Это уже не просто гнев, это – ярость – прямое следствие душевной боли (так похожей на физическую) и страха потерять своего ребенка.
Я знал, что ее реакция будет именно такой, но и допустить будущую эпидемию я тоже не могу. Слишком многое поставлено на карту и ее горе – не повод позволять будущим событиям случиться.
Легонько прикасаюсь к ее плечу. Анжела истерически дернулась и посмотрела на меня сквозь град слез. Пробую обнять ее, насколько это возможно учитывая то, что девушка, согнувшись в три погибели, сидит на табуретке, а я стою рядом. Всего несколько секунд Анжела принимает мои утешения и рубашка на мне мокрая от ее слез, но потом она резко отталкивает меня. В ее глазах помесь страха, отчаяния и невероятной злости:
– Уходите! Не заставляйте меня вызывать милицию! Какие бы причины у Вас не были, я не позволю Вам даже пальцем прикоснуться к Павлуше. Ясно Вам?
– Я думаю, Вам стоит посмотреть, с чего началась эпидемия. – Подаю девушке руку, чтобы помочь ей подняться. – Пойдемте?
– Не хочу, – выпалила она на одном дыхании и ударила по руке, которую я держал, надеясь, что она обопрется об нее. – Я больше не хочу никуда идти с Вами. Уходите, слышите!
Бедная девочка! Я не знаю что и как ей сказать, чтобы она меня услышала. Я не представляю как ее утешить, поскольку сам последние два дня не могу успокоиться.
– Вам предстоит сделать выбор… Самый страшный выбор в жизни, – тихо обращаюсь к ней, собравшись с последними силами и уже не надеясь что-либо изменить. – Я думаю… Вы должны увидеть все своими глазами…
– Ладно, черт с Вами! – она набралась мужества и посмотрела мне в глаза. – Только обещайте мне, что с Павлушей ничего не случиться!
– То, что должно случиться – сбудется, но это будет Ваше решение… Я обещаю не делать ничего без Вашего согласия!
– Хорошо. – Анжела вытерла мокрые от слез щеки ладонями и поднялась на ноги. – Я верю Вам. Вы не производите впечатление жестокого детоубийцы. Но если вы меня обманули… я убью Вас!
Несмотря на последнюю фразу, я чувствую, что после моего обещания Анжела немного успокоилась и, словно в доказательство, услышал от нее вопрос:
– Как мне называть Вас? Вы так и не сказали мне своего имени…
– Хм… – не ожидал от нее такого вопроса, да и ответ на него практически отсутствует. Покоряясь необходимости, сочиняю ответ на ходу: – Понимаете, Анжела… Имя, которое мне дали родители давно уже не имеет никакого значения. Имя, которое дал мне мой учитель не может быть известно никому кроме нас двоих. Поэтому… Называйте меня Идмон, в древнегреческом языке это имя означает «сведущий».
– Каким образом у Вас получается переносить нас в будущее? – спрашивает Анжела. В ее голосе мало любопытства – скорее усталость.
– Так просто – открыл дверь, вышел на улицу… Это что – колдовство?
– Древняя славянская магия, – отвечаю.
– Хорошо, Идмон, покажите мне все с самого начала. Но помните – я не позволю Вам даже пальцем прикоснуться к моему сыну!
Бедная Анжела… Мне это и не нужно…
Глава 2
Идмон – странное имя! Почти как Эдмон, который Дантес… Мне кажется он неплохой человек – смотрит на меня с сочувствием, несмотря на собственное заявление, что Павлуша – главный виновник той страшной эпидемии и единственный способ предотвратить ее – это лишить его жизни. Ну, не похож он на убийцу – это видно невооруженным глазом! Пока, во всяком случае… Ощущение такое, что он сам не знает что делать, хоть и обладает какими-то тайными знаниями.
Пусть не выдумывает…
Никакие магические штучки не дают человеку права распоряжаться жизнью других людей! Скорее наоборот, магия – дар, данный избранным: то, чего не могут сделать врачи, могут сделать ведуны и ведуньи – так я всегда думала, ведь моя бабушка была травницей и лечила детей заговорами. Я могла бы пойти по ее стопам, но… Мне было десять, когда бабуля позвонила маме, сообщила о своей будущей смерти и попросила привезти меня к ней. Через два дня мы были в Яблунивке, но уже на похоронах…
Каждый божий день, проведенный в светлом и пахучем бабушкином доме, я видела с десяток исцелений, но даже подумать не могла, что можно наблюдать будущие события так, словно ты – участница странного фантастического реалити-шоу. Кажется невероятным, что обычный человек, обладая магическими знаниями, может проделывать подобные вещи!
Но как бы мой гость не называл себя, какие бы фокусы не выделывал, я буду защищать своего сына до последнего вздоха – костьми лягу, но не позволю этому новоявленному мессии хоть волосок на его голове тронуть!
Беру его за руку, разукрашенную невидимым обжигающим символом, и через мгновение мы оказываемся в какой-то безымянной лаборатории.
Полутемное помещение, освещаемое светом лишь одной горящей настольной лампы, а за окном непроходимая черная безлунная ночь с редким светом фонарей; компьютеры на каждом из столов, электронный микроскоп; в углу – стеклянный шкаф с кодовым замком, множество пробирок в специальных подставках и надписи, которые мне ни о чем не говорят, потому как написаны они, скорее всего, на латыни.
Юноша в белом халате сидит за столом, обхватив голову руками. Не похоже, чтобы он спал, скорее – напряженно о чем-то думает.
– Это он? – спрашиваю.
– Да это Ваш сын – Павел.
– Он нас увидит, если обернется? – говорю на всякий случай шепотом, вдруг он нас слышать может.
– Он нас не увидит и не услышит, не волнуйтесь! – отвечает Идмон, тоже почему-то шепотом. – Мы для него не существуем, если только он не экстрасенс.
– Ас чего Вы взяли, что это именно Павлуша?
Вопрос мой повис в воздухе – юноша встал и направился к стеклянному шкафчику с пробирками, возле которого мы стояли. На всякий случай я сделала шаг в сторону – мало ли что! На его белоснежном халате висел бейджик, на нем черным по белому было написано: «Молчанов Павел Николаевич – научный сотрудник лаборатории вирусологии, НИИ микробиологии…»
Какой же он все-таки симпотяжка! Волосы немного темнее, чем сейчас, когда он маленький, но глазки все те же – серые, как осеннее небо, окруженные черными ресницами…. Высокий, подтянутый – почти супермен. Никаких сомнений – это именно мой маленький сыночек. Только вот что же он делает?
Я вижу как Павлуша, нервно оглядываясь, достает из кармана ключ, набирает код в четыре цифры и открывает стеклянный стеллаж. Стоит возле него о чем-то задумавшись, не решаясь продолжать. Но потом, выдохнув, словно только что приняв серьезное решение, достает из шкафа одну из пробирок и, проверив хорошо ли она закупорена, кладет ее в кожаный портфель. Затем поворачивает ключ в навесном замке шкафа и быстро выходит из кабинета, пробормотав напоследок:
– Кто его знает, может быть, когда все закончиться еще и Нобелевскую премию получим…
– Пойдемте за ним, – прошу я Идмона.
Он, кивнув в ответ, берет меня за руку, и мы оказываемся на улице спустя всего долю секунды.
Павлуша идет очень быстро, словно опасаясь, что его кто-то остановит. Вдруг возле его ног резко тормозит желтая иномарка. Я четко ее вижу, потому что проспект, на котором они едва не сталкиваются, хорошо освещен. Сынок, испугавшись, не удерживается на ногах и выпускает из рук портфель. Сумка, сделав огромную дугу в воздухе, падает на асфальт на расстоянии десяти метров от него.
Голливудские фильмы плачут по такому кадру!
По лицу Павлуши ясно читается паника, которую он испытывает в этот момент. Честное слово, я его понимаю! Он резко вскакивает на ноги и бежит к сумке. Я вижу, что у него трясутся руки, когда он последующие несколько минут сражается с застежкой своего портфеля…
Какая глупость – он все-таки разбил эту дурацкую пробирку!
– Это он, этот вирус? И из-за этого началась эпидемия? – спрашиваю у Идмона. Ответом мне стало его красноречивое молчание.
– Но это же простая случайность… Поверить невозможно! Не могла эпидемия начаться с такой банальности, глупости – так не бывает! Только во второсортных блокбастерах и то – редко!
– Это не случайность, к сожалению. Павел явно излишне честолюбив, поэтому и унес пробирку. – Идмон отвечает равнодушно пожав плечами, как будто для него все это ясно и понятно.
– А если ему кто-нибудь помешает? – я надеюсь, что это не единственный вариант развития событий. Ведь если я уже знаю что должно произойти, я могу появиться в этот день у него в лаборатории и помешать ему.
Множество вариантов, если вдуматься…
– Кто? – переспрашивает Идмон. Он явно не так оптимистичен как я – качает головой и смотрит на меня как на маленького ребенка, споровшего глупость.
– Я…
– Я понимаю, о чем Вы думаете, Анжела, но поверьте мне это – плохая идея. Мы не имеем права вмешиваться в будущие события. Мы можем только наблюдать.
«Мы можем только наблюдать» – мысленно перекривляла я Идмона. Значит, убить моего мальчика – это нормально, а вмешиваться в течение событий – не нормально. Проклятье!