– Погуляем-погуляем! Вот довезём тебя, приведём в божеский вид, поднарядим, подкрасим, где положено – ты у нас будешь невеста – хоть куда! Да и имя заодно сменишь… – Мария улыбнулась, прищурившись, и слегка подмигнув. Ах ты, старая хитрущая девочка!
Сработало!
– Ага, вот так-то вы с Пьером хотите меня привести в порядок! Спихнуть на шею какому-нибудь мужу, и храбро отдыхать! – она не могла не рассмеяться.
– Ну уж прямо – отдыхать! С вашей милостью не больно-то наотдыхаешься! Вы то ещё шило – так и вьётесь, так и норовите всем создать хлопот-то побольше!
– И правда! – Катарина стала серьёзней, – Я знаю. Я действительно создала всем много проблем. Но – обещаю! Я постараюсь исправиться. Буду послушной и милой!
Няня с упрёком посмотрела ей в глаза:
– Ты? Послушной?! Ах, притворщица! Ничего, говорит, не помню! А сколько раз ты мне обещала быть послушной и хорошей?! Я уж забыла, когда это было в первый раз – годика, наверное, этак в два! И надо же – ничего-то с тех пор не изменилось! Ваша милость – шалите, няня – расхлёбывает! – она фыркнула, не удержав серьёзного тона, и засмеялась, показав маленькие, но очень белые остренькие зубки.
Катарина, не удержавшись, тоже засмеялась, почёсывая в затылке – похоже, в детстве она особым послушанием не отличалась. Няне точно скучать не приходилось.
– Нет, – снова став серьёзной, произнесла Мария, – Ваша милость можете снова делать всё, что вам угодно, но мы с Пьером должны позаботиться, чтобы вам от этого не пришлось худо. Поэтому мы увезём вас, и будем с вами столько, сколько надо! И если нам придётся для этого быть изрубленными на мелкие кусочки – мы готовы и на это, только бы вы были живы и здоровы!
– Спасибо! – Катарина сама взяла няню за плечи и крепко обняла её, – Я так люблю вас! Вы – моё детство, моя молодость, мои… беззаботные и счастливые годы…
И не надо вам быть изрубленными. Уж я постараюсь никому вас в обиду не дать!
– Ах вы, моя маленькая хвастунья! Ну, спасибо и вам на добром слове! Но чует моё сердце – пока-то уж нам придётся попотеть, чтоб ваша очаровательная светлость доехала куда надо, в целости и сохранности! Ну а вы – всё равно можете командовать!
Вверенный вам гарнизон готов на всё! Можете смеяться – но вот вам крест – на всё!
– Ах вот вы как? И покомандую! Слушать приказ по гарнизону! Приказываю: всем лечь спать, и хорошо выспаться и отдохнуть! – утерев остатки слёз, она ещё отходила от бурных эмоций этого дня и вечера – тело трясло, как в лихорадке. Но чувствовала она себя…
Бесподобно!
Да, так хорошо и спокойно ей давно уже не было.
– Сержант «няня»! Нам предстоят подвиги и опасные приключения! А пока – нужно спать, отдыхать, и быть готовыми ко всему! Ко всему!
17
Разбудило её солнце. Оно тёплыми ласковыми лучами касалось её бледного после долгого пребывания в подземных казематах лица, и сквозь узкие щёлки прикрытых век просочилось к глазам. Открыв их, она улыбнулась, зевнула. Боже, какое счастье – солнце!
Не вставая, она с наслаждением потянулась всем телом.
Удивительные ощущения!
Первая ночь на свободе! Точно, она – свободна!
Свободна от болезни, от нудной работы, от быта и серости. Свободна от гнусной, сырой и тёмной мерзости подземелья, свободна от обязанностей и связей…
Она жива. Она молода и здорова. Весь Мир – перед ней!
Господи, какое же всё это – счастье!!! И как же она благодарна за это чудо!
Впрочем, расслабляться рано. Нужно справиться со столькими делами и заботами: запастись вещами, которые так нужны для маскировки в долгом путешествии, вооружиться, для безопасности этого самого путешествия, замести следы, чтоб неузнанными добраться до Карла фон Хорстмана… И уговорить его приютить их хотя бы на полгода.
Но главное сейчас – ускользнуть из страны незамеченными.
Значит – подъём! И – скорее в путь!
Ого! А кровать-то Марии – пуста! Значит, та уже встала! Сколько же она уже тут спит-разлеживается?! И не пропустила ли она чего-то интересного?
Выскользнув из постели, Катарина подошла к окну. Старые скрипучие половицы приятно отзывались настоящим, хоть и выщербленным чужими ступнями до торчащих сучков, деревом, холодя ноги, и слегка поскрипывая.
Окошко было крохотное: фута два на полтора. Мелкие и сильно искажающие стёкла частого переплёта явно давно не мыли. Она открыла створки, стараясь не шуметь.
В комнату ворвался свежий, чистейший прохладный воздух, щебетанье птиц, ароматы парного молока, навоза, свежевыпеченного хлеба, дыма от очага… И еще – пахло осенью. Уже каким-то странным образом ощущалось, что лету – скоро конец…
Какое-то время она просто вдыхала эту пьянящую смесь. Затем, осмотревшись, и не обнаружив ничего и никого опасного, опустила локти на подоконник, а голову на руки.
Давно она не бывала в деревне. Особенно, в средневековой.
Двор как двор. Немощёный. Земля изрыта копытами лошадей и колёсами экипажей и телег. Но пыль, к счастью, ещё никто не поднял. Сараи с курами, овцами, коровами – до чего узнаваемые и чисто деревенские звуки от всей этой живности! Тут же и сами куры: симпатичные пёстрые создания, что-то старательно роющие возле своего сарайчика. А вот заросли бурьяна по краям построек. Колодец.
Жиденький плетень с торчащими во все стороны жердями. И за плетнём – сад.
Яблони уже склонили ветки чуть не до земли, под тяжестью налитых краснобоких плодов. Явно настало время собирать урожай. За садом – чуть подёрнутые лёгкой дымкой бескрайние просторы полей, лугов, и таинственных островков леса, у горизонта сливающихся в одну тёмную массу. Хоть и незнакомая пока – но красота!
Где-то вдалеке раздался и тягуче поплыл медно-малиновый перезвон колоколов – наверное, наступило время утренней службы. Катарина вдруг как-то кристально ясно почувствовала, что такой спокойный, веками сложившийся патриархальный уклад жизни ничто не сможет нарушить – он слишком прочно укоренился в крови местных жителей, простых крестьян и ремесленников, чтобы что-то снаружи – будь то вoйны, или глупые законы – могло его поколебать.
Наверное, чем проще, чем ближе к земле быт и традиции, тем сильнее приверженность людей именно к такому, традиционно-консервативному, укладу жизни, и нежелание что-то кардинально менять в своей судьбе. И хотя она сама к земле ничем, вроде, не привязана, всё равно она чувствовала мощный заряд оптимизма и жажды жизни, исходящий от этих полей с пшеницей, этих виноградников, огородов, с любовью и трудолюбием возделываемых поколениями людей, и от этих садов, рек и лесов.
Кстати, о жизни… В частности, о её сохранении – что-то она увлеклась философией.