Читать интересную книгу Барабаны пустыни - Али аль-Мисурати

Он пристально смотрел на меня. В его взгляде сверкали гнев и ненависть, но я понимал, что эти чувства были вызваны обидой за меня.

— Ты что-нибудь получил от них?

— Нет… Я не захотел ничего брать.

— Правильно! Ничего у них не бери! Предоставь это дело мне.

Он произнес эти слова с такой гордостью, словно я был его смышленым сынишкой, доказавшим свою сообразительность. Его бодрый и уверенный тон воодушевил меня. Я смотрел на него с любовью и уважением, жадно ловя каждое его слово. Я верил, что он действительно возьмет все в свои руки и защитит меня.

Стремясь завоевать еще большее расположение этого человека и, наверное, желая снова увидеть на его мужественном лице радость предстоящей схватки, я сказал:

— Он дал мне какие-то бумаги и просил, чтобы я их подписал, но я отказался. Я хотел сначала посоветоваться с вами.

— Хорошо. Будь осмотрителен. Вот послушай… — Я наклонился над небольшим столом, за которым он сидел, чтобы не пропустить ни одного его слова. Сколько в них было отеческой заботы! — Тебе нужно заплатить членские взносы с того дня, как ты начал работать.

Наш профсоюз был слабым и бедным, но этот человек с бьющими ключом энергией и энтузиазмом вливал в него силу. Он и его основатель, и секретарь, и адвокат.

Последние слова он произнес с некоторым смущением, словно извинялся за то, что заставляет платить меня цену попранных прав. Мне хотелось остановить его, выразить ему свою признательность и рассказать о надеждах, которые я с ним связывал. Ведь без него мне ничего не добиться. Но он или не сознавал силы своего влияния на меня, или не хотел им пользоваться. Он продолжал говорить, перебирая бумаги с таким видом, словно не видел в своих благородных действиях ничего необычного.

— Ты приступил… с марта… Да, конечно. Март, апрель, — говорил он, загибая толстые пальцы, напоминавшие мне руки отца. Он подсчитывал месяцы, которые я проработал в этой компании, с искренней заинтересованностью.

Этот человек вызвал мое восхищение с первого же мгновения. До этого я нигде не работал и ничего не знал о профсоюзах. В газетах мне доводилось читать сообщения о том, что образовался какой-то профсоюз, который ведет непонятную мне тяжбу с другим профсоюзом. Это лишь навевает скуку на неопытных юношей вроде меня и вызывает неприязнь к профсоюзам, которые, как нам казалось, только и делают, что ведут тяжбы и являются источником разных неприятностей.

Но этот человек своим энтузиазмом и энергией, силой убеждения и, возможно, даже своей могучей комплекцией сумел побороть мое равнодушие. Благодаря ему я стал относиться к профсоюзам с интересом и, более того, с доверием, как к кому-то близкому. И вот сегодня, нуждаясь в помощи профсоюза, я обратился к этому человеку. Это была моя первая работа, и я был доволен даже своим небольшим заработком. Во всяком случае, у меня и в мыслях не было отказываться от этой работы или добиваться повышения. Но, возможно, они посчитали чрезмерной даже ту жалкую сумму, которую они мне платили, и меня решили уволить.

Сегодня я пришел на работу точно в установленное время, с наслаждением выпил чашку кофе и почитал газету. Меня не покидало чувство покоя и удовлетворения. Как мне повезло! Эти сумеречные ленивые утренние часы, когда еще мало шума и нет работы, самые приятные в моей жизни. Я совершенно не искушен в астрологии и других способах предсказания будущего, поэтому ничто не омрачало моего радужного настроения в эти прекрасные утренние часы. Видно, судьба из жалости не решилась нанести свой удар в эти минуты блаженства, снисходительно позволив до конца насладиться отпущенным мне счастьем. И лишь когда время приблизилось к полудню и солнце, достигнув зенита, посылало свои палящие лучи на землю, судьба настигла меня.

Едва я вонзил зубы в свою лепешку, как меня позвал мастер, чтобы сообщить решение директора. «Мы больше не нуждаемся в его услугах» — таков был приговор.

Кусок застрял у меня в горле, я чуть не разрыдался. Мне казалось, что земля разверзлась у меня под ногами и я проваливаюсь в бездонную пустоту. Но всевидящий господь сжалился надо мной и послал мне этого человека. Он сидел у входа в комитет профсоюза, когда я проходил мимо. У меня был несчастный вид юноши, которого покинула его возлюбленная.

Я прошел мимо комнаты, но словно невидимая рука остановила меня, и я повернул назад. Я робко подошел к нему и заговорил с ним так, словно он хорошо меня знал:

— Меня уволили…

Он резко поднялся со стула. В его глазах отражалась готовность помочь своему ближнему, божественный дар, которым аллах награждает лишь избранных.

Он взял меня за руку и уверенно повел за собой. Наверное, он не мог позволить, чтобы человека унижали.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Выражение его глаз изменилось. Вместо гнева, наводящего страх, в них светилась теперь твердая решимость.

— Шестьдесят пиастров, — сказал он. — Сейчас я выпишу тебе квитанцию об уплате членских взносов. Если у тебя нет денег сейчас, принесешь потом.

Я протянул ему фунтовую бумажку — все, что у меня оставалось, — но он уже начал заполнять квитанцию. Я положил деньги перед ним на стол и стал разглядывать сверху его взъерошенную седую голову, толстую шею и несвежий воротничок рубашки. Но я и сейчас вижу его таким, каким увидел впервые.

Я был тогда новичком. Не прошло еще и недели, как я приступил к работе. Однажды, ближе к вечеру, он вошел к нам в контору, огромный, сильный. Мне показалось, что дневной свет померк в комнате, и, подняв голову, я увидел его. Я принялся с удивлением разглядывать этого человека. А он небрежно поздоровался и с равнодушным видом прошел в кабинет директора. Из кабинета до меня тут же донесся его мощный, громоподобный голос, и сразу стало ясно, кто он такой и зачем пришел.

Он смело спорил с директором, отстаивая права служащего, недавно уволенного с работы. Его логика была неопровержимой, а доводы убедительными. Говорил он громко и отчетливо. Меня поражало, до чего он дерзок с директором, которого я отчаянно боюсь. В моих глазах он был настоящим героем. Он приходил еще раз и с тем же жаром и энергией отстаивал права товарищей.

Он вручил мне сдачу и квитанцию об уплате взносов. Даты были проставлены задним числом. Поднявшись, он похлопал меня по плечу, как бы объявляя всему миру, что он берет меня под свою защиту.

— Иди и покажи им квитанции. Скажи, что они не имеют права тебя уволить. А если они откажутся восстановить тебя на работе, мы возбудим против них дело.

Он замолчал, и я так же молча смотрел на него, не в силах выразить переполнявшее меня чувство благодарности. Увидев, что молчание становится неловким, я повернулся и пошел в контору. Я представлял себе, как приду к нему снова, чтобы сообщить, что мне отказали, и глаза его опять вспыхнут гневом и болью за меня… И мне даже захотелось, чтобы именно так и случилось.

Перевод Л. Тюревой.

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1980.

Юсеф Шриф

Фортуна

Стояло раннее зимнее утро. Огромные лужи после обильных дождей затопили грязь и мусор, скопившийся на задворках улицы. Сыро и холодно.

Улица просыпалась. Разносчик воды Раджеб уже начал свой ежедневный обход. Старуха Фатыма, плотно закутавшись в фирашию[18], торопливо засеменила в сторону базара Захра — продавать фасоль. Хаджи Салем открыл свою лавку. Разложив товары на полках, он занял пост на стульчике у входа и стал обмениваться утренними приветствиями с жителями улицы и прохожими. Вскоре и дети начали выбегать из домов, сбиваться в стайки. Некоторые из них, дождавшись, когда хаджи Салем разведет огонь для чая, сгрудились вокруг очага и, радостно галдя, стали греться. Да, новый день начинался для всех…

Но только не для Фортуны. Выглянув из-под одеяла, он почуял, насколько холодно в комнате, и снова укрылся с головой, намереваясь продлить приятное забытье и всей душой желая, чтобы этот его день был удачным. Смысл «удачного дня» заключался в том, чтобы его жена Хадиджа ушла куда-нибудь подальше и оставила его в покое.

Но у его жены на этот счет, по-видимому, было свое, особое мнение. Она отложила в сторону пряжу и решительно двинула свое необъятное тело в сторону мужниной кровати. Весь ее боевой вид говорил о том, что она серьезно настроена разрушить лучезарные планы супруга и уж сегодня-то заставить его выйти из дома. Подойдя к кровати, женщина попыталась придать своему лицу дружелюбное выражение. И вовсе не потому, что она боялась мужа. Напротив, она прекрасно знала, что он и пикнуть не посмеет против нее. Дело было в другом: ей захотелось показать соседкам по дому — Марюме, Салиме и Фатыме, — этим пустым сплетницам, что она гораздо лучше, чем те о ней думают.