Читать интересную книгу Под стеклянным колпаком - Сильвия Плат

– Ой! – вскричала сестра, зовя на помощь, и к ней подбежала другая сестра. – Посмотри, что ты наделала!

Я высунула голову из-под одеяла и перегнулась через край кровати. Вокруг перевернутой кюветы сверкала звезда из осколков стекла, а ртутные шарики подрагивали, как небесная роса.

– Извините, – пробормотала я. – Я не хотела.

Вторая сестра смерила меня зловещим взглядом.

– Ты сделала это нарочно. Я все видела.

Она вылетела в коридор, и почти сразу в палату вбежали двое санитаров и увезли меня вместе с кроватью в палату, где раньше держали миссис Моул. Однако я успела стянуть ртутный шарик.

Вскоре после того, как заперли дверь, я увидела, как за решеткой на окне появилось лицо темнокожего, похожее на луну из черной патоки, но сделала вид, что ничего не заметила.

Я слегка разжала пальцы, как ребенок, у которого есть заветная игрушка, и улыбнулась лежавшему на ладони серебристому шарику. Если я его уроню, то он разобьется на миллион таких же, только поменьше, а если я соберу их вместе, они снова мягко и гладко сольются в одно целое.

Я все улыбалась и улыбалась маленькому серебристому шарику. И представить себе не могла, что они сделали с миссис Моул.

Глава пятнадцатая

Черный «Кадиллак» Филомены Гини протискивался сквозь плотное предвечернее движение, словно правительственный лимузин. Скоро он окажется на одном из коротких мостов, плавной дугой возвышающихся над рекой Чарлз, и тогда я, не думая, распахну дверь и, петляя в потоке машин, добегу до ограждения. Один прыжок – и вода сомкнется у меня над головой.

Я лениво свернула пальцами салфетку в маленький, размером с таблетку, шарик и принялась ждать удобного случая. Я располагалась посередине заднего сиденья между мамой и братом, которые оба чуть нагнулись вперед и вбок к дверям, словно наклонные барьеры.

Прямо перед собой я видела красно-коричневую, как кусок тушенки, шею водителя, стиснутую между синей фуражкой и плечами синего пиджака. А рядом с ним, словно хрупкая экзотическая птичка, виднелась шляпка с изумрудного цвета перьями, надетая на серебристо-седую голову Филомены Гини, известной романистки.

Я не очень понимала, почему появилась миссис Гини. Все, что я знала, – это то, что она заинтересовалась моей судьбой, поскольку в свое время, на пике творческой карьеры, тоже попала в сумасшедший дом.

Мама сказала, что миссис Гини прислала ей телеграмму с Багамских островов, где прочла обо мне в одной из бостонских газет. В телеграмме миссис Гини спрашивала: «Дело связано с парнем?»

Если бы здесь был замешан какой-нибудь парень, миссис Гини, разумеется, не проявила бы никакого участия. Но мама моя выслала ответную телеграмму: «Нет, дело в писательстве Эстер. Ей кажется, что она больше никогда не сможет писать».

Поэтому миссис Гини прилетела в Бостон, вытащила меня из переполненного отделения городской больницы и теперь везла в частную клинику с лужайками, площадками для гольфа и садами, как в каком-нибудь загородном клубе, где будет платить за меня, словно выдав стипендию, пока ее знакомые врачи меня не вылечат.

Мама сказала, что я должна быть благодарна. Она добавила, что потратила на меня почти все свои деньги и, если бы не миссис Гини, не знала бы, где бы я очутилась. Но я-то знала, что меня ждет. Меня ждала большая больница штата за городом совсем рядом с этим частным заведением.

Я знала, что должна быть благодарна миссис Гини, но ничего не чувствовала. Если бы миссис Гини подарила мне билет в Европу или кругосветный круиз, мне было бы совершенно все равно, поскольку, где бы я ни находилась – на палубе лайнера или в уличном кафе в Париже или Бангкоке, – я все равно бы находилась под тем же стеклянным колпаком, варясь в собственном соку и отчаянно ища выход.

Синее небо распахнуло свой купол над рекой, усеянной парусами. Я изготовилась, но мама с братом тут же ухватились за ручки дверей. Шины быстро прошуршали по ребристому покрытию моста. Вода, паруса, синее небо и замершие в полете чайки пронеслись мимо как диковинная открытка, и мы пересекли реку.

Я снова откинулась на обитую серым бархатом спинку сиденья и закрыла глаза. Воздух в стеклянном колпаке сгустился настолько, что я не могла пошевелиться.

Я снова лежала в отдельной палате, которая напоминала мне палату в клинике доктора Гордона: кровать, письменный стол, стенной шкаф, стол и стул. Окно с сеткой, но без решетки. Моя палата помещалась на первом этаже, и окно, чуть возвышавшееся над усыпанной сосновыми иголками землей, выходило в усаженный деревьями двор, окруженный стеной из красного кирпича. Если бы я выпрыгнула, то даже коленок бы не ободрала. Изнутри высокая стена казалась гладкой, как стекло.

Проезд по мосту вконец меня расстроил. Я упустила великолепнейший шанс. Речная вода пронеслась мимо, как нетронутый стакан с водой. Я подозревала, что, даже если бы мама с братом не ехали со мной в машине, я бы не пошевелилась, чтобы выпрыгнуть.

Когда меня доставили в главное здание клиники, к нам подошла стройная молодая женщина и представилась:

– Меня зовут доктор Нолан. Я лечащий врач Эстер.

Я удивилась, увидев ее. Я и не думала, что бывают женщины-психиатры. Эта женщина представляла собой нечто среднее между Мирной Лой и моей мамой. На ней была белая блузка, длинная юбка, стянутая на талии широким кожаным поясом, и стильные очки в форме двух полумесяцев.

Но после того, как сестра провела меня по лужайке к мрачному кирпичному зданию под названием «Каплан», где мне предстояло обитать, доктор Нолан не навестила меня, а вместо нее в палату ввалилось множество незнакомых мужчин.

Я лежала на кровати под толстым белым одеялом, они вошли, один за другим, и представились. Я не могла понять, почему их так много и зачем им представляться. Потом начала подозревать, что они меня как-то проверяют – вижу ли я, как их много, – и стала вести себя осторожно.

Наконец вошел симпатичный седой доктор и сказал, что он главный врач этой клиники. Потом он рассказывал об отцах-пилигримах, индейцах, о том, кому в конце концов перешла земля, какие рядом протекают реки, кто основал клинику, как сгорело первое здание и кто все заново отстроил, пока я не подумала, что он, наверное, ждет, когда я перебью его и скажу, что знаю все об отцах-пилигримах и о реках и что все это полная чепуха.

Но потом мне показалось, что кое-что из сказанного им, вероятно, правда, и стала прикидывать, что может быть правдой, а что нет. Едва только я успела это сделать, как он попрощался.

Я подождала, пока голоса врачей смолкнут вдалеке. Потом сбросила белое одеяло, надела туфли и вышла в коридор. Никто меня не остановил, так что я завернула за угол своей части коридора и вышла в другой, более длинный, проходивший мимо открытой столовой.

Буфетчица в зеленом халате накрывала столы к ужину. На столах лежали льняные скатерти и бумажные салфетки, стояли стаканы. Тот факт, что стаканы были настоящими, отложился у меня в мозгу почти так же, как белка откладывает припасы на зиму. В городской больнице мы пили из бумажных стаканчиков, и нам не давали ножей, чтобы резать мясо. Мясо же давали настолько переваренное, что мы вполне могли разделывать его вилками.

Наконец я дошла до большой гостиной с убогой мебелью и истертым ковром. Девушка с круглым одутловатым лицом и короткими черными волосами сидела в кресле и читала журнал. Она напомнила мне командиршу отряда герл-скаутов. Я взглянула на ее ноги и, конечно же, увидела на них кожаные коричневые туфли без каблуков с окантовкой из бахромы спереди, что считалось спортивным. Кончики шнурков украшали шарики в виде желудей. Девушка подняла на меня взгляд и улыбнулась.

– Меня зовут Валери. А вас?

Я сделала вид, что ничего не услышала, и прошла из гостиной в конец следующего крыла. По пути мне попалась дверь со стойкой на уровне пояса, за которой я заметила нескольких медсестер.

– А где все?

– Ушли.

Сестра писала что-то на небольших кусочках лейкопластыря. Я перегнулась через стойку, чтобы увидеть, что же она пишет, и увидела: Э. Гринвуд, Э. Гринвуд, Э. Гринвуд, Э. Гринвуд.

– Куда ушли?

– Ну, на трудотерапию, на площадку для гольфа, в бадминтон играть.

На стуле, стоявшем рядом с тем, на котором сидела сестра, я заметила кипу одежды. Это оказалась та же одежда, которую сестра в городской больнице укладывала в лакированную кожаную сумку, когда я разбила зеркало. Сестры начали прикреплять к вещам бирки.

Я вернулась в гостиную. Я не могла понять, что делали эти люди, играющие в гольф и в бадминтон. Наверное, они совсем не были больны.

Я присела рядом с Валери и внимательно ее оглядела. Да, подумала я, ей и впрямь самое место в лагере герл-скаутов. Она с неподдельным интересом читала потрепанный номер журнала «Вог».

«Какого черта она здесь делает? – спросила я себя. – С ней же все в порядке».