Я взрослее, время другое. Будоражащая юношеская наивность исчезла. Но тут на Советской, глядя на радостный свиной вензелек, я готов признаться всем тем, с кем был, потому что я до сих пор люблю. Каждую, которой говорил прощай, вырывая, думалось, занозу из сердца, а не его сосуд. Время рассудит. Но какая разница, и так и так проливается кровь. Усталость. Малокровие. Равнодушие. Гаснущие глаза. Лекции о ролях в отношениях и планы выучить, наконец, язык, или накройняк – онлайн-курс smm. Сториз грузится, возникает греющая связь, пластырь на сердце, через 24 часа он сорвется, смоется, но не беда – наклеим другой, новые просмотры от некогда самых близких. Обновляем холодными руками на ходу мимо Магнита, где был когда-то музыкальный магазин, чекаем, отмечаем – так и живем. Перекрёсток Бакунина и Исполкомской со сплошным деревянным забором. Здесь мы с другом, который сейчас морит тараканов, ждали трамвай под ноябрьским снегом с новенькой гитарой J&D в картонном коробе. Блядь, вещи, которые иные вспоминают только на пьянках и встречах одноклассников, я вспоминаю почти каждый день. Я хорошо помню свои мысли под ноябрьским снегом в тот день. Музыка, сцена, магия, когда ты играешь гитарный рифф и вступают барабаны, и возникает Волшебство, мечты о славе. «Мечты о славе». «Я буду любить тебя вечно». Какое-то наебалово. Приду домой – запишусь на курсы smm.
Вчера я видел взлетающий самолет в розовом облаке. Я подумал, что это знак. Что все будет охуенно. Заметил сториз, что Кристина прилетает. Мониторю самолеты из Уфы. Гадаю. В общем-то я могу этим и не заниматься, но делать больше нечего. Не читать же Чехова. Сториз – прилетела. Сториз – гуляет по городу. Сториз – какая-то хата в центре. Сториз – тусит на Рубинштейна. Сториз – какой-то педик с карэ. Давно нет онлайн. Что-то настроение не очень, если честно. Если честно, хочется сдохнуть, не знаю почему. Может, просто одиноко и осень. Сел на 24й автобус – отправляюсь домой. Гляжу в окно автобуса на суетливый город, люблю его. Модники, бомжи, старухи, парочки, ебланы в костюмах животных с огромными жопами, пристающие к прохожим, рекламы онлайн-курсов и 1+1 суши. Понимаю, что за всем этим сториз-карнавалом – проголодался. На суши денег нет, даже 1+1. Вдруг на билборде у остановки рекламу онлайн-курса сменяет искрящееся бликами вечернего прекрасного города изображение Биг-Мака. Тут огромная жопа костюма жирафа смещается в сторону, и возникает надпись “теперь 89 рублей”. Боже. Розовое облачко не соврало. Выскочил на Индустриальном. Суетливо нацепил ебучую маску, заказал Биг Мак. Задумался. Добавил картошку. Задумался. Кинул пирожок с вишней. Задумался. Удалил. Задумался. Добавил обратно и скоро нажал оплатить. Теплый бумажный пакетик греет израненную душу. Домой шел быстро, буквально парил, слегка улыбался, предвкушал, вспомнил, что в холодильнике осталась баночка пива.
Запели ангелы, я задыхался, но не боялся умереть, протуберанцы счастья били искрящейся радугой в слоумо, искривляя пространство, но я не боялся быть разорванным. Мои тысячи глаз ловили каждую вспышку вещества и окон нависших надо мной панелек, и я как муха ускользал от тяжелых ладоней смерти. Господи, прости. Счастье есть.
Когда кругом пиздец, когда тебя пытаются уничтожить, стереть и перемолоть жерновами, засыпать серостью заебалых низких облаков массированной методичной атакой, тонкий луч света, пробравшийся между мусором и завалами над тобой, может подарить надежду. Не знаю, что послужило спасительным лучиком, может, очередной вспыхнувший кухонный огонек девятиэтажки. А, может, Биг Мак и пивас в холодильнике. Не знаю почему, но внезапно по телу расплылось натурально согревающее тепло. Вообще, это была мысль, это была радость, что кто-то там вместе, Кристина с педиком с карэ или кто-то другой – не важно, ведь огонек чьего-то окна зажегся и выстроился в пазл вечерней панельки. Я стал им, я стал половинкой всех влюбленных пар, нажимающих прямо сейчас выключатели, входя в уютный дом и захлопывая за собой дверь и ставящих чайник.
Я совсем не рассказывал вам о моей Рите. В ее телефоне я был записан как А. Просто А. Это не значит ничего или очень много. Я так ее и не разгадал. Помню, как ждал ее дома. Она опаздывала, и я немного злился. Ждал-ждал. Она позвонила в дверь, я открыл. Зашла Рита, непривычно взволнованная, раскрасневшаяся и теплая, в руках у нее были пирожные из Буше. Она ездила и выбирала именно определенные пирожные, а их нигде не было. Я не помню, что это были за пирожные, помню, что она была очень красивая в юбке широким колокольчиком и очень-очень теплая – почти горячая. Ее удлиненный носик как у колли и пышная львиная прическа, ее непривычное возбуждение я запомню навсегда. Я хотел сказать ей тогда, что люблю ее, потому что так и было, но так и не смог. Мне кажется, это было 29 мая. Ровно три дня до лета.
27 ЕГОР ШИП
Работы не было. Я не находил себе места, писал на бумаге «Что делать?» «Что дальше?» Бумага молчала. Волны перестали. Тишина, Пустота, которая ну совсем. Людей в моей жизни так же не было, что можно отрубить язык. Меня не существовало. Ад – это другие, которых нет. Скоро и болезненно стемнело, и я прогуливался по району, по местам моих далеких начал.
Помню, как впервые ехал сюда с Парка Победы на машине, как постепенно падало мое настроение и исчезал во мне человек, превращаясь в жалкое согбенное существо. Сначала это архитектура центра и ухоженность, потом это индустриальный тяжелый, но все-таки характерный и мной любимый Обводный, потом это Новочеркасская, в целом зеленая и приятная. Потом дикое место – станция метро Ладожская. Далее немного парков, окольцованных шумными дорогами, с несущимися по ним ревущими делимобилями с безумцами за рулем, целью которых является не дай Бог не опустить стрелку тахометра ниже 4к оборотов. И затем наши дома у лесопарка (читай, леса), где не за что зацепиться человеческому глазу и душе. Только не смейте проделать описанный мной путь в дождливую ноябрьскую погоду как сейчас. Фонари освещения представляются виселицами, и я не преувеличиваю. Это Ржевка. Здесь творятся чудеса.
Здесь возможно все. Здесь отчаяние сменяется леденящим восторгом. И даже наоборот. Бесконечные лабиринты припаркованных машин рождают увлекательную игру. И имя ей тьма. Пресс-папье из чугунных теней уродливых оград, голых деревьев и монолитных зданий придавило неминуемый, но бессмысленный рассвет. Время есть, можно вздохнуть глубоко, а секвенция ночных огней Красногвардейского района рисует мелодию надежды. Я заглядываю в окна первых этажей.