Вот и ответ на вопрос, каково отношение дрессируемых животных к дрессировщикам! Мурнуки просто боялись, а вот тхайн умел ненавидеть. Когда стемнело, мне пришлось остановиться, ведь я не обладала ни одним источником света, эо у меня не было, а ночное зрение у меня дрянное. Тхайн сначала ушел куда-то — я подумала, что он уже не вернется — но позже приковылял. В темноте его глаза светились.
— Мы с тобой в ужасном положении, — сказала я только потому, что мне срочно требовалось с кем-то поговорить, выговорить шок. — Нас ищут. И нас, наверное, найдут. Если тебя еще, может, пощадят как ценное животное, то на мне отыграются вволю. А знаешь, что самое смешное? Этого не должно было со мной приключиться! Я прилетела на Гебуму за женихом! Я всего-то лишь хотела замуж! А теперь — все! Прощай и Дейриган, и нормальная жизнь! Ненавижу Гетена! Ненавижу Нигая! Ненавижу Локена!
Я слукавила — на самом деле я себя ненавидела. За то, что в свои двадцать семь еще не умею жить, и не знаю, как жить! Я поджала колени к животу и обхватила их руками; меня затрясло, и эмоции вышли наружу в плаче.
Даже мой Род не сможет растолковать, почему я допустила столько ошибок. А отец… я всхлипнула еще горше. Отец! Будто ему есть до меня дело!
О, Звезды, лучше бы я родилась слабой нищей землянкой, пусть бы я родилась некрасивой и нескладной, как Джуди, зато у меня был бы отец, который меня любил!
Я зажмурилась, глотая слезы. Вот почему меня так бесила, так раздражала Джуди — у нее все есть! Она счастливая, чтобы ее рептилоиды съели, зараза! Пузатая счастливая зараза! А у меня кто? Нери? Ксана? Поймут ли они, почему я согласилась на предложение Гетена? Поймут ли они, зачем я пошла против Нигая?
Что-то влажное ткнулось мне в руку. Я открыла глаза и с трудом различила перед собой тело тхайна. Его вытянутая жуткая морда, на которой мне постоянно чудилась улыбка, была совсем рядом. Его жаркое, не самое ароматное дыхание шевелило мои распущенные волосы. Нос тхайна вновь ткнулся мне в руку, а потом пес уселся рядом со мной, расположив на лесной подстилке свое большое тело.
Мой плач пошел на убыль. По крайней мере, есть одно живое существо, которое способно понять, как мне сейчас плохо.
— Назову тебя Улыбашкой, — объявила я тхайну, улыбаясь через слезы.
Проснувшись поутру, я поздравила себя с тем, что все еще жива и свободна. А еще с тем, что у меня появился защитник, хоть и с поврежденной лапой.
Тхайн спал, у меня была возможность на него полюбоваться. Здоровенный, с приметной мордой пес меньше всего напоминал именно пса. Скорее, это животное можно было назвать устрашающим результатов экспериментов по скрещиванию машины для убийства и собаки. Ужасающим, и в то же время завораживающе красивым.
Тхайн приоткрыл глаза с янтарными радужками, ощутив мой интерес. Зарычал.
— Дру-у-уг, — протянула я, вспоминая, что защищал он меня и пошел со мной только потому, что я поддерживала с ним эмпатическую связь. — Не злись.
Пес поднялся. Рычание стало громче, тхайн показал клыки.
Я попыталась воззвать к нашей вчерашней связи, но ничего не вышло. Может, из-за волнения, а может, просто исчерпала вчера свои ресурсы. Тхайн же продолжал рычать, и я отчетливо слышала в этом рычании: «Откуда ты взялась, самка человека? Как ты заставила меня служить себе? Неважно! Я разорву тебе горло и пойду дальше!»
— Не надо так! Не ворчи на меня. Не я тебя дрессировала и делала больно. Я противница насилия. Так что, будь хорошей собачкой, — сказала я нарочито спокойно, хотя у меня от волнения поджилки тряслись. Это ведь не мурнук, чей внутренний мир ограничивается простыми категориями — еда-сон-размножение, а животное со сложной психикой. — Что ты рычишь? Грозным хочешь показаться? Я итак вижу, какой ты грозный и суровый самец. У-у-ух, какой самец! Альфа! Первая кровь среди тхайнов!
Тхайн, привыкший к приказному тону, растерялся еще больше, слушая мою ироничную речь, но рычать не переставал.
Я, наконец, ощутила тепло в районе сердца; установилась эмпатическая связь. Пора за дело!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тхайн должен уяснить, что я — член его стаи, та, кого он должен защищать, та, о ком он должен заботиться. Я должна внушить ему это, чтобы в следующий раз, когда прервется наша связь, он по памяти воспринимал меня как свою. Я подошла к тхайну, понимая, что рискую погибнуть, и коснулась его головы между ушами.
Пес пригнул голову под лаской, и… расслабился, перестал рычать. Уже с большей уверенностью я стала почесывать голову псу, не забывая давать ему привыкнуть к моему голосу:
— Поверь мне, друг. Доверься.
Улыбашке нежности пришлись по вкусу, и он лбом легонько толкнул меня в бедро, вынуждая почесать его еще, вот здесь, вот там… Я тронула его уже двумя руками, начала оглаживать жесткую, песочного цвета шерсть на спине. Он прикрыл глаза от удовольствия.
— Запомни меня, Улыбашка.
Он вдруг прошел вперед, повел носом. Я прислушалась к его ощущениям — пес почувствовал приближение инсектоидов.
— Уйдем отсюда.
Тхайн повел меня куда-то, руководствуясь моим же желанием избегать людей, инсектоидов и прочих опасностей. Наши опасения сплетались воедино, и мы осторожничали, но все-таки это не могло нас уберечь в царстве инсектоидов. Они здесь повсюду…
Улыбашка припал на передние лапы и ощерился. Я встала за ним и достала парализатор.
Инсектоидов было несколько, я сама их не видела и не слышала, но их видел и чувствовал тхайн. Когда один из них приблизился, Улыбашка прыгнул в кусты. Я приготовилась стрелять, но это не понадобилось.
На некоторое время я словно впала в транс, завороженная развернувшейся прямо передо мной картиной. Улыбашка справился с инсектоидами на раз-два, дав мне убедиться, насколько его челюсти мощны, когти — прочны, а реакция и гибкость — отменны. Ни одного лишнего движения, каждое выверено. Тут — сбить, там — откусить, там — прижать… Это люди сомневаются, колеблются, могут запоздать с действием, а животные инстинкты действуют безошибочно. Особенно, если задействован инстинкт убивать…
Закончив, Улыбашка тряхнул мордой, избавляясь от застрявших между ушами остатков одного из инсектоидов, и подошел ко мне. Его взгляд говорил: «Я их убил, самка человека. Что дальше?»
Меня неожиданно замутило. Я совсем не привычна к убийствам, пусть и убийствам инсектоидов. Вздохнув, я похвалила тхайна, чтобы он осознал, что я не боюсь его силы, и что подобные сцены меня не волнуют, и всмотрелась в его ощущения еще основательнее, выясняя, чувствует ли он еще врагов поблизости.
К сожалению, врагов он чувствовал. И в этот раз не нескольких особей, а многих, очень многих. Нас неумолимо окружали. Но зачем?
Инсектоиды-рабочие, по заверениям ученых со станции, не трогают людей, как и люди не должны трогать инсектоидов. Таков уговор с королевой инсектоидов. Значит, либо королева ищет людей для какой-то цели, либо уговору конец, и инсектоиды больше не будут сохранять нейтралитет.
Я облизнула пересохшие губы, глянула на парализатор, на тхайна. Тхайн не сможет убрать всех рабочих, и даже если дротик с ядом из парализатора пробьет покровы рабочих, не факт, что само вещество-парализатор в дротике как-то воздействует на них.
Скверно.
Тхайн отряхнулся еще раз и вопросительно на меня посмотрел.
«Ты тоже чувствуешь приближение врагов, самка человека? Ты ощущаешь, что они несут нам смерть?»
— Уходи, Улыбашка. Не тебя ищут, — сказала я, добавив мысленный приказ.
Пес замешкался. Совсем недавно я внушала ему, что он должен быть со мной и защищать, а теперь — что нужно уходить. Я усилила мысленный приказ, и тхайн, качнув головой, бросился бежать, подволакивая сломанную лапу.
Да, недолго у меня была собака…
Перехватив в руке парализатор, я осмотрелась, разыскивая место, где можно спрятаться, или еще что-то, что может мне помочь. Убежать не смогу, догонят. Да и глупо прятаться в чужой среде обитания. Я уже разок побегала по джунглям, и чуть не умерла после этого, вляпавшись в слизь инсектоидов.