Тогда, под действием алкоголя, я пропустил эти слова мимо ушей, мечтая лишь о том, что бы скорее уронить голову на подушку.
Со временем, я понял, что, во всяком случае, в отношении женщины Смит слукавил. С того вечера в ресторане Керолайн стала ко мне холодна. На мои звонки она старалась не отвечать, а затем и вовсе начала меня избегать. Я частенько видел, как она с боссом отправляется обедать или как они вместе садятся в машину после окончания рабочего дня. Я чувствовал себя брошенным и преданным. Тем более что о нашем разрыве тут же узнали сотрудники. Я ловил на себе сочувственные взгляды сослуживцев, и это злило меня еще больше. К тому же я жутко ревновал. И даже купил себе револьвер – карманный дерринджер, и сотню раз, заглушив душевную боль порцией виски, представлял себе, как разряжаю пистолет в своего начальника, пуля за пулей.
Наконец пришел тот день.
Был конец месяца. Лето бесповоротно сдавало свои позиции под натиском наступающей осени. Состояние увядающей природы тягостно сказывалось на моей расшатанной психике. Вечером сотрудники компании получали зарплату. Я надеялся, что, получив деньги, смогу развеяться на выходных и вернуть себя в нормальное состояние. Я собирался съездить в загородный дом, оставшийся мне от родителей, пройтись по друзьям детства, порыбачить. Но тут оказалось, что помимо зарплаты мне полагаются премиальные. Мне, который практически ничего не делал с той минуты, как в кабинете покойного Гаррисона воцарился долговязый мистер Смит, не нуждающийся в заместителях. Любой на моем месте обрадовался бы. Я же просто взбесился. Я расценил эти деньги как подачку. В моем воспаленном воображении премия превратилась в плату за то, что я отказался от Керолайн, уступив ее Смиту. В полном помешательстве я помчался домой к начальнику.
Возле двери его квартиры я остановился. Видимо, разум всё же взял верх над чувствами. Наверно, я так бы и ушел от его квартиры и ничего бы не произошло. Возможно, всё так и было бы. Но тут до моих ушей долетел звук. Звук, который я не спутал бы ни с чем. Громкий сладострастный стон… Последний раз я слышал такой в темной подсобке, на выставке картин мужа Керолайн. Не помня себя от бешенства, я одним ударом выбил входную дверь и буквально влетел в квартиру мистера Смита.
То, что предстало моим глазам, станет кошмаром до самого последнего дня, сколько бы их не осталось.
Обнаженная Керолайн лежала на полу комнаты, где недавно я пил виски с моим боссом. Тело женщины извивалось словно в порыве неудержимой страсти. Грудь вздымалась и резко опадала, глаза закрыты, будто во время сна или наркотического опьянения, на губах играла улыбка. Выбившиеся из прически волосы рассыпались по полу, и на этих волосах, вокруг головы Керолайн, восседали крохотные куклы, фарфоровые пупсы в шелковых нарядах. Изо рта каждой протянулся тонкий крошечный волосок-жгутик. Пять жгутиков входили в пупок лежащей на полу женщины, и в этом месте на животе выступило несколько капелек крови. Внутри жгутиков медленно передвигалась розоватая жидкость, словно молочный коктейль, поглощаемый куклами через трубочку-пуповину. Крик застрял у меня в горле. От ужаса я не мог пошевелиться, и только волосы на голове вдруг зажили своей жизнью, превратившись в подобие клубка червей.
Откуда-то сбоку качнулась тень. Это был Смит. Его бледное лицо, такое же, как фарфор улыбающихся кукольных личиков, нависло надо мной, заслоняя ужасную картину.
– Я же просил вас не вмешиваться! – прошипел он мне в ухо. – Вы не послушались, Воннегут. Теперь смотрите. Разве это не прекрасно? Может ли для мужчины что-то быть более возбуждающим, чем вид женской беспомощности? Смотрите! Смотрите же, как кормятся боги.
Керолайн снова застонала, и с ее губ сорвалось одноединственное слово. Я расслышал собственное имя, произнесенное с такой нежностью, какую еще никогда не слышал в ее голосе. В голове у меня помутилось, к горлу подступил комок. Чтобы не упасть, одной рукой я оперся о стену, второй схватился за сведенный спазмом живот и почувствовал холод металла в кармане брюк. Револьвер!
Меня словно холодной водой окатили. Дрожащими руками я выхватил оружие.
– Как грубо! – усмехнулся Смит. – Как грубо. Вас точно не стоит оставлять для нового мира.
Выстрелов я не слышал. Я только помню, как взрывались фонтанчики тьмы в том месте, где пули били в тело Смита. Внезапно мне почудилась, что изнутри его на меня уставилась тень. Что-то отдаленно похожее на одно из чудовищ, стоящих на полке в гостиной. Нечто невообразимо ужасное тянуло ко мне свои щупальца сквозь плоть существа, маскировавшегося под личиной человека.
Я бросился прочь из квартиры.
* * *
Холодный вечерний воздух постепенно вернул мне способность соображать. Первой мыслью, показавшейся мне нормальной, была мысль отправиться в полицию. Я тут же отбросил ее. Что я мог рассказать? Потом я решил, что мне нужно бежать. Сесть на дирижабль, добраться до Европы, но где-то, на самом краю сознания, я уже знал, что мне нигде не скрыться от этой твари. Я так и не знаю, убил ли я то, что было Смитом. Но если я и убил его, то та мерзость, тянувшаяся ко мне, точно никуда не делась. Она просто найдет себе нового шеф-повара, и всё повторится. Но сначала она найдет меня.
В общем, я никуда не пошел. Перезарядил револьвер и отправился на Лонг-Айленд, где среди старых буков стоит дом, старый дом моих родителей, где сейчас на исходе ночи я дописываю эту историю.
У меня мало времени. Где-то в вышине над островом гудят двигатели дирижабля, везущего из Европы новую порцию пищи для древних богов, но даже они не могут заглушить тихое постукивание фарфоровых ножек о камень ведущей к крыльцу дорожки.
Цок, цок, цок…
Пора доставать пистолет.
Цок, цок, цок…
Милые куколки, я жду вас.
В обойме пять патронов. Не промахнуться бы.
Сергей Леппе
ХОРОШИЕ МАНЕРЫ
Луга разливались вокруг пестрым зелено-желтым морем, и сколько бы я не вглядывался вдаль – всюду эта разноцветная картина. То там, то здесь из колышущегося поля выныривали небольшие деревеньки, и мой родной дом, фамильное поместье в Саффолке, точно так же качался на травяных волнах. Старый, печальный особняк, обросший плющом и зеленым мхом, изнутри покрылся пылью, наполнился гнетущей затхлостью, и сколько мы со слугами не старались привести его в чувство, всё было тщетно. Три года в нем жил только морщинистый сторож, старик из деревни. Шаркающей походкой он обходил комнаты, проверял – не забралась ли в дом лисица, нет ли за шкафом вора в черной маске, пришедшего за фамильным фарфором. Но что мог сделать этот угасающий трудяга с отчаявшимся домом, который решил, что его все оставили и самое время умереть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});