class="p1">Атаман и поэт сели на коней и поскакали за царевичем. Храповицкий со свитой поспешил за ними. Освобожденные черкасы разошлись восвояси. А сарацины направились в сторону Каффы.
Нагнать Ивана удалось только к вечеру. Он медленно ехал, отпустив поводья. Степной ветер высушил слезы. Но глаза царевича были еще красны.
– Сынку! – закричал Тарас. – Подожди, сынку!
Он поехал рядом, положив руку на плечо юноши.
– Бог благословит тебя за доброе дело! Мне соромно. Я, старый дурень, везу королю сорок тысяч талеров. И у меня рука, чтоб она отсохла, не поднялась заплатить за этих несчастных детей. А ты, чужестранец, спас крещеные души от погибели.
– Я не хочу говорить об этом. Но как ты можешь быть гетманом, коли не готов защищать свой народ? Люди нуждались в твоей помощи, а ты… Ты пожалел денег… Разве доброе имя и добрая слава не дороже денег? Их не купишь ни за какие талеры.
– Прости меня, паныч. Нехай накажет меня Бог, если я, став гетманом, не избавлю черкасскую землю от этой позорной дани. Мне она вдвойне тяжела. Я был еще ребенком, когда сарацины увели в рабство мою старшую сестру Катерину.
– Пусть Бог услышит твои слова! Но, когда ты станешь гетманом, не забывай о них. Хотя бы ради несчастной Катерины.
С тех пор Храповицкий стал относиться к Ивану с подчеркнутым уважением. Его примеру последовали все черкасы. Каждый из них – от седого казака до безусого прапорщика – счел своим долгом поблагодарить царевича за освобождение единокровных братьев и сестер.
Вскоре переехали бывшую границу и попали в ляшское королевство. Оно мало чем отличалось от черкасской земли, возможно, было даже беднее. Такие же плохие дороги, хаты, крытые соломой, бедно одетые крестьяне.
– Ну, дивись, теперь начнутся чудеса! – со смехом сказал Остап юноше. – Ляхи народ бедный, но ужасти какой кичливый. Какой-нибудь панок ест и пьет в долг, но у него жупан за десять талеров, кунтуш за двадцать, шапка за тридцать и сабля за сорок. Он уже и душу заложил ростовщику, а все надувается как пузырь. Дивитесь на меня: я барин, я пан!
– Да, – подхватил Кудеяр. – Мне маменька рассказывала, что у пана от голода живот к спине прилипает, а он перед крестьянами похваляется, мол, я каждый день ем жареных лебедей и осетрину на пару, пью царскую водку! А сам ждет, когда мужик недоеденную корку бросит. Тут пан ее цап-царап и ням-ням!
– Зато ляшки – первейшие красавицы на свете. Все знают: ляшка и как роза румяна, а бела, что сметана, очи светятся будто две свечки, – вздохнул Демьян.
– Это верно! – засмеялись писарь и атаман.
– Ты, паныч, будь осторожен с ляшками. Они, вражьи дочки, дюже на мужчин бесстыжи. Такие, говорят, завистливые, что беда. Ты гарный хлопец. Думаю, панночки будут тебе на шею гроздьями вешаться, – добавил Остап.
– И с ляхами будь осторожен. Ежели пану не понравится, как ты на него поглядел, или он подумает, что ты смеешься над ним, его лошадью или его шляпой, не миновать беды. Он тотчас обнажит саблю и вызовет тебя на поединок. Ежедневно десятки панов вспарывают друг другу животы из-за всякой ерунды, из-за косых взглядов и нерасслышанных слов, – заметил Кудеяр.
За такими разговорами доехали до первого ляшского города – Люблина.
Издалека он удивил Ивана высокими каменными стенами и башнями. Прямо как в Кучкове! Но, когда въехали в городские ворота, царевич просто онемел от удивления. Все строение каменное! Дома каменные. Крыши черепичные. Церкви каменные. И какие церкви! Правда, улицы немощеные и грязные, но это ничего.
Остановились на постоялом дворе. Едва завели коней в стойла, как юноша позвал друзей осматривать город. Позвал и писаря, тот много раз бывал в ляшском королевстве и неплохо знал здешние порядки и обычаи.
Одежда ляхов походила на русскую. Кунтуш – на охабень. Жупан – на кафтан. Пояса и сапоги точно такие же. Поэтому путешественники особо не выделялись в толпе, и никто не обращал на них внимания. Хотя на Ивана и заглядывались ляшки, но вопреки предсказаниям Остапа никто не вешался гроздьями на шею.
Молодые панночки, как и немки из Кукуя, все были бесстыже одеты в платья с короткими рукавами и наполовину обнаженными грудями. На улице девушки покрывались кисейными платками и шелковыми шалями, но все равно царевич старался не глядеть на них.
Зато женщины в возрасте, как черепахи в панцири, были закованы в черные глухие платья и черные платки. И у каждой в руках черные четки.
Юноша уговорил друзей поглядеть ляшский храм. Зашли в ближайший. В нем было просторно и прохладно. Шаги путников гулко прозвучали под лепными сводами. Высокие беленые стены, посеревшие от свечного нагара и кадильного дыма. Ряды почерневших от времени скамей.
И всюду каменные мужики и бабы. Голые, полуголые или одетые в тряпки. И все как будто пляшут. Руки странно вывернуты, ноги нелепо задраны. Смотреть противно!
Ляхи, входя в храм, становились на колени и молились. Некоторые шли к маленьким деревянным домишкам. Иного слова Иван не мог подобрать. Это показалось ему забавным: храм – большой дом, а в нем маленькие домишки.
– А это что за клетушки? – тихо спросил царевич у писаря.
– Исповедальни, – шепотом ответил Остап.
Глава 31
Упреждая вопрос любознательного царевича, Остап Калина сразу же объяснил:
– Исповедальня – это у папистов такое укромное место, где священник принимает исповедь. А исповедь – это таинство отпущения грехов. Вот ты согрешишь, положим, набрешешь кому-нибудь, и тебя мучает совесть. Ты приходишь к попу и говоришь: «Батюшка, я совершил такой-то грех». И священник отпускает его тебе, конечно, если твое раскаяние чистосердечно.
– А ежели не чистосердечно?
– Тогда, получается, ты обдурил священника и Бога. И твой грех остается на тебе.
– А что это за каменные истуканы?
– Это статуи. У нас иконы, а у папистов статуи.
– Они изображают Бога и Его святых?
– Разумеется.
– И где же Сам Бог?
– Вон, впереди.
Юноша прошел вглубь храма. Над причудливо изукрашенным золотым алтарем возвышался каменный мужчина, закутавшийся в широкий плащ, ниспадающий складками. Он как будто взлетал, и Его босые ноги с ужасными ранами от гвоздей отрывались от земли. Оголенная по плечо правая рука была поднята, указывая на небо.
Иван вгляделся в вытянутое лицо мужчины – длинные распущенные волосы, высокий лоб, узкая борода. В общем, Бог был изображен как на иконах, но, конечно, объемнее и живее.
Царевич задумчиво вышел из церкви. Спутники последовали за ним. Они еще погуляли по городу, осмотрели базарную площадь, подивились на