– Странно… – Софья даже растерялась от рассказа служанки. – Неужели вам больше был бы по нраву Даниил Призванов? Ведь, говорят, это человек беспутный, мот и повеса.
– Э, да ведь за многими молодыми офицерами такой грех водится, – махнула рукой Глаша. – Данила Артемьевич, конечно, любит покутить и погулять, что тут скажешь? Да только все равно он добрей и честней, нежели братец его единокровный. Данила ведь если гуляет, так откровенно, а Захарка все исподтишка, чтобы тятенька его о том не узнал. Уж скольких смазливых девок в селе перепортил, а которая на него пожалуется – той беда! Мне-то, выходит, даже лучше, что я невидная уродилась, а была бы красотка, так он бы и меня бесчестил, как других.
– Удивительно, до чего внешний вид бывает обманчив, – пробормотала Софья. – Никогда бы не подумала, что этот любезный юноша… Ну а насчет его старшего брата ты, Глаша, ошибаешься. Он тоже негодный человек, я много плохого о нем слышала.
– Может, что и правда. А может, что иное недруги нарочно измышляют. А Захарка все сплетни о брате собирает и отцу докладывает. У него одно время доверенный человек был Ерошка, который все за Данилой Артемьевичем следил, пока тот его не выгнал.
Софья хотела еще продолжить заинтересовавший ее разговор, да и Глаша, похоже, не прочь была выговориться перед сочувствующей барышней, но тут в спальню вернулась Домна Гавриловна и собеседницам пришлось умолкнуть.
Однако после разговора с горничной Софья долго не могла уснуть, размышляя о семействе Призвановых. Теперь девушке многое становилось ясно. Она вспомнила показавшиеся ей странными слова Даниила о незаконном сыне Эдмунде из шекспировской пьесы. Наверное, в нем тогда невольно прорвалось его собственное недовольство притязаниями и интригами единокровного брата. Возможно, он всех незаконнорожденных детей считает наглыми выскочками, которые рвутся занять чье-то место. А если к тому же побочную дочь Ивана Ниловского обрисовали перед ним коварной притворщицей, лукавой холопкой… В эту минуту Софья многое поняла в поведении Призванова, но ничего ему не простила.
Проснувшись на рассвете, девушка сразу вспомнила о вчерашнем предложении Захара показать ей утренний сад. Она подумала, что, наверное, юноша не просто хочет побыть с ней наедине, но и поговорить о чем-то важном. Кто знает, не поколеблет ли разговор с ним то отношение, которое невольно появилось у Софьи к Захару после сведений, сообщенных ей горничной Глашей.
С этой мыслью девушка встала и осторожно, стараясь не разбудить Домну Гавриловну, умылась и оделась. Однако выскользнуть за дверь незаметно ей не удалось: тетушка открыла глаза и сонным голосом спросила:
– Куда это ты, голубушка, собралась?
– Хочу погулять по саду. Можно?
– Иди, только возьми с собой Евгению и Франсуа. Им полезно будет посмотреть, как там все в саду обустроено. А я пока подремлю, ночью мне совсем не спалось.
Захар поджидал Софью возле лестницы, ведущей на второй этаж. Девушка обратила внимание, что сегодня он оделся с некоторой франтоватостью, как бы желая подчеркнуть свое положение молодого барина. После обмена приветствиями Софья пояснила, что тетушка велела ей взять на прогулку Евгению и Франсуа, на что юноша радостно ответил, что они уже с четверть часа как проснулись и гуляют по саду.
Сад был действительно хорош: цветущие куртины, живописные группы деревьев и кустов, несколько оранжерей с южными плодами, пруды, изящные мостики, фонтаны, в которые воду накачивали из двух колодцев, – все свидетельствовало о налаженном быте старинного дворянского гнезда, порядок в котором укоренился издавна и поддерживался, обновляясь, по сей день. Софья вздохнула, вспомнив Ниловку, тоже благополучную при жизни отца, но наверняка обветшавшую после его смерти, поскольку Павел и Людмила, подобно помещику Обрубову, предпочитали разъезжать по столицам, сбросив хозяйство на управителей.
– Как у вас здесь все хорошо налажено, – похвалила Софья. – Артемий Степанович настоящий хозяин. Да и вы ему, наверное, помогаете.
– С тех пор как батюшка захворал, все заботы в основном на мне.
– Вы еще так молоды, а уже так хорошо справляетесь.
Они с Захаром шли на некотором расстоянии от Эжени и Франсуа и говорили вполголоса. Софья поняла, что слова юноши предназначены только для ее ушей.
– А что же делать, на брата нет надежды, – вздохнул он. – Данила может лишь расточить то, что накоплено другими. Его в жизни интересуют только пиры, баталии и всякий разгул. Вот и вы, наверное, обижены на моего брата, коль назвали его вчера негодяем. Ведь так?
Молодой человек искоса поглядывал на Софью, и в его глазах она уловила напряженный интерес – но не такой, который выдавал бы его увлечение ею как девушкой, а, пожалуй, скорее деловой. И это наблюдение почему-то удержало ее от откровенного ответа, она лишь небрежно заметила:
– Возможно, но я бы не хотела об этом говорить: все-таки он ваш старший брат и вы его, наверное, чтите и любите, несмотря ни на что.
– Мне вы, конечно, можете ничего не говорить о брате, но, если вас будет расспрашивать о нем мой батюшка, то ему, как почтенному человеку, вы, наверное, не сможете не ответить.
– Наверное, – пожала плечами Софья, прикидывая, как бы избежать щекотливой темы.
– Впрочем, это даже лучше, если батюшка узнает все прямо от вас, так он скорее всему поверит.
Эти слова невольно подтвердили рассказ Глаши о стараниях Захара поссорить графа со старшим сыном, и девушка, при всей ее неприязни к Даниилу, не ощутила симпатии и к младшему брату, с его хитрыми и вместе с тем примитивными интригами.
Скоро гости были приглашены к хозяйскому столу, во главе которого восседал граф Артемий Степанович Призванов. На вид ему было около шестидесяти лет, но, несмотря на солидный возраст и болезнь, о которой свидетельствовало его желтоватое изможденное лицо, держался он очень прямо, сохранив военную выправку. Волосы его почти полностью поседели, глаза запали, но взгляд их оставался по-молодому живым. Граф расспрашивал гостей об их дорожных приключениях и о цели столь далекой поездки, предпринятой, к тому же, не на почтовых лошадях. Домна Гавриловна заранее условилась со своими спутниками не упоминать о том, что она – урожденная Ниловская, дабы не вызвать графа на разговор о виленских родственниках. Пожилая дама вообще надеялась поскорее закончить застольную беседу и отправиться в путь, – тем более что Терешка уже сообщил об успешной починке кареты.
Однако граф Призванов, вынужденный из-за болезни не покидать имения, видимо, скучал и был рад любым гостям. Пока обсуждались общие темы, Софья была спокойна, но напряглась, когда граф вдруг спросил: