— все «коминтерны» дотянули гаубицы до оборудованных заранее окопов. Но вот что дальше? Огонь дивизионам Б-4 предстояло открыть утром, когда из-за активности немецкой авиации отход будет связан с большим риском, а лезть опять пришлось почти к передовой, поскольку стрелять вновь предстояло по Днепру. Конечно, в этот раз так близко к первой линии окопов подбираться не пришлось — на левом фланге немецкий плацдарм сильно сужался, но все равно для орудий особой мощности находиться в зоне досягаемости огня полевых гаубиц противника крайне некомфортно.
Цайтиуни вышел из блиндажа, где радист по его приказу все еще слушал волну разведчиков. После удачного удара по мосту они на связь не выходили, но, несмотря ни на что, подполковник надеялся, что с Нагулиным и его товарищами все в порядке. Радисты особого отдела армии, наверное, эту волну тоже слушали, но на всякий случай командир артполка решил подстраховаться. Мало ли…
Цайтиуни еще не успел отойти далеко и сквозь приоткрытую дверь услышал писк приемника. Передача шла в режиме радиотелеграфа — видимо, на той стороне пользовались старой или просто маломощной радиостанцией.
— Товарищ подполковник, это «Саяны», — выскочил из блиндажа дежурный связист, — Кодом Морзе передают, видно с рацией у них проблемы.
— Что там?
— Разведчики собираются идти на прорыв! Просят поддержать огнем.
— Отвечай! Готовы принять данные для стрельбы. Сколько орудий в залпе?
— Командир, может, стоит связаться со штабом армии и запросить разрешение на открытие огня? — осторожно предложил начальник штаба.
— Свяжись, Иннокентий Петрович, обязательно свяжись, но чуть позже — негромко ответил Цайтиуни, и развернулся к телефонистам, — дивизионам Б-4 боевая тревога!
* * *
Старший сержант Игнатов терпеливо ждал, лежа на немецкой плащ-палатке под невысоким кустом и почти не двигаясь. Темнота вокруг была очень зыбкой. Чуть ниже по реке рыскали лучи мощных прожекторов, а над архипелагом постоянно взлетали осветительные ракеты — немцы, высадившиеся на острова вчера вечером, чувствовали себя не слишком уютно, и предпочитали держать подступы к своим клочкам суши хорошо освещенными. С берега их усилия поддерживали минометчики, щедро подвешивая над рекой свои «люстры». Вода отражала этот жутковатый химический свет и казалась в его отблесках черной и непрозрачной.
Нагулин ушел полтора часа назад. По плану, утвержденному командиром после долгих колебаний, разведчики не должны были ничего предпринимать до того момента, как станет ясно, что у младшего лейтенанта все получилось. А ясно это могло стать только одним способом — по вынимающему душу вою тяжелых снарядов, приближающихся к цели.
Нагулин утверждал, что двух часов ему должно хватить, но неизвестно, насколько быстро сможет открыть огонь полк Цайтиуни. «И сможет ли вообще», — подумал Игнатов, но постарался отогнать от себя эту мысль.
От недоверия, которое он испытывал к этому странному ефрейтору, а потом и младшему лейтенанту давно уже ничего не осталось, но от некоторой настороженности по отношению к нему Игнатов избавиться никак не мог. Старший сержант вырос в небольшой деревне, затерявшейся в Брянских лесах, и знал толк в охоте и хождении по непролазным чащам. Потому и попал в разведку. Нагулин был другим. Во-первых, как сказал бы их деревенский учитель, образованного человека сразу видно. Во-вторых, был он кем угодно, только не знатоком леса, за которого упорно себя выдавал. А тут еще эта радиостанция. Игнатов уже жалел, что обратил внимание на разошедшийся под руками шов металлического корпуса, и сдуру заглянул внутрь блока усилителя.
Рассказу Нагулина он не поверил, как не верил никогда во всякую нечистую силу, сглазы, домовых и прочее мракобесие, но рационального объяснения увиденному у старшего сержанта не было, и быть не могло. Игнатов твердо знал, что такого просто не бывает, и поэтому все время крутил этот случай в голове, присматриваясь к нему с разных сторон. Некоторое время он колебался, не рассказать ли все командиру, но потом решил, что не станет этого делать. При всей своей деревенской осторожности и вбитой уже в разведке привычке все проверять по десять раз, старший сержант чувствовал, что Нагулин никогда не причинит зла ни ему, ни всему тому, что Игнатов считал для себя важным. А раз так, то нечего усложнять младшему лейтенанту жизнь.
Как ни ждали разведчики знакомого звука с неба, но раздался он неожиданно. Игнатова вдруг посетила мысль, что, наверное, именно так должны звучать Трубы Страшного Суда, однако долго наслаждаться этой «музыкой» у него не получилось.
Взрыватели фугасных снарядов были выставлены на максимальную чувствительность, и взрывы происходили у самой поверхности воды. Впереди, в паре километров ниже по течению, вспыхивали гигантские огненные полусферы, на мгновение освещая всю округу, а потом на острова речного архипелага накатывал грохот, заставляя мелко дрожать листву невысокой растительности. Видимо, «штурмботам» на реке сейчас приходилось очень несладко, да и береговые позиции зениток должно было приложить весьма неслабо.
— Пора! — Едва слышно произнес капитан и тронул Игнатова за плечо, — У него опять получилось. Почему у него все время все получается, старший сержант?
Разведчик взглянул на капитана и увидел на его лице улыбку, выглядевшую совершенно чуждой в этой гремящей и разрываемой вспышками темноте.
— Я бы и сам хотел это знать, товарищ капитан, — тихо ответил Игнатов, погружаясь в воду.
* * *
Преодолевать заслон я, как и раньше, планировал под водой. Честно говоря, глядя на бурную деятельность противника и на его совершенно параноидальную реакцию на любой хлам, плывущий по реке, я побаивался, что немцы начнут наобум кидать в воду гранаты или, бить по реке перед заслоном из минометов — для профилактики. Однако такого транжирства боеприпасов прижимистые и практичные арийцы себе все же не позволили, да и сколько там тротила-то, в той гранате? Сто восемьдесят граммов? У них лодки потонут под весом того количества гранат, которые нужны на всю ночь для обеспечения хоть какого-то эффекта. В общем, с этой частью плана проблем не возникло. Плыл я, правда, на пределе возможностей организма — уж очень хотелось показаться из воды подальше от заслона.
В результате на берег я выбрался почти в там же, где после имитации прорыва нырял в Днепр. Прелесть этого места заключалась в том, что на нем не было немецких оборонительных позиций. На противоположном берегу находился захваченный противником плацдарм, и держать войска здесь не имело никакого смысла. Зато почти вплотную к урезу воды рос кустарник, и даже небольшие группы деревьев, но и открытого пространства тоже хватало.
В принципе, дальше я мог и не ходить. Для меня не имело никакого значения, откуда связываться с артиллеристами Цайтиуни. Куда важнее сейчас было время, и,