Читать интересную книгу Угрюмое гостеприимство Петербурга - Степан Суздальцев

Господи, как порой обманчив бывает облик служителей Твоих, из коих иные под рясой укрывают копыта и хвост!

И как наивны и доверчивы порой бывают младые девушки, которые открывают душу мерзавцам в надежде на понимание, но в ответ получают лишь животное вожделение и прелюбодеяние.

О, как печально происхождение поговорки «До свадьбы заживет»!

И какими агнцами иногда кажутся свирепые львы, алчущие свежей плоти!

Господи, спаси и сохрани невинных от участи, которая постигла Софью!

Глава 9

Запрет на любовь

Героев, чей могучий дух высок,

Нередко губит женский волосок.

Александр Поуп

Существуют люди такие, как мать Германа Шульца. Им безразличен свет, его увлечения и интересы, его интриги и сплетни. Такие люди удалены от света и даже не думают о том, чтобы стать его частью.

Существуют другие, которые, подобно Герману Шульцу, всеми силами стремятся войти в светское общество, их интересуют светские сплетни, светские увлечения. Но свету до них нет никакого дела.

Существуют те, которые вхожи в свет, но совсем немного. Они кичатся своими редкими знакомствами с великими мира сего и почитают их за своих идолов и покровителей, хотя свет в целом их судьба мало интересует. Таких людей во множестве можно наблюдать в гостях у князя Голицына.

Существуют такие, как поручик Курбатов. Они — типичные представители света, они живут в нем и не стремятся выйти за его пределы. Однако то, что творится в свете, их очень волнует, и они с упоением обсуждают все светские новости. Но и будучи сами членами светского мира, они отдают себе отчет в том, что и их также будут обсуждать. И таковые обсуждения подчас волнуют их куда более сплетен о своих друзьях и знакомых.

Существуют и иные, которые живут в свете, являя собой неотъемлемую его часть, но при этом их не интересуют интриги и сплетни, разговоры вполголоса и косые взгляды. Их заботит судьба лишь немногих, лишь избранного круга людей. Лишь о них эти люди будут сплетничать, и их проблемы будут занимать их досуг. Однако свою репутацию они будут блюсти для всего света, ведь всякий помнит, как легко разлетелись слухи о сумасшествии Чацкого по всей Москве. И разумеется, одним из таких столпов была княгиня Марья Алексеевна.

Но жить в свете и полностью отрешиться от его интересов, которые во многом выражаются в сплетнях, жить без оглядки на мнение общества, на репутацию — это безумие. Так мог жить только граф Шереметев — в деревне. О подобном отношении к общественному мнению человек, живущий в Москве или Петербурге, и помышлять не мог. Да и кому придет в голову бросать вызов свету? Кто на это способен? Разве что князь Андрей Петрович Суздальский, который тридцатого ноября вернулся в свой дом на Конногвардейском бульваре.

Он настоял на том, чтобы Ричард переехал к нему. Того же требовал герцог Глостер, который прислал сыну письмо из Англии. Когда молодой человек осведомился о причине, старый князь строго ответил:

— Это, мой мальчик, тайна Уолтера. Я не могу открыть ее тебе.

— Все эти тайны — что такое ужасное могло произойти, что это необходимо от меня скрывать? — воскликнул Ричард.

— Могу сказать одно: мы вернулись в столицу, однако это не значит, что тебе позволительно ухаживать за Анастасией.

— Зачем же мы тогда вернулись так скоро?

Андрей Петрович медлил.

Он не мог сказать Ричарду правду. Иного говорить он не привык.

— Этого я тоже не могу тебе сказать. Это моя тайна.

— Вы, господа, я погляжу, все большие охотники до тайн, — иронично заметил Ричард.

— Не смей дерзить мне, мальчишка, — резко ответил князь Андрей Петрович.

— Прошу прощения… — Это было вступительное слово, с которого Редсворд хотел начать гневную речь, протестуя против такого с ним обращения. Но старый князь столь строго смотрел на него своими выцветшими серыми глазами, что Ричард запнулся и продолжать не стал.

Суздальский это понял.

— Прощаю.

— Андрей Петрович, но Анастасия…

— Ты помнишь, что я сказал тебе о свете, когда ты впервые перешагнул порог моего дома?

— Вы говорили, что свет ненавидит моего отца и враждебно отнесется ко мне, — вспомнил Ричард, — и что ж? Я это вижу. Но тем не менее я люблю Анастасию…

— Люблю! — воскликнул князь Андрей Петрович, сверкнув холодным волчьим взглядом, от которого Ричарда зазнобило. — Да ты хоть представляешь себе, что такое настоящая любовь?

— А вы… — Молодой человек хотел сказать: «А вы вообще представляете себе, что такое любовь?», но хищный взгляд старого князя не позволил ему закончить. — А вы представляете, как сильно я люблю княжну Демидову?

— Я представляю, — уверенно заявил Андрей Петрович, — но нам не всегда удается быть с теми, кого любим.

— Но почему?

— Потому что ее семья этого не позволит, — раздраженно сказал старый князь. — Если ты придешь к князю Демидову просить руки его дочери, он велит вышвырнуть тебя вон.

— Я…

— Твой отец женился на твоей матери, — продолжал Суздальский. — И ты до сих пор не знаешь, какой скандал это вызвало в свете. Из-за этого позорного брака…

— Не смейте! — закричал Ричард.

— Что? — прорычал старый князь.

Молодой маркиз почувствовал, что ему трудно дышать. Ему было плохо. Ему хотелось выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Он ощущал себя опустошенным, разбитым. У него не было сил: последние оставляли его, словно изгоняемые пронзительным волчьим взглядом старого князя.

У Ричарда начали дрожать колени. Ему было страшно, жутко находиться подле раздраженного Андрея Петровича. И все же он выпрямился и дрожащим голосом произнес:

— П-прошу вас, не смейте г-говорить дурно о моей м-матери.

Старый князь зловеще оскалился. Это была улыбка. Улыбка невиданного северного волка, способного перегрызть глотку льву.

Ричард бы предпочел заглянуть в пасть к Сатане, нежели видеть хищные эти клыки. Молодой человек окончательно выбился из сил и умоляюще посмотрел на старого князя.

— Я любил твою мать, — произнес тот ровным голосом. — Она была мне как дочь.

Ричард, насколько у него оставалось сил, удивился.

— Не важно, — бросил Андрей Петрович. — Тебе не быть с Анастасией.

— Князь. — Ричард был истерзан разговором.

— Нет, Ричард.

После долгой прогулки по Петербургу Ричард зашел навестить графа Воронцова и узнать о службе Дмитрия на Кавказе.

— Скажите, Владимир Дмитриевич, — произнес молодой маркиз, — вы помните, как рассказывали о ссоре с моим отцом?

— Да, мой мальчик, помню, — улыбнулся Владимир Дмитриевич.

— Скажите: то, что вы сказали мне, — правда?

Солгав тогда, Владимир Дмитриевич подозревал, что однажды Ричард вернется к этому вопросу. Он понимал, что история, придуманная им, не оставит юношу в покое. Но рассказать мальчику позорную (по мнению общества) историю — пускай она будет хоть трижды правдой — Владимир Дмитриевич не мог. Граф считал недопустимым уронить честь отца и матери в глазах сына. И потому он вновь солгал:

— Да, Ричард, это правда.

— Но тогда я не пойму, почему же Марья Алексеевна так противится нашему союзу с княжной Анастасией.

— Понимаешь ли… — Владимир Дмитриевич запнулся, — понимаете ли…

— Владимир Дмитриевич, я буду рад, если вы будете говорить мне «ты», — сказал Ричард.

Граф улыбнулся. Молодой маркиз был для него как сын. И потому ему было отрадно, что Ричард считает их отношения до того близкими, чтобы говорить «ты».

— Так вот, твой отец был очень гордым и самодовольным человеком. Это качество часто раздражает людей с большим самомнением, таких как князь Демидов и Марья Алексеевна. И высокомерие Уолтера они принимают как личное оскорбление. Потому они и не хотят породниться с ним.

— Но, Владимир Дмитриевич, я люблю Анастасию. И это чувство взаимно. Так почему мы не можем просто пожениться?

— Потому что все думают, будто в браке с тобой Анастасия будет несчастна.

— Скажите мне, у меня есть шанс убедить их?

— Да, мальчик мой, — кивнул Воронцов, — и я помогу тебе это сделать.

Владимир Дмитриевич безбожно лгал, когда говорил это. Какие у Ричарда могли быть шансы? Как убедить княгиню Марью Алексеевну? Возможно ли растопить лед ненависти Демидова к герцогу Глостеру, который, несмотря на минувшие годы, оставался тверд и незыблем? Но мог ли граф лишить своего юного друга единственной надежды на счастье? Мог ли он отказать влюбленному мальчику в единственной надежде? Мог ли он развести руками, позволив суровой действительности разлучить два трепещущих сердца? Нет. Пусть это и невозможно, но Владимир Дмитриевич должен приложить все усилия, чтобы устроить счастье Ричарда с Анастасией. И не важно, что на него будут смотреть свысока, будут высмеивать его слабость, что его обвинят в полном отсутствии гордости и чувства собственного достоинства — Владимир Дмитриевич не мог остаться безучастным. Он не мог отказать в помощи сыну женщины, которую любил всю свою жизнь. И счастье графа Воронцова было в счастье этого мальчика, а нисколько не в уважении петербургского света.