Читать интересную книгу Девятьсот бабушек - Р. Лафферти

Таков был текст Гилария.

— Как только мы, образно говоря, нажмем на кнопку, то есть дадим добро Эпиктистесу, текст должен измениться, — сказал Григорий. — Используя сложнейший комплекс устройств, Эпикт отправит в прошлое аватара — полуробота, полупризрака. И предателя Гано в Рансесвальесе постигнет неприятность.

— Надеюсь, этот аватар не очень дорого стоит, — заметил Вилли Макджилли. — Мало ли, вдруг нам понадобится его уничтожить. Помнится, в детстве для такого рода целей каждый из нас имел дротик, выструганный из древесины красного вяза.

— Вилли, сейчас не до шуток, — строго заметил Глассье. — Кого ты, будучи мальчишкой, убил во времени?

— Ну, многих. Короля Ву из Маньчжурии, Папу Адриана VII[10], президента нашей страны Харди, короля Марселя из Оверни, философа Габриеля Топлица. И хорошо, что мы их убрали. Плохие были парни.

— Никогда о таких не слышал, — сказал Глассье.

— Естественно. Мы их убили, когда они были детьми.

— Хватит дурачиться, Вилли, — вмешался Григорий.

— Вилли не дурачится, — возразил Эпикт. — Откуда, по-вашему, я взял идею?

— Взгляните на мир, — тихо сказал Алоизий. — На наш городок с полудюжиной башен из серого кирпича. Мы сможем наблюдать, как он будет разрастаться или съеживаться. Изменится мир — изменится и городок.

— А я, кстати, еще не побывала на двух выставках из тех, что сейчас проходят в городе, — сказала Валерия. — Не дайте им исчезнуть! В конце концов, их всего три!

— Наше отношение к современным изящным искусствам полностью совпадает с мнениями, изложенными в рецензиях, которые мы также взяли в качестве эталонных текстов, — сказал Одифакс О’Ханлон. — Можете не соглашаться, но мы уже давно не видали такого упадка искусства. Живопись представлена только тремя школами, и все они переживают не лучшие времена. Современная скульптура — это школа «Металлолом» и непристойные паяные безделушки. Единственный действительно массовый вид искусства — граффити на стенах туалетов — не оставляет простора для воображения, отличается грубой стилистикой и просто неприятен для восприятия. Немногочисленные мыслители, которых я могу вспомнить, — покойный Тейяр де Шарден [11] и мертворожденные Сартр, Зелинский и Айхингер. Ну хорошо, раз вы смеетесь — нет смысла продолжать.

— Все мы, здесь собравшиеся, — эксперты в различных областях знаний, — сказал Когсворт. — У большинства широкий кругозор. Мы хорошо знаем подноготную мира. Давайте же сделаем то, ради чего мы собрались, и посмотрим на результат.

— Эпикт, жми на кнопку! — распорядился Григорий Смирнов.

Из механических глубин Эпиктистес выпустил аватара — полуробота, полупризрака. Вечером 14-го дня августа месяца 778 года по дороге из Памплоны в Рансесвальесе предатель Гано был схвачен и вздернут на единственном в дубовой роще рожковом дереве.

И все изменилось.

— Ну как, Эпикт, сработало? — спросил Луи Лобачевский, сгорая от нетерпения. — Не вижу никаких изменений.

— Вернувшийся аватар доложил, что миссия выполнена, — сообщил Эпикт. — Я тоже не вижу ничего нового.

— Давайте посмотрим на свидетельства, — предложил Григорий.

Присутствующие — десять человек и три машины: Ктистек, Кресмоидек и Проаистематик — повернулись к свидетельствам и испытали разочарование.

— В тексте Гилария не изменилось ни слова, — проворчал Григорий.

И действительно, текст оставался в точности прежним:

«Король Марсилий Сарагосский, ведущий сложную игру, взял деньги у кордовского калифа, чтоб убедить Карла Великого отказаться от завоевания Испании (чего тот, кстати, не только не планировал, но и не сумел бы осуществить); стребовал с Карла Великого компенсацию за города у северной границы, поскольку те возвращались под христианское управление (хотя сам Марсилий никогда ими не правил); и взимал плату со всякого, кто проходил по новому торговому пути через его город. Взамен Марсилий подарил Карлу ученых в количестве тридцати трех человек, столько же голов мулов и несколько повозок манускриптов из древней эллинистической библиотеки. Дорога через перевал, соединяющая два мира, была открыта. Вдобавок обе стороны теперь имели доступ к Средиземному морю. Два мира приоткрылись друг для друга, что оказало благотворное влияние на каждую из сторон и на цивилизацию в целом».

— Не изменилось ни словечка, — констатировал Григорий. — История проследовала тем же курсом. Эксперимент не удался. Почему? Мы попытались с помощью устройства, которое мне кажется невообразимо сложным, сократить период беременности и ускорить рождение нового мира. У нас не получилось.

— Наш город не изменился ничуть, — сообщил Алоизий Шиплеп. — Он все такой же большой и прекрасный, с двумя десятками импозантных башен из разноцветного известняка и мидлэндского мрамора. Очень значительный культурный и деловой центр. Мы его любим, но он такой же, как и всегда.

— Все выставки и спектакли остались на месте, — радостно сообщила Валерия, изучив афиши. — Включая те, на которых я еще не была. Их больше двадцати. Я так боялась, что они исчезнут!

— Изящные искусства тоже без перемен, если судить по рецензиям, которые мы взяли в качестве проверочных текстов, — известил Одифакс О’Ханлон. — Можете не соглашаться, но искусство еще не знало такого подъема.

— Как связка сосисок, — заметила машина Кресмоиди.

— «Не знаю я дороги, по которой нельзя бы пробежаться трижды», — процитировала машина Проаист. — Это из одной древней поэмы. Автора, к несчастью, не помню. Она хранится в моем банке памяти в Англии, если вам интересно.

— О да, трехходовая история, которая заканчивается там же, где началась, — подала голос машина Эпиктистес. — Но эти сосиски хорошие, и мы должны ими наслаждаться; ведь большинство эпох было лишено даже этого.

— О чем это вы болтаете, ребята? — спросил Одифакс и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Живопись по-прежнему переживает бурный расцвет. Школы — как гроздья галактик, и большинство людей занимается творчеством исключительно ради удовольствия. Скульптуре Скандинавии и Маори все труднее сохранить лидерство в области, где почти все экстраординарное. Страстность и чувство юмора освободили музыку от излишних догм. А с тех пор как математики и психологи занялись самым популярным видом искусства, жизнь стала значительно веселее.

У нас есть Пит Тейлхард, который проявил себя как талантливый писатель-фантаст, виртуоз эксцентричной пародии. Он, конечно, изрядно переработал лейтмотив «Мира Мозга», зато в какую вихрастую комическую феерию он превратил эту вещь! А еще Мульдум, Зелинский, Поппер, Гандер, Айхингер, Вайткроу, Хорнвангер — цвет высокой литературы, мы перед ними в неоплатном долгу! Нескончаемая череда великих романов и романистов!

Извечно популярный вид искусства — граффити на стенах туалетов — удерживает свои позиции. Компания «Путешествия без границ» предлагает девяностодевятидневный арт-тур вокруг света — он посвящен просмотру веселых, но изысканных миниатюр на стенах туалетных комнат в филиалах компании. Ах, насколько же он щедр, наш мир!

— Лугов больше, чем нужно пастбищ, — подхватил Вилли Макджилли. — Большинство достижений просто ошеломляет. Но я задаюсь вопросом: не продиктованы ли мои слова тайным злорадством? Ведь понятно, что эксперимент провалился. А я этому рад. Я люблю мир таким, какой он есть.

— Мы не будем утверждать, что эксперимент провалился, пока мы провели только его треть, — парировал Григорий. — Завтра мы предпримем вторую попытку повлиять на прошлое. И если настоящее опять не изменится, послезавтра мы предпримем третью попытку.

— Хватит уже о работе, люди добрые, — прогудел Эпиктистес. — Встретимся завтра здесь же. А теперь вы к своим развлечениям, а мы — к своим.

Вечером люди продолжили разговор вдалеке от машин: теперь они могли делать любые предположения, не боясь быть отмеянными.

— Давайте вытянем случайную карту из колоды, как карта ляжет, так и поступим, — предложил Луи Лобачевский. — Возмем на этот раз интеллектуальный переломный момент чуть более поздней истории, внесем изменение и посмотрим, что получится.

— Я предлагаю Оккама[12], — сказал Джонни Кондули.

— Почему? — спросила Валерия. — Ведь он — последний и самый малоизвестный из средневековых схоластов. Как может то, что он сделал или не сделал, повлиять на течение истории?

— Согласен, — поддержал Григорий. — Оккам приставил бритву к своей сонной артерии. И вскрыл бы ее, если бы ему не помешали. Хотя… во всем этом есть какая-то неувязочка. Как ложное воспоминание, словно у истории с бритвой есть иной смысл, а номинализм Оккама значил нечто иное, а не то, что сейчас.