на встречу с Рачковским. По плану Азефа он должен был вместе с извозчиками, членами Боевой организации, симулировать подготовку покушения на министра внутренних дел Дурново. По мнению Евно это убедило бы Рачковского, установившего на Рутенберга полицейское наблюдение, в том, что он один из руководителей Боевой организации и подтолкнуло бы его искать с ним встречи. Одновременно предполагалось прекратить всякие контакты Рутенберга с ЦК и партийными организациями, чтобы не навести на них полицейских ищеек. Он должен был нанять несколько извозчиков и ездить с ними в определенные часы на определенных улицах, там, где обычно проезжал Дурново. Азеф заявил, что готов предложить кому-либо из членов организации действительно стать извозчиком и находиться в контакте с Рутенбергом. Этот извозчик обрекался почти на верную гибель, но убийство Рачковского было столь важно, что организация пожертвовала бы для него и не одним, а многими своими членами. Ведь Рачковский фактически держал в своих руках все нити политического сыска. Бомбу для Рутенберга должен был приготовить Зильберберг.
2
Савинков и Чернов уехали, и Рутенберг, закончив обсуждение плана с Азефом, возвратился в Петербург. Он сразу же нашёл Гапона, который начал беспокоится из-за отсутствия друга. Его болезненная заинтересованность в согласии Рутенберга была понятна: от этого зависела связь Гапона с влиятельными людьми в правительственных кругах и их финансовая поддержка его общественного движения. Он не скрывал радости от предстоящей встречи на его квартире, где он проживал со своей гражданской женой, на даче в Териоках, курортном посёлке на северном берегу Финского залива. В этом посёлке, облюбованном петербургской знатью и интеллигенцией, купцами, промышленниками и чиновниками, находились конспиративные квартиры социал-демократической партии, социалистов-революционеров и других революционных партий и организаций. Здесь проводились их конференции и совещания.
Гапон упрекнул Рутенберга за долгое отсутствие.
— Не мог я, Георгий, раньше. Были важные дела.
— Что может быть сейчас важней этого дела? — вспылил Гапон.
— Скажи, с Рачковским виделся по приезде из Москвы? — спросил Рутенберг.
— Да, один раз, дней шесть тому назад.
— Как ты его позвал?
— По телефону.
— Он тебя хорошо принял?
— Конечно.
— Но он убеждён, что теперь от тебя никакой пользы, — поддел его Пинхас. — Зачем ему с тобой встречаться?
— Он уговаривает меня стать у него чиновником особых поручений.
— Если с Рачковским иметь дело, то лишь для того, чтобы деньги получить, — стараясь успокоить собеседника и перевести разговор на практическую основу, сказал Рутенберг.
— Верно, Мартын. Я об этом тебе и раньше говорил.
— Сколько он даст, если я приду к нему отобедать?
— Ну, три тысячи даст.
— За то, что я с ним пообедаю, он должен дать мне не меньше двадцати пяти тысяч, — уверенно произнёс Рутенберг.
— Десять тысяч даст, пожалуй, — сказал Гапон, желая поставить точку на искусно навязанном ему торге. — Ты в воскресенье иди прямо к Кюба. Знаешь этот ресторан?
— Да. Но он меня не примет, ведь он тебе больше не верит.
— Если придёшь, поверит. Только принеси ему что-нибудь. Планы какие-нибудь, шифрованные письма.
— Пусть вперёд даст деньги. А то расскажу, а он меня арестует.
— Что ты! Он этого не сделает.
Рутенберг тянул время. Надо было закончить приготовления, а член Боевой организации Иванов ещё не успел получить справку извозчика и стать в условленное место. Да и подумать надо было. Поэтому сказал Гапону, что в воскресенье он не придёт и вызовет его в другой день. Через два дня он связался с Гапоном и подтвердил, что готов встретиться с Рачковским. В ответ получил от него записку: «Завтра ресторан Контан 9 часов вечера. Спросить г. Иванова». В ресторане Рутенберг Рачковского не нашёл. Вице-директора Департамента предупредил о готовящемся двойном покушении Герасимов. А Пётр Иванович был готов пойти на встречу уверенный в её успехе. Герасимов, искушённый в сыскных делах полицейский, послал туда сильный наряд, наблюдавший Гапона и Рутенберга, входящих в заказанный кабинет ресторана.
Чем больше Рутенберг занимался подготовкой к осуществлению задуманного плана, тем ясней становилась ему невозможность осуществления задания в многолюдном ресторане и его роль сакральной жертвы в этой убийственной игре. То, что Рачковский не явился на свидание, стало для Рутенберга последним доводом, высветившим очевидную нереальность плана Азефа. Симуляция подготовки к покушению на министра внутренних дел Дурново всё более казалась ему легковесной, и возможность провала становилась очевидной. Он нуждался в его поддержке и разговоре с ним и, с трудом оторвавшись от слежки, выехал в Гельсингфорс. Увы, Азеф обвинил его в нарушении инструкций, неумении организовать и исполнить в деталях разработанный план. Слова товарища по партии казались ему несправедливыми и обидными. Рутенберг оставил ему записку, в которой выразил нежелание видеться с ним ещё раз и сообщал, что возвращается в Петербург продолжить дело на основании полученных распоряжений. Осуществить двойное убийство он не мог, а на устранение одного Гапона без подходящего умонастроения близких им рабочих он не решался. Азеф и Савинков молчали, ответа на его записку не поступало. Почва уходила из-под ног Рутенберга, нервы были напряжены, и он даже подумывал бросить всё и уехать в Бельгию. Он поручил телефонировать Азефу. Но никакого ответа не последовало. Рутенберг расценил это молчание, как упрёк в том, что струсил и потому не выполнил данное ему поручение.
Мало-помалу он сумел преодолеть депрессию и уныние и взялся за дело. Он не мог не исполнить приговор ЦК. Он также прекрасно сознавал, что ему не удастся