обеспечения. Они решают, куда отправлять детей.
— Но вам же известны условия в этих интернатах?
— Нет. Мы там никогда не были. Когда дети нас покидают, мы больше с ними не видимся.
Адель пробормотала что-то нечленораздельное и ушла в дом. Разбрелись кто куда и воспитательницы.
Сэра осталась одна. Этот короткий диалог прояснил для Сэры то, чего она не могла понять несколько месяцев. Для нее было загадкой, почему воспитательницы в доме ребенка совершенно не интересуются будущим детей. Почему никто не вспоминает о советах доктора Свангера. Почему они не учат детей говорить и ходить. Почему не добиваются самых простых операций. Почему Ване не исправили зрение.
“В тот момент мне открылась истина. Воспитательницы не чувствовали ответственности за судьбу малышей, дома ребенка были перевалочным пунктом, откуда детей переводили неизвестно куда. Может, эти женщины и подозревали, что детям там будет еще хуже, но они не хотели об этом задумываться. Они не могли позволить себе установить эмоциональную связь с ребенком хотя бы из чувства самосохранения. Зачем привязываться к детям, с которыми все равно придется расстаться? дом ребенка представлял собой нечто вроде склада, куда детей помещали на время, до оформления документов, после чего их распределяли по указанным адресам.
Однако нашелся необыкновенный ребенок, который не захотел быть раздавленным страшной системой и проделал дыру в стене, окружавшей психушку. Через эту дыру он отправлял послания на волю. Несчастный слабый малыш, голодный, напичканный лекарствами, не имеющий семьи, продолжал бороться. Против него была вся система, но он не сдался”.
К Сэре, помахивая листком бумаги, подошла Адель. На листке было восемь строчек, написанных от руки по-английски. Сэра прочитала их, не сдерживая удивления. “Меня зовут Виктория. Я забочусь о мальчике шести лет Ване Пастухове, который сейчас находится в ужасных условиях. Но это очень умный и хороший мальчик. Не могли бы вы позвонить мне на работу или домой до восьми часов утра или после двадцати трех часов?"
— Кто эта женщина?
— Ее зовут Вика. Она очень привязалась к Ване, когда он был тут.
— Она работает у вас?
— Нет, она волонтер, как и вы.
— Почему же я ни разу ее не видела? Почему вы не рассказывали о ней раньше?
У Адели не было ответов на эти вопросы.
— Вика навестила Ваню в интернате. Она пыталась ему помочь. А теперь ей нужны вы. Я не читаю по-английски, но думаю, что это номера ее телефонов.
— Конечно, я ей позвоню. И все-таки мне непонятно, почему вы никогда о ней не упоминали.
Пробурчав что-то про дела на кухне, Адель исчезла.
Сэра стояла неподвижно, вновь и вновь перечитывая короткий текст. Она давно мечтала о знакомстве с какой-нибудь москвичкой, видевшей, как и она, потенциал в детях, которым судьба уготовила стать “лагерной пылью”. Как же встретиться с ней? Через два дня Сэра с детьми собиралась уехать из Москвы на летние каникулы. Из-за нерешительности Адели были потеряны несколько месяцев.
— По крайней мере, я могу позвонить Вике перед отъездом, — решила Сэра.
10
Июль — октябрь 1996 года
Зелен виноград
Когда в субботу в половине восьмого утра затрезвонил будильник, Вике хотелось одного: залезть с головой под одеяло и зажмуриться. Ночью было до того жарко, что она почти не спала. Бабушкина квартира располагалась под самой крышей, и летом находиться в ней было невозможно. Но тут Вика вспомнила, что в восемь должен прийти муж Сэры. Он позвонил несколько дней назад и попросил съездить с ним в Филимонки и повидаться с Ваней. Откровенно говоря, Вике совсем не хотелось туда возвращаться. Она все еще не могла забыть тягостную процедуру, в результате которой Наташа отказалась от своих родительских прав. Представитель агентства по усыновлению сказал, что для завершения юридических формальностей потребуется примерно шесть месяцев, так что до конца года вытащить Ваню из интерната не получится. Вика боялась, что столько он не выдержит. И не знала, какие еще шаги предпринять.
Когда позвонил Алан, первым побуждением Вики было отказаться. Но он говорил так вежливо и почтительно, что она не рискнула сказать “нет”. Вика всегда считала журналистов людьми исключительно грубыми и агрессивными, располагавшими целым арсеналом способов добиваться своего. Она сказала: “Если заедете за мной домой, я согласна”. Он ответил, что будет в восемь. Оставалось полчаса, а Вика все еще лежала в постели.
К счастью, бабушка уже хлопотала на кухне. Пришлось по-быстрому убирать постель и складывать диван, который Вика делила с бабушкой. Она крикнула, что надо заварить чаю покрепче и приготовить что-нибудь из еды. На столе, кроме миски с кусковым сахаром и тарелки с весенним луком, лежала только пачка вафель.
Вика достала коробку с ботиночками, которые ей передала для Вани одна из прихожанок церкви. Никакой еды для пикника не оказалось, поэтому она решила, что попросит Алана остановиться по пути возле магазина и купит все необходимое. Загудел домофон, Вика нажала кнопку, и Алан стал подниматься. На каждом этаже его лаем приветствовали собаки.
Отперев дверь, Вика призадумалась. Кто, скажите на милость, поверит, что этот высокий и худой мужчина — ее двоюродный брат, если внешность выдавала в нем стопроцентного англичанина? Вместо майки, какую обязательно надел бы в жаркую субботу москвич, на Алане была клетчатая рубашка с длинными, закатанными по локоть рукавами.
— Вы готовы? — спросил он.
— Не совсем. Проходите, выпейте с нами чаю и познакомьтесь с моей бабушкой.
Вика усадила Алана за стол. Краем глаза она поглядывала на гостя, стараясь догадаться, какое впечатление на него произвели их тесные апартаменты. Уж не в замке ли он вырос? По-русски он говорил с аристократическим акцентом, а кожаные с дырочками туфли блестели как новые. Повисло напряжение, но он не предпринимал ничего, чтобы его разрядить. Разливая чай, Вика так нервничала, что промахнулась мимо чашки, и на столе образовалась лужица. Неужели этот человек сумел так очаровать ее, разговаривая по телефону? Сейчас ему явно хотелось поскорее отсюда сбежать.
Алан встал из-за стола:
— Я везу ящик с апельсиновым соком и немного винограда из супермаркета. По дороге мы