать интересную книгу Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман

Вместе с тем, Медведев в ходе своего президентства предложил стране позитивную повестку дня, которая, впрочем, так и не была реализована. Его приоритетом стал лозунг модернизации, сформулированный в ряде программных выступлений и серии указов и законов, однако на практике имевший более чем скромный эффект. Продвигавшийся Медведевым вариант модернизации носил весьма ограниченный характер. Ведь процесс модернизации включает в себя не только социально-экономическую (индустриализация, урбанизация, рост уровня образования, доходов и мобильности, распространение СМИ, уменьшение неравенства), но также и политическую составляющую (распространение политических прав и свобод, становление конкурентных выборов и партийных систем, разделение властей). Однако в России 2000-х годов даже сама постановка вопроса о политической модернизации страны представляла собой «табу» для Кремля – лозунг модернизации носил исключительно экономический характер и предполагал развитие современных информационных технологий и высокотехнологичных отраслей экономики, более активную интеграцию страны в глобализирующийся мир и повышение качества управления при сохранении политического режима в России неизменным. Иначе говоря, политический курс Медведева был основан на представлениях о том, что экономическая модернизация в России вполне возможна в условиях авторитаризма, а, в свою очередь, авторитарное правление является необходимым условием для успешной модернизации страны [175] .

Некоторые критически настроенные наблюдатели не без оснований утверждали, что риторика Медведева, содержавшая многочисленные мантры о «модернизации», служила не более чем преднамеренным и явно демагогическим прикрытием (говоря простым языком, чем-то типа «бла-бла-бла») [176] , призванным создать у части российской общественности иллюзию прогрессивных преобразований, в то время как на деле в стране сохранялось бы прежнее статус-кво. Хотя эти намерения, скорее всего, действительно во многом определяли шаги российского президента и его окружения, не следует полагать, что лозунги модернизации служили исключительно орудием политических манипуляций. В значительной мере они отражали и реальное стремление российских правящих групп к позитивным преобразованиям в экономике и в управлении страной. Неэффективность иерархической «вертикали власти» и неустранимо и неизбежно присущая ей чудовищно высокая коррупция, время от времени вспыхивающие конфликты между «башнями Кремля» за передел ресурсной ренты, чувствительные поражения на внешнеполитической арене – лишь некоторые характеристики политико-экономического управления в России накануне начавшегося в 2008 году экономического кризиса, который лишь усугубил эти проблемы. В этом отношении все разглагольствования о модернизации, привнесенные в российскую политическую риторику Медведевым, отчасти отражали глубокое разочарование подобным развитием событий и неудовлетворенность итогами путинского правления. Но его слова – в общем и целом, правильные и справедливые – были обречены оставаться лишь словами, не имея шансов на воплощение в сколько-нибудь серьезные дела. Причины здесь следует искать не только и не столько в текущей политической конъюнктуре и даже не в личных качествах и персональных и групповых интересов группировок российских элит. Они обусловлены куда более глубокими дефектами программы авторитарной модернизации, которые препятствовали ее осуществлению в сегодняшней России.

Говоря о неудачах проектов авторитарной модернизации, часто ссылаются на тот факт, что у лидеров авторитарных режимов зачастую недостает стимулов для проведения последовательного курса социально-экономической модернизации – они редко склонны к радикальным преобразованиям, а порой и не способны к ним. Безусловно, Медведев ни по своему опыту и прежнему багажу, ни по качествам своего характера не годился на роль реформатора – слабость лидерского потенциала российского президента не отмечал разве что ленивый. На этом фоне многочисленные объяснения в духе того, что «хорошему» Медведеву препятствовали-де «плохой» Путин и его приближенные, превратившиеся в новых «олигархов», выглядели в лучшем случае «разговорами в пользу бедных». Но поставим вопрос иначе: допустим, что «модернизация» для российских лидеров – это не просто слова, но и реальные намерения создать в России современную экономику и эффективную систему управления страной. Но способен ли был российский авторитарный режим воплотить их в жизнь?

Преобразования в любой стране – авторитарные или демократические, экономические или политические – невозможно провести лишь по воле лидеров, какими бы намерениями они ни руководствовались. Их успех возможен лишь при умелом эффективном использовании тех инструментов, которые доступны лидерам для воплощения своих планов в жизнь. Набор политических инструментов для проведения курса авторитарной экономической модернизации в современных обществах довольно ограничен – лидеры режимов могут опираться на один из трех институтов: бюрократию, «силовиков» или доминирующую партию (в той или иной комбинации). Это различие соответствует трем основным типам авторитарных режимов: бюрократические, военные и однопартийные [177] . Беда состояла в том, что ни один из этих инструментов был непригоден для осуществления модернизации в условиях сегодняшней России.

Говоря о бюрократической авторитарной модернизации, обычно имеют в виду «вариант Ли Кван Ю» в Сингапуре – реформаторски настроенный лидер маленького государства (и, по совместительству, крупнейший собственник на его территории) смог успешно создать «с нуля» эффективный бюрократический аппарат и, опираясь на него, «жесткой рукой» провел глубокие экономические преобразования, превратив город-государство в мировой финансовый и экономический центр. Однако такой сценарий авторитарной модернизации выглядит нереалистичным для государств, не способных создать для чиновничества подобные стимулы. Как минимум, он требовал довольно высокой автономии государства, то есть изоляции бюрократии от влияния со стороны групп специальных интересов, и высокого качества государственного управления, позволяющего успешно реализовать избранный политический курс. В государственном управлении России таких условий сегодня нет, да и не предвидится. Административный аппарат в нашей стране находился в состоянии глубокого институционального упадка еще к моменту распада СССР, и все последующие реорганизации 1990-х годов ситуацию в этом плане, как минимум, не улучшили [178] . В 2000-е годы, на фоне свертывания политической конкуренции и свободы слова, бюрократия попросту вышла из-под контроля руководства страны, в свою очередь, более заинтересованного в краткосрочной политической лояльности чиновников, нежели в долгосрочной эффективности их работы [179] . Результаты не заставили себя ждать – и Путин, и Медведев вынуждены были признать коррупцию чиновничества одной из самых серьезных неразрешимых проблем своего правления.

Превращению российской бюрократии в инструмент модернизации препятствовали не только низкая эффективность, но и стремление руководства страны повысить качество управления исключительно посредством усиления иерархического контроля в рамках «вертикали власти». Неудивительно, что в стране с огромной территорией, большой численностью населения и значительным по масштабам государственным сектором экономики, где роль бюрократии в жизни общества по определению высока, такой путь вел к повышению издержек контроля до запретительно высокого уровня. Проще говоря, вышестоящие звенья российского чиновничества оказывались неспособны эффективно контролировать его нижестоящие звенья, которые систематически дезинформировали руководство о положении дел. Такое усугубление принципал-агентских отношений было невозможно преодолеть одной только расстановкой на значимые посты «идейных» сторонников модернизации, лояльных по отношению к реформаторским лидерам, – их в любом случае не хватило бы на всю страну [180] . Соответственно, в отсутствие политической подотчетности российская бюрократия могла быть заинтересована лишь в сохранении статус-кво, а не в модернизации. В период президентства Медведева ситуация в этом плане не только не улучшилась, но, напротив, оказалась неподконтрольна главе государства.

«Силовой» сценарий авторитарной модернизации зачастую ассоциируется с «вариантом Пиночета», которого в начале 1990-х годов часть российских либералов числила своим кумиром. Чилийский опыт, когда армия, придя к власти, успешно подавила оппозицию, предоставив при этом либеральным реформаторам свободу рук в экономике, во многом остается исключением, подтверждающим правило – «силовики» [181] очень редко оказываются успешными агентами модернизации. Как минимум, силовые структуры для этого должны возглавляться лидерами, которые убеждены в необходимости реформ, отличаться весьма высоким уровнем организационной автономии и идейной сплоченности, пользоваться поддержкой среди значительной части общества и при этом быть не слишком глубоко вовлечены в экономику. Сочетание таких характеристик в мире встречается нечасто, тем более, оно совершенно не присуще нашей стране. Еще с советских времен силовые структуры прямо или косвенно контролировали значительные экономические ресурсы (от ВПК до ГУЛАГа), находились в состоянии острой межведомственной конкуренции (которую провоцировали лидеры страны по принципу «разделяй и властвуй») [182] , а их и без того ограниченная автономия к моменту распада СССР «скукожилась» до минимума. Поэтому в постсоветской России армия проявила пассивность и в 2000-е годы утратила роль значимого политического актора [183] . Что же до правоохранительных органов, то в 1990-е годы они подверглись весьма масштабной фрагментации и все в большей мере включались в занятия бизнесом на фоне ослабления механизмов политического контроля [184] . Поэтому неудивительно, что когда после 2000 года статус «силовиков» резко повысился, а их влияние существенно расширилось [185] , они использовали новые возможности исключительно с тем, чтобы расширить участие в извлечении ренты, а вовсе не для того, чтобы реализовывать собственный модернизационный проект. По сути, главной целью и основным содержанием деятельности правоохранительных органов стало «крышевание» бизнеса, что, в свою очередь, провоцировало конфликты между разными группировками в их среде, а отдельные попытки воспрепятствовать этим процессам оказались не слишком успешными [186] . Более того, некоторые исследования российских элит показывали, что именно «силовики» демонстрировали минимальное стремление к проведению курса модернизации [187] . Таким образом, говорить всерьез о возможности реализации в России «силового» сценария модернизации попросту не приходится. Напротив, создание взамен нынешних «силовых крыш» эффективных и подконтрольных обществу правоохранительных органов является для России одной из важнейших задач государственного строительства, которая, однако, в период президентства Медведева даже всерьез не ставилась главой государства в свою повестку дня.