зачем.
– Интересно. А мы в Питере часто бываем по делам. То здесь, то там. Знаешь у вас место – Думская? Там клубов много – спросил водитель.
– Да, знаю.
Интересно, что они забыли на Думской. Хотя о местах с Южной дороги мы вряд ли бы нашли общий язык.
Тем временем дорогой лексус довез меня до точки Б. Это было за несколько кварталов до гостиницы у лавки с разливным пивом. Зашел. По стене бежал таракан. Я взял пол-литра местного, чтобы перебороть джэтлаг и лучше спать, плюс у меня была отличная закусь – корейские крабовые чипсы, такие, в виде маленьких крабиков. Мне казалось, в том числе из-за них я здесь. Последний раз я ел эти чипсы 20 лет назад и при случае иногда вспоминал их. Взяв добычу, я отправился домой. Бонеса сменил и вправду почти шаманский голос исполнителя Shahmen. Его речитатив раскачивал мой усталый шаг, и я как по волнам плыл вниз по вымершей улице вдоль молчаливых невысоких домов, окутанных густыми деревьями под черным дальневосточным небом. Я вспоминал, как ребенком просыпался поздно вечером, чувствуя, что я опять один, что родители, уложив меня спать, шли гулять по гарнизону. Я всегда вставал, как-то открывал дверь и отправлялся их искать. Такими уютными теплыми как черное парное молоко вечерами я шел по пустым тротуарам военного городка, наблюдая за перебегавшими огромными медведками и высматривая вдалеке родные силуэты моих родителей. Сложно представить сейчас, там было так безопасно, как один большой дом, все друг друга знали. Я радовался, когда встречал родителей. Они всегда удивлялись, брали меня за руку, и мы гуляли дальше, как ни в чем не бывало. Приходя домой, я засыпал самым крепким на свете сном в уверенности, что они рядом и больше никогда не уйдут…
Я зашел в пустую темную комнату номера и оставил дверь нараспашку. Не разуваясь и не включая свет, схватил пачку чипсов. Я открыл ее. Меня оглушил яркий запах далекого детства. Я потерял себя, так как время испарилось, стало бессмертным и сразу же скончалось. Стало концентратом смысла, щелочью с крабовым вкусом, разъедающей все вокруг. Мне хотелось с кем-то поделиться этим незначительным, но монументальным. Я взял телефон, но все, кого я знал, спали. Значит, так надо. Дома на планете Земля 6 утра. До последнего момента я не очень понимал, зачем я отправлюсь в этот полет, в другую часть мира один без особой цели, которую можно внятно озвучить. Зачем рассказывать о том, чего не существует? Я засыпал в пустом номере, поглощался волной дремы. Она убивала меня. Душила нежностью. Щелочь с крабовым вкусом растворила смысл – саму себя, и время, и меня, соединившись с черным молоком неба. Остался сон и чьи-то воспоминания. Был как будто родной дом, как будто свое место. За черной ночью будет солнечный день, который скажет тебе: «осталось три дня до лета – и только это должно тебя волновать» И я стал думать об этом, поглощаемый дремой, вдыхая исчезающие остатки кислорода. А потом вдруг, втянув внутрь последний его атом, увидел себя в стенах ПНИ за забором, подпирающим сосны. Мы с Изабеллой в моем старом авто. Я говорю Изабелле, что не знаю, готов ли к этой жизни. Я не могу понять, понимает ли она меня, что для нее мои слова? Она молчит. Окна полностью открыты, и ветер, шагающий среди сосен, не замечая забора ПНИ под Зеленогорском, прогуливается по территории интерната и влетает в салон авто, разбрасывая серые волосы Изабеллы, разбрасывая мое неряшливое карэ. Я думаю – кто я, и понимаю, что очень устал. Я вижу забор, подпирающий огромные высокие сосны, и не могу понять, почему для ветра его как будто не существует. Вдруг я краем глаза замечаю приближающееся серое лицо Изабеллы, ее стремительно надвигающийся неловкий поцелуй, который натыкается на мою бетонную щеку, за которой спрятались мои трусливые губы, в тупой забронзовелой немоте повторяющие: «а готов ли я к этой жизни?» Изабелла, отпрянув, говорит: «А я? А меня кто-нибудь спрашивал? Спрашивал?! У тебя есть три дня до лета. Ровно три дня, чтобы научиться любить» И исчезает, как будто и не было. И я, визжа колесами, удаляюсь по Приморскому шоссе.
Набрал Риту. Привет! Ты еще спишь?! А у меня закат.