асфальте образовала небольшую лужицу. Я не ожидал, что рана в ноге может так сильно кровоточить, но, может быть, я задел какую-то крупную артерию.
Я окинул взглядом семиэтажное здание, построенное, судя по шоколадно-коричневому кирпичу, в конце девятнадцатого или начале двадцатого века. Трава доставала здесь до окон первого этажа, заколоченных растрескавшимися досками. На некоторых из них красовались граффити. Помещение было достаточно велико, чтобы служить складом крупногабаритных товаров или мастерской по сборке машин.
Мастерская, решил я, и вошел. Первое, что удалось разобрать в слабом свете, проникавшем с улицы, был силуэт сборочного конвейера. Из-под потолка с шестиметровой высоты свисали блоки и крюки на цепях. Каждый формой напоминал согнутый палец и как бы манил: «Иди сюда». Сам конвейер и ролики, на которых двигалась его лента, отсутствовали, оставалась только рама, крепившаяся к полу болтами. Пол вокруг был свободен, все сколько-нибудь стоящее, что не демонтировали и не продали последние хозяева, давно растащили бродяги и дети.
Направо от меня железная лестница вела на второй этаж. Я стал медленно подниматься. Темнота не позволяла видеть кровавые следы, я напрягал зрение, пытаясь разглядеть дыры в проржавевших ступенях, и, делая очередной шаг, опасливо перехватывал перила, надеясь взяться за металл, а не за злую голодную крысу.
Постепенно глаза привыкли к темноте, и стало видно, что на втором этаже в высоком помещении тоже нет ничего, кроме нескольких перевернутых деревянных поддонов. Свет уличных фонарей проникал сюда через свинцовые рамы с выбитыми стеклами. Лестничные пролеты располагались на каждом этаже одинаково, параллельно друг другу, поэтому, чтобы попасть на следующий, мне пришлось повернуть налево и пройти вдоль стены метров пять. Там начинался следующий лестничный марш. Посмотрев на уходившие вверх высокие железные ступени, я увидел над ними более светлый прямоугольник.
В это время сверху донесся громкий скрип и удар. Видимо, открылась тяжелая стальная дверь и с размаху ударила по стене.
Перепрыгивая через ступеньку и несколько раз споткнувшись, я поднялся на третий этаж и добежал до следующего лестничного марша. Двигаться я стал чуть быстрее, ноги приноровились к размеру ступеней, я более или менее угадывал их положение в темноте.
На всех этажах было пусто. Чем выше я поднимался, тем больше света от центральной части города проникало в помещения через аркообразные окна во всю высоту стен. На лестнице было по-прежнему темно, лишь там, где она выходила на очередной этаж, виднелся более светлый прямоугольник. Последний марш вел на залитую лунным светом крышу.
— Эй, Патрик, на твоем месте я бы там и оставался, — послышался голос Бруссарда.
— Это почему?
Он кашлянул.
— У меня пушка нацелена на выход. Высунешь башку — мигом снесу.
— Вон как. — Я прислонился к перилам. Сверху повеяло свежим ночным воздухом, морем. — Что планируешь дальше делать? Вертолет для эвакуации вызовешь?
— Одного раза в жизни вполне достаточно. Нет, просто подумал, посижу тут маленько, на звезды погляжу. Мать твою, погано ты, брат, стреляешь, — прохрипел он.
Я взглянул на подчеркнутые лунным светом края люка, выводившего на крышу. Судя по голосу, Бруссард находился слева от него.
— Но тебя все-таки подстрелил, — сказал я.
— Рикошет зацепил, твою мать, — сказал он. — Как раз осколок плитки выковыриваю из лодыжки.
— Хочешь сказать, я попал в пол, а пол — в тебя?
— Вот именно. Кто был тот парень?
— Который?
— В баре с тобой сидел.
— Которого ты подстрелил?
— Да.
— Из Министерства юстиции.
— Иди ты! А я его за секретного агента принял. Такая спокуха на лице. Всадил три пули в Паскуале, как будто в тире упражняется. И хоть бы хны. Как увидел его за столом, сразу понял, ж… дело.
Он снова кашлянул. Я слушал. Закрыл глаза и слушал, как он кашляет и не может остановиться секунд двадцать. К тому времени я уже знал, что он метрах в десяти слева от выхода на крышу.
— Реми.
— Ну.
— Я поднимусь.
— А я тебе дырку в башке проделаю.
— Нет, не проделаешь.
— Да что ты!
— Да, вот так.
В ночном воздухе раздался хлопок выстрела, пуля ударила в стальной уголок, которым верхний пролет лестницы крепился к стене. Металл сверкнул, как будто об него чиркнули спичкой, я прижался к ступеням, пуля пролетела над головой, отскочила от металла еще раз и с тихим шипением вошла в стену слева от меня.
Я немного полежал. Сердце ухитрилось втиснуться в пищевод, и новое положение ему нисколько не понравилось. Оно забилось о его стенки, желая вернуться на прежнее место.
— Патрик.
— Ну.
— Ранен?
Я отжался от ступеней и, стоя на коленях, выпрямился.
— Нет.
— Я ж сказал: буду стрелять.
— Спасибо, что предупредил. Охренительно благородно с твоей стороны.
Снова послышался кашель, потом он с ревом выгнал из горла то, что отхаркнулось, и выплюнул.
— Какие-то странные звуки издаешь. Может, нездоровится тебе? — сказал я.
Он хрипло рассмеялся:
— Да и ты не очень здорово выглядел. Твоя напарница, старина, вот кто у вас хорошо стреляет.
— Осалила тебя?
— О да. Быстро избавила от привычки курить, вот как это называется.
Я прислонился спиной к перилам, поднял пистолет дулом в небо и стал очень медленно подниматься по ступеням.
— Лично я, — сказал Бруссард, — вряд ли смог бы ее подстрелить. Тебя — другое дело. Но ее… Не знаю. Способность стрелять в женщин… знаешь, такая черта не очень-то украсила бы мой некролог. Служащий департамента полиции Бостона, дважды удостоенный наград, любящий муж и отец, набиравший в среднем два-пятьдесят два в боулинг, мастерски стрелял баб. Чувствуешь? Как-то… неважно звучит, верно?
Я припал к пятой ступени сверху и несколько раз вздохнул. С крыши он меня не видел.
— Я ведь знаю, ты думаешь: «Реми, ты застрелил Роберту, всадил ей пулю в спину». И это правда. Но Роберта ведь не женщина. Понимаешь? Она… — Он вздохнул и затем кашлянул. — Ну, в общем, не знаю, что она такое. Но «женщина» к ней как-то не подходит.
Я выглянул на крышу и за мушкой пистолета увидел Бруссарда.
Он сидел, прислонившись спиной к вентиляционной шахте, задрав голову, и даже не смотрел в мою сторону. Вдали на фоне кобальтового неба стояли ярко подсвеченные прожекторами желтые, белые и голубые силуэты зданий центральной части города.
— Реми.
Он повернул ко мне голову, вытянул руку и навел на меня дуло «глока».
В таком положении мы провели некоторое время. Я толком не понимал, что будет дальше, он, видимо, тоже. Достаточно было одного неверного взгляда, непроизвольного подергивания пальца от избытка адреналина или от страха, и