Читать интересную книгу Вне игры - Алексей Зубов

— Но, увы, в вашей стране таланты не награждают по заслугам, их не ценят… Я понимаю — плановое хозяйство, коммунистическая сознательность. Но согласитесь, нужен стимул. Вы не обижайтесь и не говорите тривиальных слов о том, что все сказанное мною есть пропаганда, но сила капиталиста, частного предпринимателя заключается прежде всего в том, что он оценивает талант, инициативу не только словом. Он платит деньги, какие никому из вас и не снились. За изобретение господина Н. у нас уплатили бы…

Он перенял у давнишнего своего шефа манеру не договаривать, надеясь на сообразительность собеседника. А среди них попадались разные. Егенс и этому научился — подбирать подходящих, с его точки зрения, людей. Правда, тут бывали и серьезные просчеты. Но что поделаешь? Издержки…

Перед отъездом Егенса в Москву шеф нацеливал его на «околотворческую» интеллигенцию — непризнанных «гениев» с болезненным самомнением, завистливых, обиженных, которые считают хорошим тоном быть чем-то недовольными. Но в Москве все оказалось куда сложнее. Неудача следовала за неудачей. Хотя кое-кто, захмелев, согласно кивал головой: «Да, вы правы, господин Егенс». Но были и такие, что, выслушав монолог Егенса о частной инициативе, вдруг спрашивали:

— Вы уже успели ознакомиться со всеми достопримечательностями Москвы?

— Нет, конечно, но я очень многое видел и восхищен. Изумлен. Москва — это есть прекрасный город…

— А вам не показывали большое здание на площади Дзержинского, не говорили о тех, кто в нем работает?

Егенс кисло улыбался, пытался отшутиться, а собеседник, не подав руки, удалялся.

…Прошли годы, и Егенс уже слыл «кремлеведом», знатоком России. Теперь он действовал с иных плацдармов, с территорий разных стран, появляясь в Советском Союзе то с паспортом канадского промышленника, то в качестве представителя какой-то новозеландской торговой фирмы. В Москве он бывал наездами. Шеф требовал: «Вы должны видеть Россию такой, какой она есть сегодня, вам нельзя отставать от прогресса Советов, иначе легко сбиться на неверную дорогу. Мы с вами, Егенс, должны быть реалистами и всегда держать руку на пульсе… Произведения наших антикоммунистов — это не для нас с вами. Мы должны руководствоваться своим собственным объективным анализом».

Егенс, вернувшись из Москвы, как-то сказал шефу: «Не верьте легендам о легионах молодых бунтарей. Миф! Ничтожная кучка. А легионы — это молодые люди, одержимые идеей построения коммунизма. Поверьте, наши отечественные «новые левые» с их проповедью непримиримости личности и общества, с призывами Даниэля Кон-Бендита «Долой авторитеты!» куда взрывоопаснее». Шеф не гневался. Он делал свои выводы: тем важнее находить в России этих одиночек-бунтарей и поддерживать их… Тем важнее создать видимость целого движения. «Ищите их, господин Егенс, среди обиженных и не обиженных, молодых и не молодых. Пусть вас не смущает, что пока это только искра».

Егенс не спорил с шефом, но мало верил в успех. По крайней мере до сих пор его разведывательная деятельность против Советов не дала таких результатов, о которых можно было бы говорить всерьез. Однако все это не помешало ему получить хорошую служебную характеристику. И не потому, что хозяева были либерально настроены. Нет, они все видели, все понимали и трезво оценивали. Но у людей, которым служил Егенс, существовал свой подход к оценке работников. У Егенса не было провалов: жирный знак плюс. Он умел вовремя что-то подсказать, посоветовать, назвать подходящего человека, навести на след — и в его досье появилось еще несколько плюсов.

Конечно, он мечтал о большой законченной операции с многообещающими результатами. Но, увы, не получалось. Егенса это огорчало, однако лишь в той мере, в какой он опасался за свое будущее. Во всяком случае, разведчик отнюдь не испытывал угрызений совести по поводу бесплодно затраченных долларов, франков и фунтов стерлингов. На сей счет у него была своя философия, сводившаяся примерно к тому, что деньги не пахнут и с худой овцы хоть шерсти клок. За его «смелостью» в оценках истинного положения дел в России, за его так называемыми реалистическими позициями скрывались выгодные для него соображения: пусть не обольщаются в своих надеждах, пусть не рассчитывают на богатый улов…

Что касается высоких идей, то они для Егенса были категориями преходящими, ценность их определялась очень утилитарно — самая прогрессивная идеология та, которая дает наибольший дивиденд. Он готов служить черту, дьяволу, сионизму, буддизму, христианству, мусульманству, капитализму — только платите!

…Егенс рассматривает в зеркало свое стареющее лицо и мысленно прикидывает, что даст ему инспекция хозяйства Нандора: стоит ли учинять разгром, или нужно только слегка приструнить, дать понять, что штаб-квартира недовольна низким коэффициентом полезного действия — так выразился шеф. Егенс передаст его слова, выскажет ряд конструктивных соображений, о которых потом можно доложить в штаб-квартире. Пожалуй, это выгоднее. Но что он предложит Нандору, с которым его связывают годы совместной работы? Что скажет ему? Низкий коэффициент полезного действия… Только ли у Нандора?

…С шумного проспекта, залитого светом реклам, они свернули в безлюдный переулок и оставили «ситроен» на стоянке. Минут семь-восемь шли пешком. Молча. Не глядя друг на друга. И только когда переходили улицу, Сабир говорил «разрешите» и почтительно брал Егенса под руку. Через узкую калитку — Егенс никогда бы сам и не приметил ее — они проследовали на территорию базара, к стоявшему особняком зданию. Хозяин ждал гостя у главного входа.

— Я рад вас приветствовать, господин Егенс! Прошу…

— Как дела идут, господин Нандор?

Нандор насторожился:

— Какие?

Егенс дружески похлопал хозяина по плечу.

— Куда спешишь, старина? О главных мы на ходу говорить не будем…

Осторожно прощупывая намерения гостя, хозяин проводил его в свой кабинет, где, кажется, каждый звук поглощался дорогими коврами.

Керим вкатил столик на колесах — сок манго, ананас, вода со льдом, поджаренные бананы, кофе, коньяк. Коньяк был армянский — Нандору известны вкусы Егенса: когда он рассказывал о своей службе в России, то казалось, что из всего московского самое сильное впечатление произвел на него армянский коньяк. Выпив рюмку за благоденствие дома Нандора, Егенс удобно расположился в мягком кресле и всем своим видом говорил, что весьма признателен хозяину за радушную встречу.

— Значит, так мы и живем, старина! Рад за тебя…

— Да, пока живем, — как-то неопределенно и не без подтекста ответил Нандор.

Наступила пауза. Каждый из собеседников что-то обдумывал, предпочитая вступить в игру вторым. Наконец, Егенс понял, что начинать придется ему, и объявил:

— Я приехал, чтобы кое о чем сообщить тебе, старина, и кое-что узнать. Сенсационных новостей не жди, но могу сказать следующее — нас систематически знакомят со сводками аналитического управления Ленгли. Сводки, правда, куцые, однако, судя по ним, все более отчетливо прослеживаются наши известные успехи в получении информации о Советском Союзе с помощью технических средств. Я имею в виду данные радио и космической разведки, поступающие к нам после тщательной обработки материалов искусственных спутников Земли типа «Самос», «Дискаверер». Я имею в виду круглосуточные перехваты советских радиоизлучаемых средств — на земле, в воздухе и на море. Обработка этих перехватов позволяет нам получить достаточно обширный фактический материал о потенциальных возможностях Советов.

Но тут Егенс улавливает плохо скрываемую улыбку на лице Нандора и умолкает. «Эту хитрую лису не проведешь. Он почтительно слушает меня, а сам думает: «Крик петуха еще не делает рассвета. Не трать зря времени, Егенс. Я все это без тебя знаю. Переходи к делу». Ну, что же, изволь — глотай пилюлю!» И Егенс продолжает все в том же наставительном тоне:

— У нас нет серьезных успехов на главном направлении — агентурное проникновение в Россию через самих русских. Некоторые надежды шеф возлагал на господ из НТС. Иногда им кое-что удается. Но чаще они оказываются большими мастерами пускать мыльные пузыри. Под своих мифических агентов в России, которые якобы ведут большую подпольную работу, они получают огромные гонорары. А на поверку — пшик. Прости, старина, я не хочу тебя ставить рядом с этими «освободителями» России. Но штаб-квартира поручила мне оценить деятельность фирмы «Нандор и К°» именно с этих позиций. Мы много лет с тобой работаем вместе. Однако я не смею во имя дружбы пренебречь… Ты меня понял, Нандор? И не обижайся… Я с добрыми намерениями…

Он поднялся с места, подошел к Нандору и положил руку с длинными тонкими пальцами на широкую, сейчас полусогнутую его спину. Егенс заранее обдумал, как и что он скажет старому другу. Он старался говорить спокойно, чтобы голос звучал мягко, дружелюбно. Но сорвался — не мог скрыть глухого раздражения.«Нандор это почувствовал. Он слишком хорошо знал нравы штаб-квартиры и цену дружбы в этом мире, чтобы всерьез принимать слова Егенса о «добрых намерениях», Нандор тоже поднялся с места.