41 минута. Ну ведь пиздец. Это конечно, не Шоа с ихним 566 минутами. Но все-таки.
Менеджер любви приехал за тобой, детка, просто – позвони!
Прошло несколько дней. Рассматриваю фотографии ночного Смоленска с Соборной горы. Вижу ниспадающий Париж с Монмартра у базилики Санкре-Кёр. Безразлично листаю. Мне нечего рассказать вам о ней. Она писала, что была в Лиссабоне, что читала Ремарка, а там про Лиссабон ни слова, а какая-то жесть. Рассказывала, что была на Лазурном берегу, и горы давили на нее. А Париж – город, созданный для любви. А я сказал, что не умею любить и в Париже мне не понравилось. Вообще-то, я соврал. Я не был в Париже. Но я видел картинку ниспадающего города у базилики Санкре-Кёр на Монмартре. И почему-то плакал. Я застукал чью-то жизнь, печальную, безумную, но прекрасную, такую, что можно увидеть и сдохнуть нахуй, потому что видел все, потому что хватит. В юношестве ты выращивал крылья для своего триумфа, мечтал вознестись до небес и умереть в 27. А сейчас ты с морщинистым еблом цепляешься за свое полное одиночества никчемное существование и радуешься парящему сонму снежинок, и мечтаешь о девушке в кружевных трусиках в окне соседнего дома. Хотя бы так, а че. Ждешь, конечно, звонка, но все понимаешь.
Звонок.
Суши заказывали?
Сердце провалилось в подвал дома, растеклось, и сквозь поры железобетонного пола просочилось в оледенелую почву, далее ниже смешалось с грязью вековой земли и исчезло унесенное январскими грунтовыми водами.
31 Последняя история
Встретились наши галактики,
Наморщили лоб.
Твоя пылает огнями, огнями
Моя – счернеет вот-вот.
Ты – как южных морей лазурные ряби,
Я – сырой небосвод.
Скольжу ладонью по скалистым изгибам.
Я – небесная дрожь.
Я мог бы проследовать мимо,
Мог бы, но не смог…
В пустом саркофаге спустя тысячи лет
Найдется больная душа.
Ты спокойна-спокойна, твой наряд – кружева.
Все предвещало тысячи бед,
Никто, никто не давал мне обет
Верить в мои чудеса…
Ты – как южных морей лазурные ряби, а я – сырой небосвод.
– Извини, ничего личного. Между нами не может быть ничего серьезного.
– Я не нашел своего места.
– У тебя все будет хорошо.
– У меня нет своего места. Я как бездомная собака.
32 Три дня до лета
– Привет. Ты еще спишь?! А у меня закат.
Я присел на поребрике небольшой парковки у видовой площадки. Рядом была молодая парочка, расположившаяся на капоте своего Марка. Они тоже провожали закат. Золотой мост Владивостока струился разноцветными муравьями. Вид изрезанного гористым берегом залива, разукрашенного всеми мыслимыми и немыслимыми красками, поражал меня. Мне не у кого было спросить, но я был уверен, что мои зрачки были размером с Тихий океан, чтобы не упустить ни одного пикселя этой непривычной для жителя болотистых равнин картины. Я закончил разговор, и в наушниках продолжил играть Bones.
– Зачем я здесь вообще?! – произнес я, выйдя из Кневичей семью часами ранее. Я поймал Prius, который по бетонке повез меня в город сквозь дальневосточные пейзажи.
Возможно, мне хотелось с кем-нибудь поделиться этим закатом, с кем-нибудь очень дорогим и родным мне, вкусно пахнущим. Возможно.
– Давай купаться вместе!
Bones в моих ушах своим гипнотическим голосом звал меня за океан к себе домой, все дальше от всех, кого я знал. Солнце закатилось. Я сделал пару банальных открыточных фотографий Золотого моста и отправился дальше исследовать местность. Я скорее парил, чем шел. Если улица устремлялась вверх, то мое возбуждение росло троекратно, и я взбирался быстрее, а дыхание мое сбивалось не от усталости, а от какой-то детской нетерпеливости растолкать всех, цепляясь руками за камни, чтобы скорее стать царем горы. Сопки окружали город и даже были его частью. Некоторые из них венчали острые шпили вышек. Чуть ниже были раскиданы разноцветные гирлянды жилых домов. Все это очень странно и необычно для меня. И эти сопки прямо в городе… Заберусь завтра на эту обязательно. И на ту. На все, которые вижу! А потом спущусь к океану. Это всё, чем я буду заниматься. И в этом моя цель, моя единственно верная высокая миссия!
Давай купаться вместе! Давай растворимся в этом сверкающем ослепительном пятне из солнца, шумного прилива и соленого вечернего воздуха!
Дорогу перебегали подростки с ротвейлером. Он был на длинном поводке и бежал впереди, виляя задом, который был практически от шеи, чтобы вилять. Рядом с ним свободно бежала дворняжка, крутясь вокруг. Ротвейлер пересчитывал всех прохожих и, наконец, подбежал к группе других подростков, накинулся на каждого в экстазе, встречая их ладони своим, наверное, влажным носом. Дворняжка, следуя примеру, попыталась прильнуть к одному, ко второму, к третьему, но не удостоилась внимания ни одного. Я злился: «ну погладьте хоть кто-нибудь её, пидарасы!» Внезапно я устал, так, что хоть прямо здесь падай, захотелось есть. Невдалеке я увидел столовую номер один, каких у нас много, и все – номер один. Взял мясо с рисом, витаминный салат и заветренный чизкейк. За окном, выходящим в тротуар, ходили ноги прохожих. Вполне обычные ноги, спешащие по своим делам.
Отправившись дальше, я незаметно вышел к морю. Я его не видел, просто слышал между песнями оглушительный накат волн где-то совсем рядом в этой черной пустоте, где обрывается кривая набережная. Я шел с музыкой в ушах сквозь толпу. Время от времени я удивлялся, как же мне повезло с плейлистом. Просто чудо, рука Бога отправляла случайные треки после секунды прослушивания в папку Vladivostok 2016 одним днем ранее дома в Питере. Там были в основном Bones и Travis Scott, а также EP от лондонца Scarecrow и немного другого разного.
Да, все-таки я очень устал. Надо в сторону дома.
Я поймал авто, чтобы пересечь мост, так как с недавних пор из-за каких-то бедолаг, решивших уйти в мир иной с моста, он стал непешеходным, и попасть на Чуркин, где была моя гостиница.
– Может, вам все-таки заплатить что? – спросил я у водителя, человека лет 45. Он выглядел обычно, но была в нем какая-то успокоительная расслабленность и размеренность, которой я невольно позавидовал.
– Хах! Хочешь, мы сами тебе заплатим? – сказал он, обернувшись ко мне, улыбнувшись глазами.
Я улыбнулся в ответ и произнес что-то типа:
– Оокей.
– Ты откуда? – спросил парень, сидевший слева на пассажирском, наверное, его сын.
– Из Спб.
– А зачем здесь?
– У меня отец служил под Владивостоком. Когда-то очень давно. А впрочем, я не знаю,