Читать интересную книгу Человек будущего - Андрей Буровский

Эти изменения в общественной психологии хорошо объясняют, почему британские и французские политики в 1930-е годы «умиротворяли агрессора» вместо того, чтобы противопоставить Гитлеру жесткое ответное давление, встречное поигрывание мускулами.

Ровно через сорок лет после Обдурмана, в 1938 году, премьер-министр Британии Н. Чемберлен спускается по трапу самолета, размахивая текстом Мюнхенского соглашения.

— Англичане! — кричит премьер-министр. — Я привез вам мир!

На самом деле он скорее привез войну, но сейчас важно другое — политику «невмешательства» поддерживает большая часть британского общества.

А большая часть немецкого общества поддерживает агрессивную политику нацистов — ведь в Германии сохранилась идея войны как события разумного политически, выгодного экономически, приемлемого морально.

Такие настроения стали ведущими в Германии только после Второй мировой войны. Да и вообще во всем цивилизованном мире.

Применение пулемета в 1899 году вызвало приступ восторга. Трудно передать энтузиазм всего британского общества по поводу применения этого нового оружия. Газеты буквально воспевали пулемет и тех, кто умеет с ним обращаться.

Применение атомной бомбы в 1945 году вызвало к жизни страх, панику и острое предчувствие конца.

Борьба эпох

В России до сих пор война не перестала быть морально приемлемой. Для большинства населения в странах Востока она тоже приемлема, за исключением, может быть, Японии.

Одна часть человечества вышла на новый виток гуманизма. Другая — не вышла.

Столкновения европейцев и мусульман показывают образцы поведения людей разных эпох. В результате современный мир очень часто становится ареной подписания разного рода «мюнхенских сговоров». С одной стороны действуют самоуверенные агрессоры. Для них всякий гуманизм отказ от позиции силы — это проявление страха и трусости. Поведение, совершенно не достойное мужчины.

Все, что говорят европейцы про толерантность и права человека, истолковывается ими вполне в духе индейского вождя Кетлеана: «Ты боишься даже грудных детей!!!»

С другой же стороны выступают сдержанные цивилизованные люди, которые глубоко сомневаются в осмысленности ведения даже самых успешных военных действий. В самых агрессивных поступках мусульман они усматривают только проявления «их специфического менталитета»... И прочие вещи, называемые словами из околонаучного жаргона.

Век торжествующего гуманизма

Только вот ведь какая странность... Мусульмане тоже охотно селятся в Европе. Они ведь тоже все сильнее не хотят воевать. И становятся все менее агрессивны. Идет громадное глобальное понижение фонового уровня агрессивности человечества в целом.

XX и XXI века — века миролюбия и пацифизма.

Мы живем в мире, все меньше и меньше воюющем. Все меньше любящем воевать.

Но что еще интереснее — идея неприемлемости войны, не успев родиться, тут же повлекла за собой идею неприемлемости насилия в целом.

Глава 2 . Эпоха торжествующего гуманизма

Если женщина прекословит тебе или лжет, подними свой кулак и бей ее прямо в голову.

Бертран де Борн, «Поучение юным оруженосцам»

Наказуя сына, учащай ему раны и не смущайся криком его.

Священное писание

Нормальный уровень средневекового зверства.

А. и Б. Стругацкие

Бытовой фон насилия

В 1899 году пулеметчиков несли на руках дамы, жившие в обстановке повседневного политического, военного, бытового, экономического и любого иного насилия.

Благополучная англичанка образца 1899 года — это женщина, которую редко секли в детстве и которую любит муж. Неблагополучная — это постоянно поротая в детстве и регулярно избиваемая мужем.

Критерий благополучия и неблагополучия тут скорее количественный, чем качественный. С точки зрения нравов современного общества, даже самые благополучные британские дамы XIX века и социально, и психологически находятся за гранью всего, что мы называем и считаем «нормой».

Это же относится, естественно, и к самим пулеметчикам, их офицерам и вообще всему мужскому населению Британии. Свои детские впечатления от пребывания в пансионе Р. Киплинг оформил в виде рассказа «Ме-е, паршивая овца»[34]. Рассказ этот просто жутко читать. По словам А. Конан Дойля, в начальной школе он «в возрасте от семи до девяти лет страдал под властью рябого одноглазого мерзавца», который «калечил наши юные жизни»[35].

Учебное заведение иезуитов описано в книге Дж. Джойса — явно на автобиографическом материале[36]. В этом заведении у розги была специальная кличка: «Толлей». Впрочем, и в бурсе розги называли иносказательно — «майские»[37]. Детская непосредственность.

Впрочем, точно такова же интонация и Льва Толстого. Так же обыкновенно секут детей. В каких-то семьях порка практически повывелась, а кто-то сохраняет в жизни мирной приметы милой старины. Вот ссорится парень — старший подросток со взрослым гусаром, и их растаскивают, успокаивая гостя: «Полноте, граф! ...Ведь ребенок, его секут еще, ему ведь шестнадцать лет»[38].

Надо еще иметь в виду, что под одним и тем же словом мы и наши предки понимаем совершенно разные вещи. Для нас в нашем XXI веке «порка» — это действие, при котором папа, зажмурившись, несколько раз попадает по провинившемуся сыну кончиком ремня. После сего чудовищного насилия мама отпаивает папу валидолом, а дитятко несколько дней шантажирует родителей, всячески демонстрируя свои страдания.

В XVIII веке под «поркой подразумевалось нечто совершенно иное. Позволю себе привести цитату из записок дамы, воспитывавшейся в английском приюте в конце XVIII столетия: «Так как одновременно пороли двух, то в комнате стоял страшный вой и крики, соединенные с разными мольбами и клятвами. За свое пятилетнее пребывание в приюте не помню, чтобы кого-нибудь высекли не до крови. После наказания обыкновенно весь наказанный был вымазан в крови, и если не попадал в лазарет, то иногда несколько часов не мог ни стоять, ни сидеть. Я помню, что я не раз после наказания часа два могла только лежать на животе, в таком же положении приходилось спать дня два-три»[39].

О бурсе, где подростку запросто могли дать 100 или 150 розог, просто не хочется упоминать. Помяловский подсчитал, что за семь лет «учения» был сечен примерно 400 раз.

При этом наказания в школе были чем-то совершенно обычным, и большинство членов общества не имели ничего против них. Василий Суриков два раза сбегал из училища: знал, что за что-то будут пороть. Раз убежал к родственникам в Кекур, это в 70 км к северу от Красноярска. Мама догнала его на бричке; Вася спрятался во ржи. Мама позвала: мол, не бойся, поедем в Кекур! Поехали, пожили в Кекуре дня три. Потом вернулись, и Вася Суриков пошел в училище. Надо полагать, получил и за провинность, и за исчезновение.

Позиция мамы логична и вполне разумна: учат именно таким образом. Надо. Сына жаль, хочется дать ему отсрочку, но ничего не поделаешь. Васенька должен выучиться, чтобы занять в обществе совсем другое положение. Корни учения горьки, это плоды учения сладки.

Так вот и у Голсуорси англичанин Соме вспоминает, как кормил любимую дочку чем-то вкусным после того, как Флер высекла мать. Дело житейское. Дочку жалко, но воспитывать же ее надо?

Это мы — о фоне насилия в семье и в школе, на самой заре жизни, в уютном розовом детстве.

Интересно проследить, как меняется этот фон еще до Первой мировой войны. Р. Киплинг, заставляя путешествовать детей начала XX века по разным периодам британской истории, сталкивает девочку, родившуюся в 1890-е годы, и умирающую от чахотки девицу, живущую в первой половине XIX века. Непоротая девочка начала XX века порой с трудом понимает девицу, годящуюся ей в бабушки или в прабабушки, — для той фразы типа «грустный, как двенадцатилетняя девчонка, которую ведут пороть», вполне обычны[40].

Телесные наказания в школах официально запрещались в разных странах Европы на протяжении второй половины XIX века и в начале XX.

В наши дни даже семейное насилие официально запрещены законом: по крайней мере, в Британии и в США. В этих странах ребенок, на которого подняли руку, имеет право позвонить по специальному телефону, и должностные лица, чиновники государства, обязаны принять самые решительные меры. А наивные или просто невежественные люди все рассказывают сказки, будто прогресс нравственности не существует.