Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как ты это сделала? – Мне впервые пришло в голову, что у нас с Джоан, наверное, есть что-то общее.
– Пробила кулаками стекло в комнате соседки.
– Какой соседки?
– Моей давней соседки по комнате, с которой я училась в колледже. Она работала в Нью-Йорке, а я не знала, где еще остановиться, к тому же у меня почти не осталось денег, так что я приехала к ней. Там меня нашли родители – она написала им, что я как-то странно себя веду, – и отец сразу же прилетел и забрал меня домой.
– Но ведь теперь у тебя все в порядке. – Мои слова прозвучали как утверждение.
Джоан внимательно посмотрела на меня ясными серыми, как морская галька, глазами.
– Похоже, да, – ответила она. – А у тебя нет?
После ужина я уснула. Разбудил меня громкий голос:
– Миссис Баннистер, миссис Баннистер, миссис Баннистер, миссис Баннистер.
Окончательно проснувшись, я обнаружила, что бью руками по столбику кровати и кричу. В поле зрения показалась худая и перекошенная фигура миссис Баннистер, ночной сестры.
– Так, а вот это разбивать не надо. – Она расстегнула ремешок моих часов.
– В чем дело? Что случилось?
На лице миссис Баннистер мелькнула улыбка.
– У вас наступила реакция.
– Реакция?
– Да. Как вы себя чувствуете?
– Странно как-то. Ощущаю легкость, и голова кружится.
Миссис Баннистер помогла мне сесть.
– Сейчас вам полегчает. Вот прямо сейчас. Хотите горячего молока?
– Да.
И когда миссис Баннистер поднесла чашку к моим губам, я, причмокивая перед каждым глотком, стала смаковать горячее молоко, словно дитя, припавшее к материнской груди.
– Миссис Баннистер говорит, что у вас наступила реакция.
Доктор Нолан села в кресло у окна и достала маленькую коробку спичек. Она выглядела точь-в-точь как та, которую я спрятала за подогнутый и подшитый край своего халата, и на мгновение я подумала, могла ли сестра найти ее там и потихоньку вернуть доктору Нолан.
Доктор Нолан чиркнула спичкой о край коробки. Вспыхнул горячий желтый огонек, и я смотрела, как она втягивает его в сигарету.
– Миссис Баннистер говорит, что вам стало лучше.
– Да, ненадолго. Сейчас я опять чувствую себя по-прежнему.
– У меня для вас новость.
Я ждала. Каждый день в течение сама не знаю какого времени я утром, днем и вечером сидела в шезлонге, завернувшись в белое одеяло и делая вид, что читаю. В голове у меня витала смутная мысль, что доктор Нолан отпустила мне некоторое количество дней, а потом скажет то же, что и доктор Гордон: «Мне очень жаль, но у вас нет признаков улучшения, поэтому я считаю, что вам нужно пройти курс шоковой терапии…»
– Так вы не хотите узнать, что это за новость?
– А что это за новость? – тупо повторила я и собралась с духом.
– Какое-то время вам нельзя принимать посетителей.
Я удивленно уставилась на доктора Нолан.
– Так это же прекрасно.
– Я знала, что вы останетесь довольны, – улыбнулась она.
Затем я, а вслед за мной и доктор Нолан посмотрели на стоящую у комода мусорную корзину, откуда торчали кроваво-красные бутоны роз на длинных стеблях.
В тот день меня навестила мама. Она была лишь частичкой длинной вереницы посетителей. Меня навестила моя бывшая начальница, проповедница из «Христианской науки», гулявшая со мной по лужайке и говорившая про пар, поднимавшийся с земли, что библейский пар есть заблуждение и что вся моя беда в том, что я верю в пар, а когда разуверюсь в нем, он исчезнет и я пойму, что всегда была здорова. Пришел и мой школьный учитель английского, который пытался научить меня играть в «Скраббл», думая, что сможет заново пробудить во мне интерес к словам. И сама Филомена Гини, совсем не довольная тем, что делали врачи, и говорившая им это в глаза.
Я ненавидела все эти посещения. Я сидела в нише или у себя в палате, когда входила улыбающаяся сестра, возвещая о прибытии того или иного посетителя. Однажды ко мне привели даже настоятеля унитаристской церкви, которого я едва выносила. Он все время ужасно нервничал, и, как мне показалось, думал, что я совсем рехнулась, поскольку заявила, что верю в ад, что некоторым людям вроде меня приходится жить в аду, чтобы скомпенсировать его отсутствие после смерти. Ведь они не верят в загробную жизнь, а после смерти каждый проходит через то, во что он верил.
Я ненавидела эти посещения, постоянно чувствуя, что каждый из навещавших меня сравнивал мою полноту и обвисшие волосы с тем, как я выглядела раньше, и с тем, какой бы он хотел меня видеть, и знала, что все они уходили расстроенными.
Мне казалось, что если они оставят меня в покое, я смогу обрести душевное равновесие.
С мамой было хуже всего. Она никогда меня не ругала, но постоянно печальным голосом умоляла сказать ей, что же она сделала не так. Ей казалось, врачи считали, что она что-то сделала не так, поскольку задавали ей массу вопросов о том, как меня приучали к горшку, которым я прекрасно научилась пользоваться в очень раннем возрасте, не доставляя ей вообще никаких хлопот.
В тот день мама принесла мне розы.
– Прибереги их для моих похорон, – отрезала я.
Лицо ее сморщилось, словно она вот-вот заплачет.
– Но, Эстер, разве ты не помнишь, какой сегодня день?
– Нет. – Я подумала, что, может, нынче день Святого Валентина.
– Сегодня твой день рождения.
И вот тут-то я швырнула розы в мусорную корзину.
– Она поступила глупо, – сказала я доктору Нолан.
Доктор Нолан кивнула. Казалось, она поняла, что я имела в виду.
– Ненавижу ее, – заявила я и замерла в ожидании удара.
Но доктор Нолан лишь улыбнулась мне, словно услышала что-то очень для себя приятное, и ответила:
– Похоже, что да.
Глава семнадцатая
– Сегодня вам везет.
Молоденькая сестра убрала поднос с завтраком и оставила меня лежать завернутой в белое одеяло, как пассажира лайнера, дышащего на палубе свежим морским воздухом.
– Почему это?
– Ну, не уверена, можно вам говорить или нет, но сегодня вас переводят в «Бельсайз». – Сестра выжидающе посмотрела на меня.
– В «Бельсайз», – повторила я. – Мне туда нельзя.
– А почему?
– Потому что я не готова. Я еще недостаточно поправилась.
– Ну конечно, достаточно. Не волнуйтесь, вас бы не переводили, если бы вы недостаточно поправились.
После ухода сестры я попыталась разгадать этот новый ход доктора Нолан. Что она стремилась доказать? Мое состояние не изменилось. Ничего не изменилось. А «Бельсайз» считался лучшим из всех корпусов. Оттуда люди возвращались на работу, на учебу и домой.
В «Бельсайзе» будет Джоан. Джоан с ее книжками по физике, клюшками для гольфа, бадминтонными ракетками и голосом с придыханием. Джоан, обозначающая пропасть между мной и почти выздоровевшими. Как только ее перевели из «Каплана», я следила за ее делами по доходившим до меня больничным слухам.
Джоан отпускали на прогулки и в город по магазинам. Я собирала все добрые вести о Джоан в маленький горький комок, хотя выслушивала их с наигранной радостью. Джоан была улыбающимся двойником меня самой в лучшие времена, созданным специально для того, чтобы преследовать и мучить меня.
Возможно, Джоан уже выпишут, когда я попаду в «Бельсайз». Там, по крайней мере, я смогу забыть о шоковой терапии. В «Каплане» многие женщины прошли через такие сеансы. Я сразу их отличала, поскольку им не приносили завтрак вместе с остальными. Им проводили сеансы шоковой терапии, пока мы завтракали у себя в палатах, а потом они приходили в холл, тихие и пришибленные, и сестры вели их под ручки, как детей, и завтрак свой они съедали в холле.
Каждое утро, когда я слышала, как в дверь стучит сестра с подносом, я ощущала огромное облегчение, зная, что в этот день опасность минует меня. Я не могла понять, почему доктор Нолан говорила, что во время шоковой терапии засыпаешь, если сама ее не проходила. Откуда ей знать, что человек просто выглядел спящим, в то время как внутри его раздирали электрические разряды и адский шум?
Из конца коридора раздавалась фортепианная музыка.
За ужином я сидела тихо, слушая болтовню обитательниц «Бельсайза». Все они было модно одеты и тщательно накрашены, а некоторые из них были замужем. Кто-то ездил за покупками в город, кто-то навещал друзей, и в течение всего ужина они обменивались впечатлениями и шутками, понятными только им одним.
– Я бы позвонила Джеку, – говорила женщина по имени Диди, – вот только боюсь, что его не окажется дома. Однако я знаю, куда ему можно позвонить и где его наверняка можно застать.
Сидевшая за моим столом низенькая, живая блондинка рассмеялась.
– Сегодня я почти заманила доктора Лоринга туда, куда мне хотелось. – Она таращила свои голубые, чуть навыкате, глаза, словно кукла. – Я бы не возражала сменить старика Перси на более новую модель.
На другом конце комнаты Джоан с огромным аппетитом жадно поглощала консервированную ветчину с жареными помидорами. Она, казалось, превосходно чувствовала себя в кругу этих женщин и относилась ко мне холодно, с легким высокомерием, словно к дальней знакомой из низших слоев общества.
- Сила привычки - О. Генри - Проза
- Дорога сворачивает к нам - Миколас Слуцкис - Проза
- Поросячья этика - О. Генри - Проза
- Роман на крыше - Пэлем Грэнвилл Вудхауз - Проза / Юмористическая проза
- Человек, который съел «Боинг-747» - Бен Шервуд - Проза