роль хранителя чьего бы то ни было промысла. Точнее… Скажем так, не в том смысле, в каком это делают другие высшие. Даже в родном для дьяволов мире — нет, никто не рискнул бы доверить мне верховное могущество и контроль за порядком.
Алька несколько раз порывался переформулировать вопрос (иногда в беседах с Азраилом это помогало и приводило к более понятным ответам), но ничего путного не получалось. Вместо этого он спросил:
— Почему же всё рухнуло?
— А как иначе? Да, они создали крайне толерантную модель. В процессе отбора видов и заселения — сформировали цивилизацию с максимальной терпимостью и конформизмом. Другая просто не выжила бы при таких условиях. Но идеальные условия соблюдаются только в том случае, если соблюдаются всеми.
— До первого недовольного?
— Именно. Если даже на миллиард счастливых будет появляться один, желающий странного, модель всеобщего счастья станет сбоить. И не поможет здесь ни вмешательство высших, ни очередность молитв, ни даже персональный контроль автора. Рано или поздно Рай будет переименован в Насмешку.
Прежде чем задать следующий вопрос, Алька задумался, хочет ли он знать ответ. И всё же спросил.
— Это было страшно?
— Не страшнее обычного, — Азраил поводил ладонями вверх-вниз, как бы изображая весы. — Началось все с того, что мечты одних пошли вразрез с пониманием счастья других. А кое-кто утверждал, что причиной вообще стал ветер в комнате.
— Как это?
— Ну, в одном доме сидели два жителя, до сих пор абсолютно довольные своей жизнью. Потом одному стало жарко и он открыл окно, чтобы проветрить…
— Подожди, ты смеёшься надо мной?
— Нет, с какой стати?
— Ну, я знаю эту историю! Сейчас ты скажешь, что второму стало холодно и он закрыл окно?
— Что, я разве уже рассказывал тебе об этом мире?
— Нет. Просто с такой ситуацией сталкивался каждый по тысяче раз в своей жизни.
— Не знаю. Я — нет. Если я прошу кого-нибудь не открывать окно, то делаю это достаточно убедительно. В противном случае и просить не стоит.
— А, ну понятно. Если кто-то тебе возражает, ты откусываешь ему голову.
— Точно! Особенно, если дело будет происходить в этом мире. Чтобы он потом не мог пожелать мне в сапог какую-нибудь гадость.
Алька расстроился. Теперь и окружающий пейзаж казался ему совсем не красочным, а холодным и злым. Он вызвал в памяти образ голой жаркой пустыни и мысленно пожелал, чтобы стало так. Земля дрогнула, превратилась в песок, стало всё по слову его.
— Не может быть, чтобы всё закончилось ТАК.
— Что ты! Конечно, не может! ТАК здесь всё только началось. Установленная высшими бюрократия и очередность исполнения молитв замедлили процесс, растянули на несколько столетий. Сначала никто даже не заметил, как резко возросло число обращений напрямую к верховным силам с просьбой сделать несчастными некоторых конкретных соседей. Молящиеся всё чаще утверждали, что только в этом видят собственное счастье.
— Ну это понятно, это же зависть. Такие особи в любом народе найдутся. На них просто не нужно обращать внимание.
— Э, нет! Тогда ставится под вопрос первый постулат мироздания в этой системе. Каждый обитатель должен быть счастливым.
— Но нельзя сделать своё счастье за счёт чужого несчастья!
— Ты так думаешь?
Алька непонимающе посмотрел на дьявола, потом понял, в чем подвох.
— Ну, это возможно с гнилыми душами, допускаю, но только в частном случае! А здесь, в общей схеме всеобщего счастья — это не должно работать! Нарушается логика! На месте одного несчастного появляется другой, страданье которого обеспечило счастье первого.
— Это необязательно!
— Ну как же?
— К примеру, новый несчастный не появится, если он умрёт по требованию старого несчастного.
— Но… — Алька запнулся. — Так же нельзя?
— Ты хочешь сказать, аморально и неправильно? Возможно. В цели эксперимента мораль внесена не была. И более того, ориентация на мораль рушила бы на том этапе саму цель мироздания, идею о всеобщем счастье. И обитатели в конце концов разобрались, что высшие ставят идею выше морали, а значит, по-настоящему горячее желание будет исполнено.
Алька смотрел исподлобья.
— Как скоро планета опустела?
— Ты не поверишь. Всего за одно поколение самые толерантные существа превратились в самых эгоистичных и злопамятных мерзавцев в стиксовом течении. Когда высшие опомнились и попытались как-то изменить правила, предотвратить коллапс, здесь проживало уже не больше миллиона особей. Да и те были разбросаны по всему миру мелкими группами. Не уничтожить друг друга им позволяло лишь то, что племена никогда не встречались и не знали о существовании соседей.
— А Высшие? Смогли помочь хотя бы этим?
— Они честно пытались. В скрижаль были вбиты всевозможные ограничения. Например, запрет молить о прямом вреде для недругов. О гибели, физическом или моральном увечье, о страданиях и несчастьях. Позже, как жест отчаяния, запретили вообще прошения о воздействии на личность, хотя это уже шло почти в разрез с замыслом автора. Но было поздно, страх и жестокость поселились в душах, численность населения неуклонно сокращалась. Высшим не оставалось другого выхода, кроме обращения к хозяину этого мира.
Алька затаил дыхание в надежде услышать хотя бы отчасти счастливый финал.
— Он нашел выход? Переселил выживших в мир с иными правилами?
Азраил от удивления крякнул.
— Как ты всё-таки по-человечески воспринимаешь эти взаимоотношения… А главное, мне очень нравится, ты опять-таки считаешь разработчика идеи виновным в её провале и обязанным всё исправить. Нет, конечно! Он признал, что эксперимент провалился. И покинул этот мир. Даже уничтожать не стал, просто ушёл навсегда.
Алька разжал кулаки и вытряхнул из ладоней налипший песок. На коже ладоней остались глубокие вмятины от острых, давно не стриженных ногтей.
— Бросил своих детей?
— Ой, я тебя умоляю! Не начинай…
— Какой же он после этого бог? Безвольный трус. Он не достоин называться…
Удар сшиб его, отправил тело кубарем по склону дюны, а разум погрузил в состояние нокдауна средней тяжести. Когда Алька смог снова что-то соображать, оказалось, что Азраил нависает над ним, придавив грудь коленом.
— Что я такого сказал? — в панике прохрипел Алька.
— Я же предупредил! Я же сто раз просил тебя не поминать это слово всуе!
Свободной рукой дьявол замахнулся. Альке показалось, что для удара: по силе замаха выходило, что его череп сейчас лопнет, словно яйцо под кузнечным молотом. Зажмурившись, он даже успел представить звук, с которым это произойдет. Но Азраил скрестил пальцы и, пожертвовав несколькими каплями крови в плечах, сотворил пламенеющий щит. Когда из-за горизонта со свистом прилетел второй метеор, дьявол не стал отталкивать Альку, как в первый раз, а отбил снаряд щитом.
Песок под ногами дрогнул. Дюна пришла в