у нее на затылке проплешину, образовавшуюся от соприкосновения с голым матрасом. Девочка ни разу не произнесла ни слова. Через несколько дней до Вани дошло, что она даже не стонет и вообще не издает ни звука. На его оклики она не реагировала. Воспитательницы продолжали три раза в день совать ей бутылочку, но она, похоже, не проявляла никакого интереса к еде. Вскоре Ваня заметил, что воспитательницы стали все чаще пропускать ее кормления.
По другую сторону от Вани стояла кровать Славы. Руки у него были скручены за спиной тряпкой, а сам он был крепко привязан к железным прутьям кровати. Лишенный возможности двигаться, он с силой раскачивался взад-вперед. Ваня пытался позвать его по имени, но безуспешно. Тогда он стал улыбаться своему соседу, но тот ни разу не улыбнулся в ответ. В отличие от Вани он явно не стремился к общению. Кажется, он так и не научился узнавать Ваню — даже два месяца спустя.
Посреди лба у Славы красовался синяк, который из красного быстро превращался в фиолетовый. Раньше Ване не приходилось видеть ничего подобного, и он не сводил со Славы любопытных глаз. Он не забыл, как однажды Слава напал на него, и с удовольствием вспоминал лицо парня по имени Алеша, который спас его и обработал ему раны, полив их зеленой жидкостью. Хорошо бы он опять пришел. Когда он появится, Ваня попросит его полить Славе лоб зеленой водой. Потом они о чем-нибудь поговорят, потому что Слава все время молчит, а Алеше ведь тоже надо с кем-нибудь болтать.
Ваня едва сдерживал волнение — так ему хотелось, чтобы его мечта поскорее осуществилась. Он прислушивался, не звякают ли бутылки, — это был сигнал, возвещающий, что настал обеденный час. Обычно Алеша приходил именно в это время. Ваня повернулся лицом к двери, почти убежденный, что вот сейчас она откроется и на пороге появится его друг.
Поднявшись на четвереньки, он с такой настойчивостью смотрел на дверь, что, когда она и правда открылась, ему показалось, будто он грезит наяву, как случалось с ним после посещений комнаты с коричневой плиткой. Однако в дверях стоял не Алеша, а высокий мужчина с длинными черными волосами с проседью. Вокруг рта у него тоже росли волосы. В нем все было огромно — нос, руки, не говоря уж о росте. Из нагрудного кармана рубашки он вынул пластмассовую трубочку с дырками и сунул ее в рот, после чего стал перебирать по ней длинными пальцами. Маленькая трубочка в его очень больших руках выглядела на редкость нелепо. Он подул в нее, и она заиграла. Мужчина неловко, словно танцующий медведь, переступал с ноги на ногу, пробираясь между кроватями, на несколько минут наклоняясь над каждой. Ваня видел, что все лица повернуты в сторону танцующего музыканта. Даже Слава перестал вертеться и прислушался к звучащей мелодии.
Остальные дети лежали тихо, но Ваня нетерпеливо подпрыгивал на кровати, боясь, как бы его не обошли стороной. Этот человек не должен уйти, не поздоровавшись с ним. Это очень важно! Важнее всего на свете. Музыкант должен подойти к Ване и поговорить С ним.
К счастью, дудочник направлялся в Ванину сторону. По пути он несколько раз останавливался, но в конце концов все же добрался до Вани и склонился над мальчиком. Когда он играл, то опускал брови, словно стремясь забыть об окружающем мире и сконцентрироваться на бегающих по дудочке пальцах. Потом он поглядел наверх, сделал в воздухе широкий жест рукой и снова заиграл. Вынув дудочку изо рта, он погладил Ваню по голове.
— Здравствуйте, молодой человек. Вижу, вам нравится моя музыка.
— Очень, очень нравится.
— Ты умеешь говорить! Как тебя зовут?
— Ваня. Я знаю, кто вы! Вы мой ангел-хранитель! Правильно?
Дудочник рассмеялся:
— На самом деле я пианист. Но мне нравится быть твоим ангелом-хранителем.
— Вика сказала, что ты придешь, если я посмотрю на небо и помолюсь. Вот только мне не видно неба, потому что на окнах решетки.
— Я знаком с Викой. Она рассказала мне, как ты сюда попал.
— А Сэру ты тоже знаешь?
— Конечно.
— Передай ей привет от меня. Скажи, что я думаю о ней.
— Скажу. А теперь я сыграю другую мелодию, специально для тебя.
И снова палата наполнилась веселыми звуками музыки. Ваня был счастлив, что привлек внимание мужчины с добрым лицом. Слушая его, он напрягался изо всех сил, размышляя, что бы еще такое ему сказать.
Никто не слышал, как отворилась дверь, но музыку вдруг прервал сварливый голос:
— А вы кто такой? Что вы тут делаете?
— Я музыкант. Пришел поиграть детям.
— Вам сюда нельзя. Посторонним вход запрещен.
— Но ведь за детьми никто не смотрит.
Ваня узнал женщину с гремящими ключами, которая посадила его в эту кровать, когда он приехал в интернат.
— Я привез им немного фруктов.
Музыкант показал на пластмассовый ящик, оставленный возле двери.
— У них есть все что нужно. Их кормят три раза в день. И свежие фрукты им ни к чему. Они все равно ничего не соображают.
— Еще я привез несколько раскрасок.
— Да вы на них сами посмотрите! Какие им еще раскраски? Я повторяю: у них есть все что нужно.
— Как вы можете так говорить?
Ваня понял, что посетитель не на шутку рассердился. Он уже почти кричал, но не так, как кричат от испуга, и не так, как кричат воспитательницы, когда злятся.
— Вы ничего не даете детям! А им нужна любовь, им нужна помощь. Их нужно учить. Они же люди!
— Здесь вам не образовательное учреждение. Нет здесь никаких учителей. Вы хоть знаете, что я одна дежурю, да еще две санитарки, а у нас шестьдесят детей на руках?
— Тогда вы должны радоваться, если кто-то приходит вам помочь.
— Я же сказала, это закрытое учреждение.
— Тогда я вам тоже скажу. То, что вы тут творите, противозаконно. В Финляндии эти дети учились бы в школе.
Музыки больше не было, и дети плакали громче прежнего.
— Посмотрите, что вы наделали! Всех переполошили. Как