Бесовом местом стали называть эти скалы священники. Там неподалеку, километров тридцать на юг, монастырь стоял. Муромский. И конечно, эти рисунки попам не нравились.
– А чего? Нормально так! – Никитос звонко сломал в кулаке сушку.
Дима с готовностью повернулся к слушателям:
– Ну вот представь, идешь ты по берегу. Тихо плещется вода. Мокрые красноватые камни блестят на закатном солнце. И вдруг сквозь это умиротворение на камне обнаруживается рисунок – фигура с квадратной головой, поднятые руки с растопыренными пальцами, подогнутые ноги, словно присела. А по центру идет трещина. Трещина вглубь доходит до воды, поэтому если приложить к ней ухо, то слышно бормотание, словно кто переговаривается на той стороне мира. Священники, как эту картинку увидели, как звуки услышали, сразу поняли, что дело нечисто, и назвали ее Бесом. А чтобы смягчить отрицательную энергетику, крест выбили. Он идет по левой руке беса. Вы только представьте, до какой степени они были напуганы, что стали долбить гранит! Это же очень тяжело. И долго. Но Бес все равно победил. От монастыря того мало что осталось, а петроглиф – вот он, навечно выбит. И вода все так же гудит в трещине.
Миша натянул на себя капюшон, вздел руки:
– У-у-у-у-у-у!
– Э-э-э-э-э-э-э! – просунул голову под его подмышкой Санек.
Свет погас.
Не то чтобы стало темно – карельские ночи светлые, но крик взметнулся отменный.
– Я вас сейчас высажу! – надрывался Дима, и морщинки на переносице двумя острыми следами от коньков на льду впивались ему в лоб. – Я вообще был против идеи нас соединять! Я не собираюсь все время жить в дурдоме! Катя! Катя!
– Экология явно буксует, – вздыхал Санек на своей полке. – Эдак у нас ледниковый период начнется.
– Начнется, – не стал спорить Миша. – Вот мы все перемрем, и начнется.
Леночка с Машей с двух сторон гладили Диму по плечам, но он еще долго недовольно хмурился, поправляя резиночку хвоста.
Та-да-да-да, та-да-да-да – поддакивали колеса поезда.
– Если бы не мы, их бы вообще не взяли! – бухтел Санек.
Ты-дых – не спорили колеса.
– Этому Диме надо триллеры писать. Так рассказал, даже я испугался! – не унимался Санек.
– Это еще не страшно. – Полка заскрипела – Миша повернулся. – Вот приедем, вот как все начнется…
– Что начнется? – Санек перегнулся, чтобы увидеть соседа.
Миша не ответил. Из-под одеяла виднелась его спина с задранной толстовкой и грязно-бежевой футболкой под ней. Она сбилась, оголив рыхлый белый бок.
Непонятности начались как-то сразу, без предупреждения и перехода. Выяснилось, что вот так сесть на автобус и поехать в сторону коварного Бесова Носа не получится. Не у всех были спальники, не хватало одной палатки, которую Олег забыл дома. У девчонок не было мисок и приборов. Миша терпеливо искал себе по магазинам налобный фонарик.
– Зачем тебе? Там же светло! Почти полярный круг.
Миша добродушно хмыкнул.
– Светло, светло, – согласился он. – Пока в глазах не темнеет. А там и фонарик пригодится.
– Здесь издревле колдуны жили…
Аня некрасивая. У нее круглое бледное лицо, блекло-рыжие волосы, маленькие глаза прячутся за очками с толстыми стеклами. Еще она постоянно улыбается. Радостный человек.
– Чем северней, тем сильнее природа ощущается. Недаром все ведьмы и шаманы на северах живут. Тут первобытный гранит выходит на поверхность. Тот самый, что изначально землю составлял. Ветра постоянные, эрозия сильная – почва не держится на граните, ее смывает и сдувает. Поэтому камни выпирают. А в камнях сила.
Она потрясла оранжевой плошкой и пошла к кассе.
Ребята громыхнули железными мисками и кружками, выстраиваясь в очередь.
– Ну, как-то так, – согласился Миша, закрывая коробочку с фонариком.
Во время бесконечного дня в Петрозаводске стало понятно, что красавица Леночка, с длинной лебединой шеей, с влажными тревожными глазами, ходит по пятам за Димой и совсем не смотрит в сторону Санька. Санек злился, совершал глупости. Его гнали, и он раз за разом оказывался рядом с Мишей.
– А вот жене Грибоедова было всего пятнадцать лет, когда они поженились, – неожиданно заявил Миша.
– А ему? – Саньку эта информация не обрадовала.
– Тридцать три.
– Старик!
– А ну отошел! – рыкнула Катя.
Миша отошел. Пожал плечами, стал жевать огурец, довольно поглядывая по сторонам. И на Леночку. Она была симпатичная.
– За совращение малолетних… – задумчиво пробормотал он. – До четырех лет.
– Да… – загрустил Санек.
Летний вечер в Карелии – что день: светлый. Одни часы упрямо напоминали, что уже восемь, что поедут в лучшем случае в десять. До Каршева четыреста километров. А значит, ехать всю ночь. Бесов Нос от Петрозаводска – на другом берегу Онежского озера. Руку протяни – и там. На автобусе пробираться через северную оконечность озера. До Медвежьегорска дорога еще ничего, а дальше ухаб на ухабе. Дима начальственно хмурил брови, появлялись тяжелые складки над переносицей, поправлял резинку на волосах. Катя молчала. Остальные равнодушно прикладывались к своим рюкзакам, пытаясь уснуть.
За Медвежьегорском машину сильно тряхнуло, и мотор замолчал.
В автобус наползла тишина и темнота. Лампочки потускнели. Одна мигнула и погасла.
– В чем дело? Что случилось? Это авария? – донеслось из стана оранжевых.
– Сбили кого-то, – суетился Никитос. – Летучую мышь никак!
– Ой, мамочки!
Двери угрожающе клацнули, впуская в салон ночь.
– А куда водитель делся? – выпрямилась на своем месте Катя.
Чего заорали девчонки, никто не понял. Дима метнулся по салону на улицу.
– Всем сидеть! – скомандовал он из мрака. – И – тихо!
– Да вон он идет, – негромко произнес Миша, показывая пальцем в темноту. За окном появилась фигура и исчезла. Стекло быстро запотело.
«Ах!» – донеслось из открытых дверей.
Олег дернулся вскочить.
– Стоять! – предостерегающе подняла руку Катя.
– А где Дима? – забеспокоилась Леночка.
– Нет больше твоего Димы, – обрадованно сообщил Санек.
– Был и сплыл! – шевельнулся на своем месте Никитос.
– Оба вы лободрыльники, – прошипела Леночка.
Миша посмотрел на нее с уважением.
– Хек! – выдохнул Володя. – Теперь здесь ночевать будем. Прямо в лесу. Доставай палатки!
– Я тебя без палатки здесь оставлю! – разозлилась Катя. – Я кому сказала, тихо!
Из темноты за автобусом послышались тяжелые шаги. Кто-то с хрустом приминал придорожный гравий, горестное дыхание раздалось уже как будто в салоне. Все напряженно смотрели на дверь. В нее вот-вот должно было войти нечто огромное и страшное.
– Да… – протянул Миша. – А говорили, белые ночи.
– Ежик, – сунулся в салон водитель. – Здоровый такой. И чего он ночью на дороге делает?
– Отличное начало! – крикнул Санек. – Если буду вести дневник, то первая глава такая: «Экологи убивают ежа».
Повисла нехорошая пауза.
– Лысый еж гонял ворон и дождался похорон, – среди всеобщего молчания произнес Никитос.
Руководитель экокружка ворвался с улицы в клубах тумана:
– Едем дальше,